Цербер

       Его мысли вновь занял Алесандро. Это становилось привычным. Мысли о принце, словно змеи, заползали в голову и не давали покоя. Церберу нестерпимо хотелось подняться наверх и заглянуть в комнату принца, чтобы узнать, спит ли он.        «Да, я просто хочу узнать, послушался ли он меня. Ведь ему необходим сон, чтобы облегчить откат, когда новая аура укоренится и начнет перекраивать весь его жизненный резерв», — соврал сам себе Цербер.        Он отлично знал, что Алесандро, скорее всего, не послушал его, как не слушал никогда с тех пор, как король всучил в руки стража свернутый ковер. Ковер много весил, громко ругался и все время дергался. Заглянув внутрь, страж увидел связанного по рукам и ногам принца. Его глаза так и метали молнии ярости, он обвинял отца во всех грехах и пытался разорвать путы. Цербер смотрел на его попытки вылезти и смеялся. Тогда ему казалось все это смешным и новым. Впервые он был стражем не Врат, а одного отдельно взятого принца. Первое время Алесандро забавлял его, наблюдать за ним было весело и занимательно, словно за диковинной зверушкой в зверинце Повелителя, а потом все изменилось, все…        — Ты — мое личное испытание, — тихо прошептал Цербер. — И с тобой быть нельзя, и без тебя невозможно, глупый мальчишка.        Страж сжал подлокотник дивана, раздирая дорогую обивку когтями, и закрыл глаза. Принц никогда не поймет, каких усилий стоило каждый раз сдерживаться Церберу, чтобы не поддаться огненной сути и не полыхнуть страстью. Мальчишка, словно назло, старался коснуться, прижаться, погладить. Он не понимал, что будил то, чем не смог бы управлять.        — Человеку тут не место, — вновь пытался сам себя убедить Цербер и понимал, что прав, вот только инстинктам на эти слова и на понимание было плевать.        Рыкнув, страж допил одним долгим глотком вино и вскочил с дивана. Он хотел отдаться инстинктам, он желал… желал…        Пойти к принцу ему помешало зазвеневшее зеркало. Оно нудным голосом, лишенным хоть какой-то маломальской интонации, сообщило:        — Перенаправленный вызов от Василиска Каменного. Принять, отказать…        Зеркало примолкло, ожидая решения Цербера. Тому хотелось послать все к ангелам, сбросить звонок и пойти заняться тем, о чем последнее время были все мысли. Коротко рыкнув, страж махнул рукой, активируя ответку, и по зеркалу пошла мелкая рябь, оно затрещало, зашипело, как кошка, которой оттоптали хвост, пару раз мигнуло и наконец-то изволило явить картинку.        Вася был как всегда нетрезв и, что самое странное, пребывал во второй ипостаси, которую, кстати, терпеть не мог. Он смотрел на стража мутным взглядом с, если так можно выразиться, человеческого лица и пытался поправить расстегнутую, явно кем-то, рубашку. Волосы у Васи тонкими косичками спускались на плечи и при малейшем движении шевелились, словно десятки потревоженных змей. В этой ипостаси у него было бы еще больше подружек. А не любил ее Вася потому, что приходилось надевать непривычную одежду, чтобы прикрыть незащищенную твердой чешуей наготу кожи.        Сейчас Вася стоял перед зеркалом, морщился и все время дергал полы рубашки.        — Отчего такое преображение?        — Из-за демоницы одной, — по интонации чувствовалось, что друг жалуется.        — Неужто кому-то далось такое чудо?        В голосе Цербера было столько ехидства, что Вася поморщился и снова дернул теперь уже рукав вниз. Неудачно дернул, настолько неудачно, что оторвал его и сам же этому удивился.        — Ну во-о-от, — как-то обиженно протянул он, и страж чудом сдержал смех, настолько нелепо выглядело удивление друга. — Я чего звоню-то, — вдруг опомнился Вася. — Тут мимо моего дома, с час назад, твои промаршировали. Так слажено шли в ногу, словно на параде в честь Его Темнейшества.        — Передай брату, этому гаденышу, что его побег лишь отсрочил расплату, найду и все равно хвост накручу, а потом с живого шкуру спущу. И то, что он моих ребят освободил, ему не поможет.        — И чего вы снова не поделили со Змеем? Ну правда, как сведенные.        — Его жизнь мы не поделили. Я хотел забрать, за дело, а он был против.        — Я знал, что ты его терпеть не можешь, конечно, а тут еще и место он твое занял, но жизнь… Это не перебор, а, Цер?        — Это в самый раз, Вася. И даже меньше, чем хотелось, — сказал, как отрезал, страж.        — И почему мама родила мне в братья такого идиота? — посетовал на судьбу Вася и закусил губу, пытаясь придумать, как бы и Змею жизнь сохранить, и с Цербером в друзьях остаться. — Цер, а может, я сам его, а? Ну там на пепел и воду посажу…        — Просто передай гаденышу, что больше выхода в Средний мир у него нет. Пусть наслаждается этим сейчас, пока может, и пока я не вернулся.        