***
Ницше играл на рояле свои блистательные импровизации, а остальные джентльмены предавались бы интеллектуальной беседе, если бы в гостиной не царил Вагнер. Вагнер только что закончил лекцию о синтезе жизни и искусства, музыки и драмы и приступил к мечтам. — Знаете, господа, о чем я мечтаю? О прогрессе, благодаря которому такие творческие люди, как мы, смогут свободно творить, не размениваясь на мелочи жизни. — Это лейтмотив всей вашей жизни — жить за счет других, — ядовито заметил Мориарти. Мориарти раздражался при одном только виде партитур Вагнера, а Ницше, зная об этой слабости, постоянно носил их с собой и разбрасывал где попало. — Вам что-нибудь известно о духовном влечении, мистер Мориарти? — ехидно осведомился Вагнер. — Или вы так сильно подвержены английскому пороку, что совершенно позабыли о душе? — Я никогда не страдал английским пороком, — тонко улыбнулся Мориарти. — Спросите у Ницше, он подтвердит. Знаете, если вы желаете приблизить оперу к жизни, хорошо бы начать писать музыку об обычных оксфордских студентах, а не о рыцарях и богах. Вагнер хотел было ответить остроумно, но доселе молчавший Шерлок Холмс вступил в беседу, кратко и по существу изложив свои взгляды на оперы Вагнера и их связь с реальностью. В это время Ницше закончил играть, и все, кроме Мориарти, стали ему аплодировать. — Я сыграл плохо? — спросил Ницше, разочарованный отсутствием реакции со стороны Мориарти. — Вы сыграли превосходно, — отозвался Мориарти. — Я испытал адское наслаждение. Но я не расслышал в этой симфонии архитектонику, и потому вы не заслужили своей игрой моих аплодисментов. — Потому что это была не симфония, — снисходительно заметил Вагнер. — Джентльмены, давайте сочиним симфонию, — предложил Холмс, чтобы сгладить перепалку Мориарти и Вагнера. — Я могу подыграть на скрипке мистеру Ницше. — С удовольствием послушаю, как вы вдвоем сыграете в унисон, мистер Холмс, — искоса глядя на Вагнера и зловеще улыбаясь, сказал Мориарти. — А я? — спросил Вагнер, ни к кому конкретно не обращаясь. Он совершенно искренне считал, что по гениальности затмевает любого находившегося здесь джентльмена, к тому же он был старше любого из них и рассчитывал на уважение. — А вы можете идти на все четыре стороны. Или, если короче, — пойдите вон! Все — и Вагнер, и Холмс, и даже тихонько сидевший в уголке и восхищенно наблюдавший за игрой Ницше Фрейд — застыли от изумления. Они впервые увидели, как всегда безукоризненно вежливый профессор Мориарти позволил себе лишнее. Ницше видел такое не впервые и даже глазом не моргнул. Должно же было раздражение Мориарти когда-то выйти наружу. Как родник бьет ключом из земли. — Нет, — возразил Холмс после затянувшейся паузы. — Пусть мистер Вагнер останется, я люблю его оперы. — Вот и спите со своим Вагнером, — очень спокойно, несмотря на то, что его едва не колотило от злости, изрек Мориарти. — Он не его, а мой, — возразил Ницше. — Я так и знал, что вы все тут собрались, чтобы заняться диким безудержным чтением сонетов! — подал голос Фрейд из угла. И тогда все удивленно на него посмотрели, а он, нисколько не смущаясь, продолжил: — Должен же я быть непредсказуемым! — Право же, дорогой мистер Мориарти, вы становитесь мне обременительны, — прошипел Вагнер в сторону Мориарти и остался. Больше они не удостоили друг друга ни словом, ни взглядом.***
Полковник Моран опоздал на битву титанов. Едва он зашел и поздоровался со всеми присутствующими, как сразу обратил внимание на усы Ницше. Усы были пышные и красивые, намного лучше, чем у самого полковника. «Так вот почему Мориарти предпочитает проводить досуг с этим не то немецким, не то польским выскочкой, а в мою сторону даже не смотрит», — подумал Моран. И сказал Ницше, пожимая ему руку: — Сбрейте усы, мистер Ницше, они вам не идут. — Мориарти нравится, — рассеянно вымолвил Ницше, зорким взором наблюдая за тем, как Мориарти говорит с Холмсом и Фрейдом. Зачем Мориарти притащил этого странного студента в клуб? Да, этот Холмс действительно без ума от Вагнера, но у Мориарти с ним, похоже, была какая-то непонятная связь. Ницше все больше не нравился этот вечер. — Мориарти не нравятся усы, — соврал Моран. — Если я сбрею усы, меня перестанут узнавать. Пойдемте спросим у Мориарти. Но когда они подошли к Мориарти, об усах было забыто и о сонетах было забыто тоже. Мориарти взял себе из изящного хьюмидора сигару ручной скрутки и раскурил ее. В воздухе распространился древесно-травяной аромат с примесью кедра, и все присутствующие восприняли это как приглашение. Только Фрейд вместо сигары взял табак. А Вагнер остался за роялем и тихо музицировал, изредка неодобрительно поглядывая на занятых тихой беседой джентльменов. Позже к нему присоединился полковник Моран, и они обсудили свою непонятость не только миром, но и лучшими представителями человечества в лице Ницше и Мориарти.***
— Вы разорвали помолвку, — с облегчением сказал Ницше после секса. — Но в газетах об этом ничего не было сказано. Я узнал от Холмса, когда они с Фрейдом ушли вечером любоваться нервными клетками животных в лаборатории. — Разорвал, так и планировалось, — пожал плечами Мориарти. — Спасибо, буду осторожнее с Холмсом, он, оказывается, слишком любит совать нос в чужие дела. Я разорвал помолвку, что дальше? — Дальше… Я постараюсь отдалиться от Вагнера, если он вам так неприятен. — Мне все равно, — сказал Мориарти. — Если у вас с ним столь пылкое… духовное влечение, кто я, чтобы препятствовать? Наслаждайтесь высшими проявлениями любви, а я как-нибудь обойдусь английским пороком. И не только английским. — Даже в чаше высшей любви содержится горечь, — печально произнес Ницше, глядя в окно. За окном брезжил рассвет, но из-за тумана его не было видно.