Тени Дануолла

- Ты прав, она не была обычной… За голосом Чужого всегда есть чуть заметные колебания, что-то помимо вечного его любопытства. Не раз пообщавшись с этим типом, их начинаешь замечать. Они - как лёгкая рябь на поверхности воды, но что за этой рябью – неясно. Точно распознать за нею чувства не выходило у меня даже в те времена, когда мы с ним встречались чаще, а с последнего визита в Бездну прошло изрядно времени. И не то, чтобы я скучал. Когда среди сна перед тобой распахивается дверь, и там всё залито ярким светом, всё чёткое и одновременно чуть подёрнутое дымкой, - это значит, ты получил приглашение. Надо идти. Или не надо? Когда фасады и мосты императорской резиденции всплыли передо мной в пространство и остановились, сдерживаемые натянутыми цепями, я подумал, что можно было и не приходить. Чужой не принуждает. Я могу ему наскучить, но вряд ли в моих силах его прогневить. Почему я никогда не отказывался от этих приглашений раньше? Потому что никто не отказывает тёмной сверхъестественной силе? Нет. Потому что Чужой одаривал. Он подкидывал возможности, как шулера подкидывают друг другу карты, а я делился выигрышем: один из нас получал влияние и деньги, другой увлекательное зрелище, для того, что держит у себя в глазницах вместо глаз. Если отказаться от очередного подарка, полагаю, он разве что отвернётся... Такая уж ли потеря? Рано или поздно это всё равно, скорее всего, случиться. Дауд перестанет развлекать Чужого и Чужой отвернёт от него взор свой. Хотя, что изменится? Спектакль будет идти без зрителя – и только. Я никогда не пытался ему угодить. Каменные плиты мостовой вынырнули из бездны, качнулись, как мусор на поверхности Рейнхевена в часы прилива, и застыли, вымостив мне путь по воздуху. Откройся в этот сон обычная дверь, я бы, может, и вернулся сейчас в неё. Но двери не было. Бездна, втянув меня, отрезала путь к отступлению. Момент, когда ещё можно было пройти мимо мерцающей синевы и отказаться от очередного «подарка», я упустил. Теперь позади была беседка и тело Колдуин в луже крови. И надгробный камень. Надпись намекала, что императрица была как бы любящей матерью - и дочери и народу, а записка, увязшая в крови, как мушка в варенье, напоминала, кто тут всех осиротил. Мне не хотелось на это лишний раз смотреть. Можно подумать, сказал я сам себе, идя по плитам над пустотой, тот, кто обставил эту беседочку, считает, что у Дауда есть совесть. Можно подумать, у Дауда её нет, - тут же я сам себе и ответил. - Стал бы ты сейчас бежать прочь от беседки с мёртвой бабой, не будь у тебя её совсем? Может, она просто как те чувства на физиономии Чужого, и ты и сам никогда не знал, что это неясное шевеление в глубине души - и есть она. Совесть. Может, кровь с клинка, проткнувшего Колдуин оказалась тем кормом, от которого нежная икринка вымахала в злющую миногу, разевающую теперь на меня зубастую пасть. Может, этим словом называют ту тоску, которая меня не оставляет вот уже столько дней... Дорожка закончилась. За провалом, на обломке скалы оказались остатки мощёной площадки. Мольберт с портретом верховного смотрителя я уже тоже где-то видел. «Видел-видел, - подтвердил внутренний голос. – Ты всё это видел. Так же, как беседку. Не морочь себе голову, здесь всё – из уже бывшего». Мольберт стоял на террасе, там, возле дворца. Я видел с крыши шлюзового дока, как Кэмпбэлл отсылает гвардейцев, рванувшихся на шум, обшаривать дальние кусты, преграждая им путь вверх по лестнице к беседке, где телохранитель императрицы в тот самый момент рубил моих людей. Не зря ему доверили этот пост: мы лишились двоих в тот день; одного Аттано прикончил на месте, ещё один умер позже от ран. Это была неожиданная потеря. Убийство