Часы на то и рождены, чтоб бомбу приютить. Я хоть лирический герой, но я могу убить. Хорошее решение — Огонь на поражение. И разговор о том, что глобус тесен для двоих, И что случится с нами после, мы прочтём из книг, Где напечатают рассказ О первом снеге на висках.
Антон проснулся, когда часы возвестили, что пришло время обеда. Он потянулся и медленно сел на кровати. В квартире стояла ожидаемая тишина, Завулон наверняка уже давно ушёл на работу плести свои хитроумные интриги против Гесера. В памяти всплыли обрывки утреннего разговора. Кажется ему, или в последнее время Завулон странно себя ведёт? Антон занялся обычной утренней рутиной — душ-бритьё-одевание. Затем поплёлся на кухню в поисках какой-нибудь еды. На глаза попалась записка, на которой стояла недопитая чашка с давно остывшим кофе. «Отбыл в командировку. Я на связи, хочешь — звони». Ясное дело, без подписи. Но он ведь и так знал, от кого эта писулька. Однако сухость записки неприятно царапнула, возвращая к не самым радужным воспоминаниям. Антон тряхнул головой, заглянул в холодильник и автоматически вытащил несколько яиц. Ему пришлось пару месяцев назад пересмотреть свою жизнь. Сигналы для этого буквально окружили Городецкого со всех сторон. Сначала в их Дозоре случилось беспрецедентное событие — развоплотилась одна из дозорных, Светлая целительница Машенька, милейшая девушка. Причина оказалась настолько банальна и нелепа, что ещё сильнее усугубила всеобщий шок, — несчастная любовь. Когда-то Антон сам её отвоевал у Тёмных — Мария исцелила своего друга, больного раком, но так приложила его Силой, что тот едва не умер. У них с Артуром были сложные времена, и, сыграв на чувстве вины любовника, Антон увёл девчушку прямо из-под носа Дневного Дозора. Маша прошла обучение и добросовестно трудилась на благо Света. А потом у неё случился роман с одним из компьютерщиков — слабеньким Иным, но талантливым программистом Сергеем. Они были счастливой и поглощённой друг другом парой. Не разлей вода, как говорится. Что между ними произошло — неясно, однако, спустя восемь лет брака, Сергей решил уйти из семьи. А Маша… Она тоже решила уйти. В Сумрак. Когда Сергея вызвал на ковёр Гесер и сообщил о случившемся, тот оказался в шоке. Мямлил, что не хотел, чтобы так получилось, что именно из-за сумасшедшей и удушающей любви жены решил уйти, поскольку та заковала его хуже, чем самые крепкие кандалы. Мария была перспективной целительницей, имеющей потенциал к Высшей категории, и Гесер рвал и метал. Естественно, орать на идиота программиста было без толку, и Пресветлый обратил свой гневный взор на Городецкого. — Ладно, этот кретин, но ты, Антон! Ты же отвечаешь за молодняк, неужто не заметил её состояния?! Не поговорил, не вмешался?! Антону было жаль девушку, но он резонно считал, что если человеку не мила жизнь, то заставить его остаться невозможно. — Я же не психолог, это к Игнату. Маша до этого растворилась в Сергее, потому, когда он ушёл, Сумрак для неё был единственным вариантом, — спокойно сказал он. Глаза шефа сверкнули. — Ты что несёшь?! Хотя чему я удивляюсь — прожить столько лет с Завулоном и при этом остаться человечным и не превратиться в бесчувственного эгоиста? Слова Гесера неприятно задели. Антон открыл рот, чтобы возразить, когда Борис Игнатьевич добавил: — А что станет с тобой, Антон, если Завулон решит, что устал от семейной жизни? Необъяснимая паника нахлынула на Антона при этих словах, но он сумел сдержаться и не показать своего замешательства. — Я знаю, какого вы мнения о моей личной жизни, шеф, но не думаю, что сейчас речь обо