Стальная паутина

Глупо надеяться совершить что-то глобальное, например, установить мир во всем мире, устроить счастье для всех, но каждый может сделать какое-нибудь маленькое дело, благодаря которому мир станет хоть чуточку лучше. К примеру, застрелить кого-нибудь. Т. Пратчетт

Я опустил натруженные руки. В голове гудело, будто она разом превратилась в колокол, и звонарь нещадно ее эксплуатировал, вымещая всю злость на несчастной колокольне. Откат был болезненным — отчего-то мое обратное превращение всегда причиняло много неудобств, что весьма удивляло Сет. Дай ей волю, она бы точно так же, как и Исаак, экспериментировала со мной, но все-таки в этой девушке было больше сознательности и интуитивного предугадывания последствий ее действий. Я сел на крышу прямо там, где и стоял, устало опустив голову на сложенные на коленях руки. Рана затянулась и сейчас давала о себе знать только легким зудом, поэтому особо жаловаться на свое состояние мне не хотелось. Нет, конечно, будь у меня повод, я бы весь изнылся, хотя бы просто для профилактики и отведения души, но собеседников, увы, в округе не наблюдалось. — И чего ты тут сидишь, герой? Кажется, я немного поторопился с выводами. Я нехотя оглянулся: Леон, пытаясь оправить порванную сутану, перепачканный в крови с ног до головы, подошел ко мне и плюхнулся рядом, доставая из кармана небольшую флягу. Хлебнул от души, сморщился, будто там было нечто, похлеще того пойла, коим сердобольные монашки пичкали невольных пациентов больничного крыла, и протянул мне. Я взял ее с опаской, прекрасно помня его безобидный стимулятор, от которого я едва не откинул копыта в том подземелье, и принюхался. Когда в нос шибанул запах крепкого спирта, не стал колебаться — просто сделал большой глоток. Горло обожгло, да так, что я едва не закашлялся, но зато внутри разлилось блаженное тепло. — Это что такое? — спросил я, отдавая вещь владельцу. — Самогон, — довольно отозвался Одуванчик. — Ты себе даже представить не можешь, какая ересь лезет в голову, когда сидишь в одиночной камере. — И даже не хочу узнавать, — честно признался я. — В случае удачи операции мне обещали скостить целую сотню лет, — доверительно сообщил Леон и, прищурившись, посмотрел на разъяснившееся небо. — Выходит, и срок остается не такой большой… — Это если сравнивать с изначальным, — фыркнул я. — А так тебе до конца жизни точно хватит. — Это мы еще посмотрим, — мстительно ухмыльнулся Одуванчик, но в глазах промелькнула затаенная боль. Я только покачал головой, свивая из паутинки, тоненькой и невесомой, дурацкий узорчик. Мне не хотелось даже двигаться с места, не то что возвращаться обратно. Там шум и гам, там возбужденные люди, которые во время выстрелов были готовы покаяться во всех грехах и обещали отдать свою жизнь, коли ее не отнимут, служению Господу, а сейчас они же смущенно бродили по коридорам и усиленно делали вид, что ничего подобного не говорили. Я не хотел возвращаться в обитель лжи и лицемерия, но вряд ли хоть где-нибудь мне удалось бы найти место, в котором я был бы от этого избавлен. Я со вздохом поднялся, потянулся, приводя себя в порядок, и мы с Одуванчиком спустились вниз. У самой дверцы, через которую можно было попасть внутрь Квиринальского дворца, я обернулся — по небу пролегла огненная полоса из окровавленных облаков, как будто кто-то протянул ко мне руку с зажатым в ней копьем, с наконечника которого капала алая жидкость. Я улыбнулся, стряхивая всю напряженность, все страхи и боль, и неожиданно для себя самого украдкой показал небу неприличный жест. Одуванчик скрылся в здании, а я все же немного задержался. И почувствовал знакомый терпкий запах. — Несколько экспрессивно, не находишь? — он появился из тени, отбрасываемой высокой башенкой. — Прямо как ребенок, которому очень захотелось выразить свой протест. — И что в этом плохого? — спросил я, оборачиваясь. Исаак откинул прядь длинных волос за спину и пожал плечами. — Ты не в том возрасте, — он затянулся и выпустил в воздух струю сиреневатого, в свете заката кажущегося коричневым, дыма. — Это Дитриху позволительно ребячество. Кстати, он сказал, что если в следующий раз при встрече так переусердствуешь, то он непременно попытается оторвать тебе голову. Наш Кукловод на два дня с мигренью слег. — Ты чего сюда пришел? — раздраженно осведомился я. — Мораль мне читать? — В общем-то, нет, — Маг пожал плечами. — Фюрер передает, он очень доволен. И надеется — ты продолжишь в том же духе. Они действительно приняли тебя за своего. — Вот только надавать бы вам всем по шее за то, через что мне для этого пришлось пройти, — беззлобно буркнул я. В конце концов, эксперимент по усилению дара проходил с моего согласия и стал отличным пропуском в святая святых AX. На образ несчастного парня, зверски замученного злобными Орденцами, клюнула даже Катерина. — Я все понял. Буду нужен — ты знаешь, как со мной связаться. Фон Кемпфер чуть улыбнулся и ступил в сгустившиеся тени, в мгновение ока исчезая из виду. Я непроизвольно потер плечо, все еще гудящее после деактивации Крусника, бросил последний взгляд на солнечный диск, почти исчезнувший за горизонтом, и покинул крышу здания. Мне еще очень многое предстояло сделать.