императрицы при поддержке её собственных приближенных не представлялось делом особой сложности. Что может быть проще, чем убить невооружённую аристократку и справиться с малолетней девчонкой, особенно, если охрану уберут придворные заговорщики. Это Берроуз отчаянно трусил и настаивал на совершении покушения до возвращения лорда-защитника из поездки по личному поручению императрицы. «Корво Аттано всегда рядом с ней, - твердил он. – Корво Аттано я не смогу удалить». Ему хотелось, чтобы дело прошло гладко, чтобы лорд-защитник вернулся как раз к похоронам. «Никаких свидетелей! Пусть всё будет идеально!» Я видел, как вытянулось его лицо, когда он услышал о неожиданном прибытии Корво, - как раз в тот момент, когда его план вот-вот должен был заработать. Нынешний лорд-регент трусоват, у него должны были трястись поджилки, пока он спускался по лестнице от беседки к террасе, ведь возвращение Аттано было абсолютно внезапным, у нас на такой случай не было никаких заранее оговоренных планов. Меня телохранитель не беспокоил. Мои убийцы хорошо тренированы. Я взял с собой тех, кто способен воспринять часть сил, дарованных Чужим. Нас было даже слишком много на одну женщину, пусть и высокородную. Я был уверен, что и телохранитель для нас – простая задача. Недооценил. Не способности лорда-защитника, нет. О том, что он хороший боец было всем известно. Мне даже было известно насколько именно он хороший боец. Но и это не внушало беспокойства. У меня тоже способные люди, да ещё с большим преимуществом перед любым хорошим бойцом – никто из них не собирался сходиться с противником в честном бою. Навыки фехтовальщика, каким бы гением клинка он ни был, плохая защита от арбалетного болта или пули. Или предательства. Но я недооценил его преданность. Хватило одного мимолётного взгляда в тот миг, когда мой помощник придержал его, пользуясь силой Чужого, а я пронёсся мимо, укрытый растянувшимся временем переноса. Наверняка он даже не заметил меня: для всех обычных людей это выглядит так, будто ты соткался из воздуха в конце прыжка. И для него я вынырнул из ниоткуда, и сразу же напал на императрицу. Но у меня была возможность разглядеть: у Джессамины Колдуин был идеальный телохранитель. Такая редкость, что никогда прежде мне и сталкиваться с подобным не приходилось. Для лорда-защитника его должность была не просто работой и титулом, она была чем-то большим. Любому, кто посмел бы попытаться причинить вред императрице, сначала пришлось бы прикончить её лорда-защитника. А мне, раз уж он не пал смертью храбрых в этой схватке, следовало бы добить его следом за Колдуин, иначе я наживал себе непримиримого врага. Позже я сказал себе, что Дауд не боится заводить врагов. И, конечно, Дауд бесплатно не работает, а за убийство Аттано мне ничего не обещали, - и так я тоже пытался оправдаться перед самим собой за то, что лорд-защитник не стал следующим на лезвии моего клинка... Удивительно, как много отговорок людям требуется, чтобы скрыть от самих себя истинные причины поступков. И как изощрённо ум готов этим заниматься... … Портрет Кэмпбэлла казался законченным. Выполнен он был с высоким мастерством, несмотря на отчётливо различимые мазки, верховный смотритель стоял, как живой. Вот кого бы проткнул с удовольствием, так это его. Сказать точнее, случись мне убивать верховного смотрителя, я бы испытал удовольствие от каждой секунды, от того, как остриё проходит плоть насквозь, и от скольжения лезвия по влажной ране обратно, наружу. Перебираясь от одного плывущего в воздухе островка к другому, я пожелал себе такой встречи. Пусть однажды ко мне придут и скажут «Дауд, убей Кэмпбэлла. Вот деньги»... Жаль, идти недалеко – не успею помечтать. Осколок Башни Дануолла