Вася вздохнул и, кивнув, уже хотел отключиться, но тут вопрос стража его остановил:        — А ты чего звонил-то? Не ради же того, чтобы мне про моих ребят сообщить?        — А, точно, чуть не забыл. Я тут узнал, что ты наконец-то принца обраслетил. Ты скажи, мне уже начинать радоваться или опять врут все, гады копытные?        — Быстрые какие черти, уже разнесли новости про браслет.        — О! Так значит правда, ну наконец-то! Я уже думал, врут служки… Твои забегали к моим слугам, рассказали им все, а те не удержались и мне выдали. Ну, ты же знаешь, служки и секреты несовместимы. Зато я порадовался, наконец-то чудо свершилось… — Вася еще что-то пытался вещать, но Цербер его слушать не стал, сбросил вызов и вместо покоев принца направился в сад.        Алесандро подслушивал и подсматривал в небольшую щель от неплотно прикрытой двери. Он слышал оба разговора Цербера, и стыдно за это ему не было. Зато узнал много интересного и нужного, особенно про браслетик. Эта новость его больше всех удивила, да что там, вогнала в шок, в котором и прибывал принц ровно до того момента, пока Цербер не вышел в сад.        Тихо проскользнув в комнату, Алесандро направился вслед за Цербером, но, помня об огненных всполохах, да и о том, что якобы спит сейчас крепким сном, лишь приоткрыл дверь на огромную террасу и поискал взглядом стража. Тот не уходил далеко, стоял буквально в шагах двадцати-тридцати от принца, спиной. Прямо перед стражем взметнулся в небо огненный столп, и он шагнул навстречу пламени. Алесандро с трудом подавил вскрик, так пугающе красиво это было, хотя именно для него больше пугающе. На миг он забыл, что любимый и есть огонь, чистый, всепоглощающий огонь Нижнего мира, и тот не только ему не страшен, но и питает, словно мать свое новорожденное дитё.        Страж повернулся лицом к дому, и принц спрятался за дверью, лишь краем глаза продолжая подсматривать. Цербер не горел, как любой человек, попавший в огненную стихию, он сливался с ней, а та как домашний любимец ластилась к хозяину, требовала ласки и заботы.        «Невероятное зрелище», — думал принц, завороженный буйством огня.        Забыв об осторожности, он шагнул на террасу, чтобы лучше видеть волшебство огненной стихии. Впрочем, осторожность была лишней, страж сейчас никого не замечал, его глаза были закрыты, руки, словно приглашая в объятия, разведены в сторону, за спиной черно-золотым маревом клубились огромные крылья. По губам Цербера скользила блаженная улыбка.        Огненный столп не угасал, казалось, он все сильнее разгорается, питаемый любовью своего хозяина. Цербер медленно поглощал пламя, впуская его под свою кожу, позволяя золотистыми искрами скользить по венам, а потом он растворился в нем, став его частью. Лишь в черно-синих всполохах можно было заметить очертания его высокой фигуры.        На миг у Алесандро мелькнула шальная мысль в голове: «Вот бы оказаться этим пламенем, чтобы так же касаться его и ласкать. Чтобы быть с ним… Я бы вечно горел лишь для него одного». Принц знал, что такие мечты останутся лишь мечтами, а на деле любимому не нужен его огонь. Эти мысли отрезвили Алесандро, и он бесшумной тенью скользнул в дом, оставив Цербера один на один с его сущностью.        Принц поднялся в отведенные ему покои и улегся на кровать, которая показалась ему ледяной, словно кусок льда. Он поежился, закутываясь в одеяло, как в кокон, почти с головой, но это не помогло, холод шел откуда-то изнутри самого принца. Ему даже показалось, что если выдохнуть воздух, то тот превратится тут же в льдинку. Алесандро обхватил колени руками и замер в позе эмбриона, окончательно с головой скрывшись под одеялом. Его трясло так, что зубы стучали и мысли прыгали в голове, ни одной не поймать. Ноги так заледенели, что он перестал их чувствовать, как, впрочем, и руки. Алесандро не понимал, что с ним происходит, но с каждой минутой становилось только хуже и хуже…