мне. Я привёл Машу в Дозор, и мне жаль её, но я не нянька ей. Она сделала свой выбор, — жёстко отчеканил Городецкий. Гесер только махнул рукой, странно глядя на бывшего ученика. Но Антон запомнил это. Слова Пресветлого тревожили. Он пытался представить свою жизнь без Артура... и не мог. И это очень, ОЧЕНЬ его пугало. Неужели и он сделал из Завулона свой личный Ковчег Завета, альфу и омегу собственной жизни? А если бы он не жил с ним, как бы отреагировал на поступок Маши? Так ли был бы уверен, что она сделала свой выбор? Разумеется, сам Завулон, когда до него дошёл слух о горе в стане врага, почти слово в слово повторил сказанное самим Антоном. И от этого Городецкому стало не по себе. Следующее событие, всколыхнувшее Антона, было связано с его дочерью. Надя уже давно встречалась с одним молодым человеком, каким-то свободным художником и крайне богемной личностью. Худосочный хлыщ не понравился Городецкому с первого взгляда, но обожание в лице дочери заставило его удержаться от комментариев. Однако спустя некоторое время Антон стал замечать, что дочка чахнет. Довольно бурные отношения изматывали её, и это неимоверно бесило, вызывая праведное отцовское негодование. Наконец, его терпению пришёл конец, и однажды он нанёс ублюдку визит вежливости, решив намекнуть, какие перспективы откроются перед тем, если он продолжит в том же духе издеваться над Надей. Антон даже подумывал о небольшом воздействии на него, так, в воспитательных целях. Крошечная реморализация, которая поубавила бы эгоизм и спесь у молокососа. Но к несчастью, об этом узнала Надя, которая в лучших традициях исконно мексиканских мелодрам появилась в самый неподходящий момент. Разумеется, она пришла в бешенство при взгляде на трясущегося возлюбленного, весьма поубавившего здоровый цвет лица, сменившийся благородной бледностью. Среди всего прочего Антон услышал, что приобрёл дурные черты своей тёмной половины, не брезгуя никакими методами, и всячески портил ей жизнь. Ему стало ужасно обидно от слов дочери. Но, проанализировав своё свирепое состояние и готовность порвать на куски мерзавца, он не мог не признаться перед самим собой, что на секунду ему стало наплевать на все правила и разрешения. Надя отдалилась, и Антон пытался вернуть прежнюю близость уютной семейственности. Решение пришло совершенно неожиданно после очередного разговора с Игнатом. Инкуб всерьёз увлёкся психологией, ощутив в ней очередное призвание, и в свободное от дозорных дел время занимался практикой. Он экстерном окончил институт и принялся консультировать однополых партнёров и одиноких представителей нетрадиционной, но не чуждой ему ориентации. Несмотря на то, что в Москве этот вопрос так и не получил официального принятия, тем не менее это нисколько не меняло ситуацию в целом. Игнат консультировал сильных мира сего, начиная от главы газпрома и заканчивая едва ли не первыми лицами государства. Государства, которое — смешно сказать — так и продолжало официально отрицать право на существование однополых партнёрств. Как бы там ни было, разговоры с Игнатом всегда благоприятно сказывались на видении Антона его отношений с Завулоном, ибо инкуб частенько выделял то, что оставалось для Городецкого незамеченным. Вот и в тот раз, когда разговор вернулся к Марии, Игнат сказал: — Антон, сама философия жизни учит нас хладнокровно относиться к несчастьям других. Тут ведь главное — ориентироваться на свои собственные маяки, а для нас, Светлых, одним из главнейших маяков является совесть. Она — единственная догма и мерило, поскольку через неё проходят все наши решения. — Если