И никому не отдавать

Moran - Ikou, Shirakami no Chronicle

      Когда Хитоми увидел его впервые, он ещё не знал, что всё закончится так странно. Ведь их первая встреча вряд ли могла видом своим напоминать нечто взаимное. Хитоми увидел его совершенно случайно, мельком, не будучи наслышан, он совершенно ничего не знал о нём. Ни слова. Но один только взгляд, и он уже бредил ещё неокрепшей мыслью: найти, завоевать и познать это новое, заставляющее тело мелко подрагивать, будто бы в предвкушении. И если бы мужчина сказал, что поиск занял слишком много времени, он бы оказался лжецом. Может, лишь правильность сложившихся звёзд была тому виной, но за случайной встречей последовала и новая, более близкая.       И теперь у Хитоми не было сомнений — его заметили тоже. Тёмные бездны глаз затягивали его в себя, познавая разом, с одного глотка, выпивая до самого дна, на котором таились все его сокровенные страхи и мечты. А он и не был против. Он слушал сбитую мелодию чужого сердца своим, не менее раненым сгустком мышц, понимал всё без лишних слов и пояснений, которые бы только запутали ясную картину реальности, в которой оба так взаимно нужны были друг другу, что ни один из них и не посмел задуматься об ином исходе.       Его звали Иви. Наверное, слишком просто для такой королевской стати и величия запрятанного за шрамами истерзанной души, что словно бы напоказ была в каждом движении и в каждом слове находки Хитоми. Но дело было не только в ранах, незримых для скупых на сочувствие людей. Иви был по-настоящему ранен, и Хитоми знал, что, если бы не этот прискорбный факт, вряд ли бы судьба позволила этой встрече случиться. Иви нуждался в серьёзном лечении, а его прошлый хозяин, должно быть, устал, не желая тратить драгоценное время на уход за нуждающимися. Проще и выгодней оказывалось продать. Отпустить, не обременяя себя человеческим долгом заботы к ближнему. И всё.       А Хитоми был другим. Иви сам сказал это, впервые попадав в дом к своему спасителю — второй фразой после названного имени. Он не спешил клясться в вечной преданности и слова благодарности также сыпать не смел, но всем своим видом говорил в разы больше, чем можно было передать набором стандартных изречений, что приняты были в подобных случаях. Иви предпочитал молчание, тихое потрескивание сухих поленьев в камине и тёплые руки на себе. Мягкие. Руки не жреца света, но целителя достаточно сильного, чтобы вера в лучшее будущее приходила вместе с расслабляющей дрёмой, растекающейся по венам.       И будили Иви только затемно, осторожно разрывая паутину снов, что точно кокон оплетали спящего. Ему предлагали разделить вечернюю трапезу, что оказывалось как раз кстати, после продолжительного дня, который был ярок и богат на события.       И, спохватившись, разморенный поданной едой, Иви вспоминал о своей сущности, о своём призвании и восполнял этот пробел целой нитью историй, что снова и снова дополнялись яркими бусинами тайн и признаний. Иви выбирал самые интересные события, что произошли с ним за продолжительную, для подобных ему, жизнь, и делился ими безропотно, как частью самого себя. Здесь было всё: и свет, и тьма, и грусть поражений, и радость побед, и обречённость расставаний, что случились-то даже не здесь — на других берегах за морем и высокими склонами гор, что своими величавыми телами способны были закрыть от солнца целые города. Особенно Иви нравилось говорить о том, как невероятно обворожительны красоты его родных земель с высоты птичьего полёта, как легко и свободно дурманящий ветер ловит в свои объятия, держит крепче самого нежного любовника...       Иви прерывал свой рассказ тяжелым вдохом.       Он больше не умел летать.       А Хитоми всё прижимался к его изящной шее, обнимая. Притягивал к себе, твердил что-то неразборчивое, но уже заученное обоими: о том, что обязательно поможет, о том, что не оставит и будет рядом всегда.       — Я нашел тебя, — шептал он едва различимо, чуть утопая в восторге открытого личного божества, вдыхая запахи древних трав и самой вечности, что окружали его гостя ореолом если не истинной магии, то совершенно неповторимой атмосферы, из которой совершенно не хотелось выбираться. — Нашел. И совершенно неважно сколько человек в этот миг также сильно желало тебя, а сколько и не подозревало о твоём существовании. Я не отдам тебя ни одному из них.       — Не отдавай, — обнять в ответ так просто и очевидно необходимо, что Иви едва сдерживает подступающий смех облегчения. Когтистая лапа с предельной аккуратностью накрывает хрупкое плечо. Его и правда нашли, среди пыльных улиц, последнего жара городской осени и равнодушных лиц похожих. Его действительно нашли, а не купили, не выменяли или не поддались прихоти приобретая, как редкую вещь. Чувство нужности — его ни с чем не спутать, оно даже между сердцами совершенно разных существ может быть взаимно и правильно понято. Иви так ясно ощущает это сейчас, что ему даже пообещать хочется для Хитоми чего-то ответного и приятного. Хочется говорить тому о собственной нераскрытой силе, о том, что, когда он окончательно поправится, его серые кожистые крылья вновь раскроются самым удивительным в мире величием, их вновь наполнит одичавший со скуки ветер и обязательно позовёт Иви в небесную пьянящую высь.       И тогда он, конечно же, возьмёт Хитоми с собой.       Он не бросит его никогда, и даже помыслить об этом не посмеет. Но это всё потом, а пока впереди лишь серость бесконечной зимы, холодные чужие ветра и долгие вечера у играющего тёплыми красками камина. Вечера, когда набирающийся сил дракон успеет рассказать ещё сотни историй, успеет ещё десяток раз влюбиться в своего человека, прежде чем бескрайнее чистое небо примет их в свои объятия.       Первые серебряные льдинки уже стучат в обманчивую тонкость окон, но это даже не страшно теперь. Когда они вместе. Когда они рядом.