Каждую пятницу

Каждую пятницу Микаэлла незаметно дырявит шпильками пол приемной психиатрической больницы. Пусть будет тихо, пусть ветер рвется и приносит с улицы отголоски чужого веселья - это за дверьми, это за стенами. Не с ней и, тем более, не с ними. Ее помнят по уверенной улыбке, дорогой одежде и громкому имени одного из лучших адвокатов города. Ее помнят за пунктуальность. Ее помнят за эти пятницы. Коннор давно перестал царапать стены - этот прилипчиво желтый все равно изъел все вокруг гнойными пятнами, завис в воздухе, проел его самого насквозь, до основания - если оно, конечно, осталось. Микаэлла прикрывает дверь за собой громко, чтобы он знал, что она пришла - как приходит всегда -, но ему это не требуется; ее коридорные шаги речитативом до сих пор стучат в висках. - Я принесла тебе Брэдбери, - Уолш не давит из себя благодарную улыбку - у них она одна на всех, идентичная вплоть до морщинок в левом уголке рта. Он говорит: - Я его читал, - и поворачивается, чтобы увидеть всю ее стойкость, всю ее смотри, я привыкла. Он улыбается не благодарно - он улыбается насмешливо, сидя у залинеенного решетками окна, за которым облетает ржавыми листьями его пятая осень здесь. Он сбился со счета этих пятниц. Она никогда не считала. Микаэлла готова отдать все свое состояние за эту улыбку, потому что она только его, не принадлежащая им, и тянущееся детской липучкой пока что кружится где-то с ветром за стенами его комнаты. Она постарается не впустить его. - Освежить в памяти, думаю, не повредит, - Пратт сверкает чужой в этой желтизне улыбкой; Уолш смаргивает от превышенной яркости. Он молчит, не отводя вспарывающего нутро взгляда, будто проверяя ее на прочность, будто не он тут больной, поехавший. Микаэлла комкает и уродует улыбку под этим взглядом, думая, что он совершенно точно такого не стоит - не лучший, но неизбежный. И ей каждую пятницу нужно быть в кольце чьих-то чужих рук, а не отвоевывать его - неизбежно чужого - у загадочных них. Каждую пятницу Микаэлла не хочет выходить из этих дверей.