послушать нашего шефа, так от моей совести из-за жизни с Завулоном остались одни воспоминания, — фыркнул Антон. — А ты не опирайся на его мнение, оно — не абсолют, — флегматично заметил Игнат, а затем прикрыл рот рукой. — Если что, я не толкал тебя на бунт. Антон хмыкнул. — Ну да, конечно. — Ну, всякую информацию можно пустить на зло. Было бы желание. Городецкий подобрался. — Это ты сейчас на что намекаешь? — спросил он напряжённо. Игнат немедленно всполошился. — Да ты чего это взъерепенился? Успокойся уже, не собираюсь гладить тебя против шерсти. Впрочем, и по шерсти тоже, знаешь ли. Антон не выдержал и рассмеялся. Всё же их штатный Казанова умел снимать напряжение одной фразой. — А если честно, возвращаясь к вопросу Машиной ситуации — я считаю, нельзя так концентрироваться на отношениях. НездорОво это. Она сделал из Сергея объект поклонения, едва ли не святыню, а он — живой человек, а не источник любви и жизни. Антон поджал губы, а потом, запинаясь, спросил: — Игнат, думаешь, я слишком концентрируюсь на Артуре? Инкуб внимательно посмотрел на него. Затем медленно проговорил, убрав из тона всю легкомысленность: — Антон, нам в принципе порою, особенно в начале отношений, свойственно идеализировать партнёра. Кто-то спустя пару лет, когда страсти утихают, уходит от этого, а кто-то, наоборот, врастает ещё глубже, заполняя собственную душу другим человеком. Отсюда цепляние на себя чужих фраз, привычек, реакций и слов. Сам видишь, чем подобное может закончиться. Поэтому стоит иметь и что-то своё. Не забывай, что ты — Светлый, но и не зацикливайся на этом. Ведь Свет — не только магия. Это и поступки. Именно этот разговор, да ещё и смутная тревога, связанная с дочерью, натолкнули его на мысль о детях в целом. Надя с воодушевлением взялась за эту идею, и спустя некоторое время общее и такое хорошее дело вновь вернуло тепло в их общение. При этом Антон чувствовал скепсис и глухое недовольство Артура, но был полон уверенности отстоять этот кусок независимости, оставив эту сферу не приватизированной Всетемнейшим. Особенно после слов того о бессмысленности его деятельности. И Антон расслабился. Груз тревоги перестал давить на плечи, и жизнь закрутилась в ином порядке. Помимо Работы и Завулона, он разнообразил её общением с коллегами, которые в скором времени вернули свой статус почти приятелей. Однако это не могло не повлиять на его взаимоотношения с Завулоном. Но Антон решил для себя, что Артур взрослый мальчик и поймёт, что нынешнее положение ни в чём не угрожает их отношениям, а просто… дополняет. Но такие вот суховатые записки выбивали почву под ногами и уже не казались Антону стоящей рокировкой. Хотя чего это он всполошился. У них ведь всё хорошо? Секс в порядке, они разговаривают, и это ничем не напоминает кризис десять лет назад, вызванный Надиным вмешательством… И только запах сгоревшей яичницы вернул Антона в реальность из его мыслей. Глядя на обугленный завтрак, он понял, что спасать его уже нет смысла. Легче приготовить новый.***
Саратов, 2020 год.Вот мы с тобой — обречены — трава, что ждёт удара косой. Вот мы с тобой — обручены кольцом разлук и бед полосой. Покуда мы ещё здесь — и вместе, дай мне коснуться тебя губами. Так странно видеть: кружат над нами косые тени ангелов мести.