поднимался из куска скалы, стены вздымались ввысь и рассыпались на части, там – я бы сказал «в небе», но небом это либо не было, либо это «небо» было везде, повсюду, наверху и внизу, заполненное вместо облаков речными бакенами, кусками камней, натянутыми цепями, кораблями, частями зданий и китами – вместо птиц. Перед лестницей алел яркими листиками куст, напоминая о том, что где-то время движется – уже почти полгода минуло со дня покушения. Где-то, но не здесь. Здесь царило безвременье, и флаги на башнях застыли на несуществующем ветру. За распахнутыми дверями особняка меня встретило чистое сияние. Казалось, изнутри он заполнен отвердевшим спрессованным светом, но стоило переступить порог, и из мраморного проёма навстречу хлынула тьма, затмевая призрачный мир Бездны, и Чужой проступил из неё, как кости проступают из сгнивающей плоти, натягивая кожу... - Дауд, - зазвучало у меня в голове. - Мой старый друг. Давно не виделись. Когда Чужой говорит, губы его шевелятся, и даже кажется, что слышишь звук, но голос словно минует уши, сразу касаясь разума. И снова мне неясно – слышу я тень сожаления или мне лишь мерещится. - Ты снова привлёк моё внимание, - брови чуть приподнялись, словно это его самого удивляло: тут есть ещё на что, оказывается, посмотреть, ну, надо же – не ждал. - Как летят годы, как быстро приходят в негодность тела... Конечно, никто же не молодеет. Кроме тебя. Ты, по меньшей мере, не стареешь. - Ты знаешь, что в мире всего восемь человек таких, как ты – людей с моей меткой? Восемь? В прошлый раз, когда мне пытались открыть глаза на мою исключительность, было семь. Точно помню. Как Семь Запретов, будто в насмешку над обывателями: семь запретов – семь ответов. Семь вседозволенностей. Остальные мне неизвестны, есть лишь кое-какие подозрения насчёт одной старой леди. Но вряд ли меня призвали ради этой новости. Чужой кивнул, будто мои мысли были ему открыты. Может, так оно и есть. - Я здесь, потому что ты прав, - сказал он. - Императрица не была обычной жертвой. Вот от этих слов сердце у меня замерло. Замерло и забилось быстрее. В Бездну правоту. Лишь факт имеет значение. Я не обманывался, смерть императрицы – вот та точка, которая изменила всё. Камень, брошенный в воду. И нас накрывает расходящимися от него кругами – Дануолл, Империю, меня самого. Это изменение гораздо глубже обычных событий, оно в самих основах мироустройства, его невозможно избежать. Разве что сам Чужой в своей Бездне может взирать на это с высоты внебытия. - На этот раз ты не сможешь скрыться в тенях, - подтвердил Чужой. - Последствий не миновать. Будто эхо моих собственных мыслей и чувств обрело голос. - Твоя история подходит к концу, и даже ты не сможешь этого избежать, - продолжал Чужой. Мне снова померещилось сожаление в его голосе. Сожаление, тут же сменившееся вдохновением. - Но какой финал ты изберёшь? - он замер на миг в ожидании, будто я мог дать ему немедленный ответ. Порой кажется, он видит будущее в подобные моменты. Видит множество разных возможных развитий и пытается предугадать, на какую тропу понесёт его избранных. - Я пришёл предложить тебе последний дар, Дауд. Протянутая ко мне ладонь была пуста. Дары Чужого нематериальны. Он простирает руки – и ты обретаешь силу, неподвластную другим людям. Он говорит о том, что скрыто – и ты получаешь власть над людьми и событиями. Так обычно бывало. Но не в этот раз. - Мой дар – загадка. Терпеть не могу загадки... - Я назову лишь имя. Он сделал паузу достойную лучших актёров империи. - Делайла. Делайла... Имя звенело у меня в ушах и после того, как Чужой с театральным поклоном развеялся, тьма сменилась светом, а сон пробуждением. Делайла... Ничего знакомого. Но я буду искать.