***

       Огонь, теплый, ласковый, родной, он скользил по его венам, отогревал изнутри. Он очищал не только плоть, но и мысли, испепеляя все ненужное. Огонь позволял все видеть более четким и правильным.        Цербер растворялся, становился огнем, он был дома, в своей первозданной сущности, от которой когда-то сам же отказался. Ему не хватало этих ощущений там, в башне, и даже в подземных комнатах. Церберу всегда было зябко в Среднем мире, потому что он не принадлежал ему, как этому миру не принадлежал принц.        Мысли, чистые как алмаз, четкие как зеркальная поверхность, и снова все они были о принце. Даже тут, в родной стихии, от него не было покоя. Зато именно так страж окончательно кое-что смог понять. Он разобрался в себе, в своих эмоциях. Он должен поступить правильно, как должен был это сделать еще в самом начале. Цербер больше не хотел рисковать им, только не им. Все слишком затянулось, пора было покончить с контрактом…        — Ваша Огненность, Ваша Огненность, — донесся до стража приглушенный зов.        «Кто посмел тревожить меня в момент единения стихий?! Испепелю!!! Уничтожу!!! Поглощу!!!»        Цербер распахнул глаза, и черт, который и посмел потревожить стража, отшатнулся в ужасе. В абсолютно черных провалах клубилась тьма, и из нее вырывались красные всполохи огня. Кудряшки на голове черта буквально распрямились и встали дыбом, даже на хвосте кисточка ощетинилась. Таким своего хозяина он видел впервые. Словно и не он это был, а всепожирающий, безжалостный огонь.        — В-в-аш-ша Огн-нен-ность, — заикаясь, на свой страх и риск вновь позвал хозяина черт.        Два черно-огненных провала уставились на слугу, и в них появились синие искры. Черт сделал еще шаг назад. Он обзывал сам себя дураком, ведь предупреждали же его, что, пока хозяин слит с огнем, его лучше не тревожить, а то иначе можно выпустить на волю то, что нельзя никак обуздать. А он не послушал, боялся за принца, им потом всем намного больше влетит. Вот если бы он знал, что так вляпается в неприятности, спрятался, как все остальные, и сидел бы тихой мышкой.        К тому моменту как Цербер пришёл в себя, у черта был нервный тик на оба глаза и стойкое желание стать немного умнее или хотя бы научиться слушать тех, кто много старше. Дважды за сегодня ему не везло. Да что там, не везло ему еще с детства. То ли в шутку, то ли по рассеянности сотворили его вот таким светловолосым, как ангелов. Ему было так обидно, когда сверстники смеялись и называли его купидоном или серафимом. И все бы ничего, если бы каждый день они не прятали его одежду, намекая, что купидону она вовсе не нужна. Бывало, отлавливали и магически приращивали перьевые крылья. Приходилось потом неделями ходить так и слушать смех и шутки за спиной. А еще ему совершенно не везло в любви, ну вот не воспринимали его чертовски всерьез.        И вот, будто бы мало ему этих бед, угораздило главному повару именно его послать с ужином к гостю. А тот гость был не в духе, словно с похмелья. В результате пообещал покрасневшему от выговора кухоннику рога с копытами местами поменять. И таким голосом он это сказал, что черт сразу все осознал и уверовал — этот точно поменяет и потом скажет, что так изначально было. Может, практикует, любит. И главное, черт был уверен, что после он бы и ему доказал, что так все и было.        А теперь еще и под горячую длань Цербера угодил, чуть штаны ведь от страха не обмочил. Чертик шел за стражем и молился Темнейшему. Вдруг хозяин вновь сменит милость на гнев и все же испепелит его. Умирать черту не хотелось, уж лучше всю жизнь на рогах ходить и смешки слушать, чем совсем никак.        — Эй, одуванчик? — окликнул его Цербер, переступая порог собственных покоев, которые и отдал в пользование принцу.        «Ну вот, новая кличка», — угрюмо подумал кухонник, но при этом расплылся в улыбке, лишь бы не огрести в этот и без того кошмарный денек.        — Ваша Огненность? — отозвался чертик, глядя, как хозяин выпутывает гостя из одеяла и пуховой перины, под которую он каким-то образом умудрился забраться. Гость был покрыт с ног до головы тонким слоем льда, на ресницах и волосах иней.        — Плохо протекает перестройка организма, остатки его ауры бунтуют, как бы отторжения донорской магии не было, — тихо посетовал страж, поднимая принца с кровати.        Цербер дыхнул на Алесандро огнем, и тонкий слой льда исчез, но радоваться было рано. Прошла доля секунды, и лед вновь появился, он был более плотным и немного мутным.        — Понятно, — ухмыльнулся страж. — Даже в этом ты упрямый. Мы это исправим, — он посмотрел на черта, замершего в дверях аки памятник самому себе, и, все так же не повышая голоса, дабы не спугнуть натерпевшегося страха бедолагу, распорядился: — Иди в грот и проследи, чтобы вода дошла до температуры кипения.        Чертика как ветром сдуло, а Цербер прижал принца крепче к себе и освободил немного сущность. Та, весело потрескивая, ринулась навстречу льду и принялась его пить. Вот только тот не собирался таять, он, как и в первый раз, исчезал на время и вновь появлялся.        «Будет сложно», — подумал Цербер и направился в грот, к источнику горячей воды над лавой. Сам-то он предпочитал купаться в лаве, но принцу такое омовение могло на пользу не пойти. Хотя этот лед так упрям и холоден — все возможно.