Завулон сидел за столом и под пристальным взглядом Тигра механически жевал блины, приготовленные матерью Антона, впрочем совершенно не ощущая их вкуса. Вдруг Людмила Владимировна, словно очнувшись, резко поставила тяжёлый металлический чайник на стол, пронзительно взглянула на сидящих перед ней мужчин с лицами её сына и звенящим от напряжения голосом сказала: — Не причиняйте ему вреда. Кем бы вы не были. Не трогайте моего сына. Он слишком дорогою ценой мне достался. Тигр удивлённо поднял брови, смерил женщину взглядом, а потом посмотрел на Завулона. — Вот видите, Всетемнейший, что значит материнский инстинкт. Он сильнее магии, сильнее инстинкта самосохранения, который кричит внутри этой хрупкой женщины подчиниться и не влезать в наш с вами разговор. Это — настоящее чудо. Иногда я завидую вам, людям, что у вас были матери. Внезапно лицо Тигра поменялось. Черты исказились, и через пару мгновений вместо приветливого молодого Городецкого на Артура смотрело лицо уставшей немолодой женщины с серо-голубыми глазами и выжженной солнцем кожей. Завулон выронил чашку, которую держал в руках. Горячий чай обжёг пальцы, но он этого даже не заметил. Он не видел этого лица почти два тысячелетия. Авива. Его мать. Единственный человек, кроме Антона, который любил его. — Якар ят имах*, — от знакомого и слегка хрипловатого голоса Артуру хотелось упасть на колени. Нет. Это морок. Его мать давно мертва. Просто Тигр играет с ним. Проклятая сумеречная тварь! — Осторожнее, ЗЕВУЛУН**. Вы слишком громко думаете, я глохну от ваших мыслей. Артур почувствовал, как начинает дрожать, и сжал зубы. Он ненавидил сидящего перед ним, потому что неимоверно боялся его. Много веков, ещё с той, первой встречи, когда он пытался отстоять своего ученика, за которым тот пришёл. Этот липкий отвратительный ужас и ощущение полной беспомощности перед лицом врага, частью которого он сам в той или иной степени являлся, ведь свою Силу он черпал из Сумрака, одним из воплощений которого являлся Тигр. Завулон понять не мог, как Городецкий умудрился попасть в фавор этой сущности, но и эта мысль привела к ещё худшей: ему совсем не нравилось то, что Тигр принял обличье Антона и жил в их мире с ним. Слишком трепетная привязанность для этой сумрачной бездушной оболочки. Тигр хрипло рассмеялся, и лицо Городецкого скрыло древние черты его матери. — Чего… чего вы хотите? Что вообще здесь делаете? — деревянным тоном спросил Завулон, пытаясь взять себя в руки. Тигр снова повернулся к матери Антона. — Что вы имели в виду, говоря, что Антон дался вам нелегко? Городецкая, словно очнувшись, со страхом посмотрела на странных гостей, но тем не менее выдавила: — Он родился прежде срока и едва выжил. Да и потом болел и… — она судорожно вздохнула. Тигр улыбнулся: — Спасибо вам. Блины были чудесными. Кажется, вы устали и сильно переволновались. Идите, прилягте, в вашем возрасте опасно так нервничать. Мать Антона механически кивнула и ушла в спальню. Тигр снова посмотрел на Завулона. — И что я должен понять из её слов? То, что она любит сына, и так ясно. Кстати, а где отец Антона? — проговорил Артур, желая выиграть время. — О, это весьма странная история. Он ушёл из семьи. Совсем недавно. Удивительно, столько лет прожил с Людмилой Владимировной и вот решил уйти. К другой женщине. У которой внучка — какое совпадение — ведьма, состоящая на службе местного Дневного Дозора. От удивления, а потом от накатившей ярости Завулон едва не задохнулся. Обычно столь сильные эмоции не разрывали его на куски. Вероятно, присутствие Сумрака разбалтывало и без того натянутые от волнения нервы. — Кто посмел? Рамзан что, вконец спятил?! Тигр хохотнул, помешивая блестящей серебряной ложкой ещё одну порцию чая. Он странно кокетливо отставил в сторону мизинец. Ложка раздражающе стучала по красной чашке, на которой были изображены белые вишни. «Типичный безвкусный абсурд советского времени» — мелькнуло в голове Завулона при взгляде на чашку, около которой стоял такой же чайничек и блюдце. — Отчего же? Вишнёвый сервиз, вишнёвое варенье. Завулон поморщился. То, что Тигр читал его мысли, раздражало до ужаса. И без того мысли разбегались и сменяли друг друга, превращаясь в спутанный клубок. — Я ждал вас, Всетемнейший. Знал, что вы приедете. — Это… это вы… ты… — наконец-то начало доходить до Завулона. — Все эти месяцы, вот кто насылал на меня все те кошмары. Тигр сделал глоток чая и удовлетворённо зажмурился. От этого выражения у Завулона мороз по коже пошёл. Слишком часто он видел его на лице Антона. При весьма определённых обстоятельствах. К горлу подкатила тошнота. — Расслабьтесь, Завулон. Глотните чаю, — миролюбиво сказал Тигр. Затем помолчал, глядя на замершего Артура, и продолжил: — Это не кошмары. Это — наиболее вероятное для вас будущее. Но, думаю, вы и так это поняли. До этого момента Артур не думал, что может быть хуже. Зря. — Как… Что это значит? — Это значит, что увиденное вами, Всетемнейший, в том или ином виде произойдёт. Разница, впрочем, невелика. Как вам должно быть известно, не Инквизиция по-настоящему контролирует равновесие, а я. И именно дабы сохранить его, мне придётся убрать Городецкого, ибо его действия перевернут всё. — И… Вы ведь не просто так терроризировали меня много месяцев. И вызвали сюда лишь для того, чтобы сообщить это? Наверняка есть какая-то альтернатива. Я слушаю. Тигр прищурился. — Какая готовность, Всетемнейший. На самом деле всё зависит от вас. Вы ведь с недавних пор прочно связаны с Антоном. Общий смысл всех вероятностей вам ясен? — Да. Светлый Антон так или иначе погибает. Но я не смогу сделать его Тёмным. Тигр откинулся на стуле, противно скрипнувшем под ним. Резкий звук резанул по нервам Артура. — Да, мы ведь с вами оба помним, чем закончился ваш предыдущий опыт с подобным. Хотя Мерлин всё же более глобальная личность, чем наш с вами общий знакомый. Имя Мерлина, произнесённое Тигром, произвело почти такое же впечатление на Артура, как и лицо матери. Он сжал зубы. Спокойно. Скоро всё закончится. — Конечно, закончится, — мягко сказал Тигр. — Вот только чай допью, и в путь. — Что вы от меня хотите? — Завулон, у всякого события есть своё начало. Все вы рождаетесь и иногда умираете. Мэ-игара рама лэ-бэра ЪамиКта, Зевулун*** Арамейская пословица, легко произнесённая голосом Антона, поначалу отвлекла Артура от мысли, которая настойчиво вертелась в голове. Затем его лицо вытянулось. — Вы что, предлагаете мне влезть в историю? Изменить всё? Вы — хранитель Равновесия? Вы же понимаете, чем всё это обернётся тогда? Тигр лукаво улыбнулся. — Нет, Завулон. Я — ни к чему вас не толкаю. Я лишь предупредил и дал вам вектор направления. А решения принимать за вас я не намерен. Моё дело — охранять пророчество. А Светлый маг Антон Городецкий в скором времени до него доберётся. И тогда… Недоговоренные слова повисли словно секира над шеей Артура. Он закрыл глаза, пытаясь отрешиться от сидящего напротив собеседника, пытаясь понять, что именно тот хочет от него и не привиделось ли ему это безмолвное разрешение. Потому что у него нет права на ошибку. Он открыл глаза, желая задать Тигру ещё один вопрос, но когда открыл их — Сумрака рядом уже не было. Лишь пустая чашка, поперёк которой лежала серебряная ложка. Повинуясь странному порыву, Завулон взял её в руки. На ручке было изображение креста, который оплетал тёрн. А вот на самой ложке затейливой вязью было написано «Антоний». «Крестильная ложка Городецкого», — подумал Завулон и улыбнулся. Он получил свой ответ.