kill your heroes and fly (don't cry, baby)

Луи смеется, запрокидывая голову. Его тонкая длинная шея пугливо светится в бледном свете луны. Лиаму хочется собрать лунные лучи с кожи Лу. Может, Лиама выдает его взгляд. Лиам сам чувствует, какой он голодный и жадный. В шестнадцать лет хочется секса, алкоголя и понимания. Лиам смеется с шутки Луи, сжимает в руке бутылку дешевого виски и безумно, до жути, хочет прижать Томмо к ближайшей стене. Это нормально. Он всегда хотел Луи: вначале хотел быть похожим на него хоть немного, хотел быть таким же безбашенным и безрассудным, хотел хоть каплю самоуверенности, которую излучал Луи; потом, когда распиздяйство Луи передалось Лиаму через общие самокрутки и бутылку ледяной водки, Пейно просто восхищался Луи – тем, какой он остроумный, саркастичный, тем, как умело он скрывает внутреннюю боль за злыми ухмылками, а тонкие ровные шрамы на предплечьях – за сотнями браслетов; сейчас Лиам лишь хочет узнать, каковы на вкус его тонкие губы, хочет услышать, как Луи беспомощно стонет, находясь на грани, хочет увидеть, как хмурятся его брови на пике оргазма. Глаза Луи блестят от выпитого алкоголя. Иногда Луи может искренне улыбаться только от того, что он пьян, накурен или обдолбан. Лиам протягивает Лу бутылку, почти пустую, там осталось буквально на пару глотков, но, вообще-то, в рюкзаке Томмо есть что-то еще, Лиам слышал звон стекла и плеск жидкости. Улыбка Луи становится шире, кажется, еще чуть-чуть и его губы разойдутся по швам. Он притягивает Лиама к себе, перехватывая виски, делает большой глоток, не обтирая горлышко, и утыкается лицом Лиаму в шею. Луи приятно маленький, его мышцы ладные и крепкие, ладонь Лиама привычно ложится Луи на бок, пальцы чуть сжимают край футболки. Сквозь тонкую ткань чувствует жар тела Луи, и это тепло идет по руке Лиама вверх по всему телу примерно так же, как расходится теплота алкоголя в почти пустом желудке. - Ты такой смешной, Пейно, - хихикает Луи, его дыхание щекочет чувствительную шею Лиама. Лиаму хочется умереть. «Не такой, как ты», - думает Лиам, но не говорит ничего из этого вслух. В его голове сотни мыслей и лишь пара из них не слишком пошлые. - Детка, ты помнишь, что завтра контрольная по истории? – с губ слетает это дурацкое слово, и Лиам готовится к смерти, но Луи не обращает на это совершенно никакого внимания. - Ну у кого контрольная, а у кого марафон Человека-Паука, - заговорщически шепчет Луи. Он жмется ближе, в попытке соблазнить Лиама предлагаемыми перспективами. Лиам давно соблазнен, если честно, - Ты, я, много пиццы и пива, немного травки… и никаких контрольных по истории. - Мне нравится идея, конечно, - Лиам немного отстраняет от себя Луи, чтобы сделать глоток. Он допивает виски, почти не морщится от его дешевого дрянного вкуса, больше отдающего спиртом, а не чем-то еще, хоть отдаленно похожим на нормальный виски. Луи выпячивает губы, когда Лиам находит урну и с боевым кличем забрасывает туда бутылку. Слышится звон разбитого стекла. Луи хохочет. Лиаму хочется целовать его запрокинутую шею и капризные губы. Лиам подкуривает сигарету. Они идут, тесно сплетшись. Луи все еще не отпускает Лиама из кривых пьяных объятий, Лиам протягивает ему сигарету (тоже дешевую и дрянную, но на большее просто нет денег). Луи притягивает его руку за запястье, прикрывает глаза, обрамленные длинными густыми ресницами, наклоняется ниже. Его тонкие губы плотно обхватывают фильтр сигареты, и Лиам резко втягивает воздух вместе с Луи. Луи улыбается, не отпуская руку Лиама, поднимает голову. Он выдыхает дым, сизые нити тянутся вверх, клубятся у Лиама под губами, и, наверное, Лиаму окончательно срывает крышу. Иначе по-другому объяснить то, что он делает дальше, невозможно. Он сам затягивается, стремительно и быстро наполняя легкие ядовитым дымом, который, возможно, может убить его, если его быстрее не прибьет отчим или он – сам себя. Он делает затяжку, сигарета тлеет у него в пальцах, но ему все равно, даже если она сгорит дотла и обожжет ему руки, Лиаму все равно, потому что он разворачивает Луи лицом к себе, притягивая ближе, накрывая его губы своими. Они делали так раньше, передавая друг другу сладковатый дым травки, но никогда не превращали это в нечто большее. Луи с восторгом принимает поцелуй, может, не совсем понимая, что это именно он. Дым тонкими струйками вытекает из их соединенных ртов, но Лиам не отстраняется, лишь сильнее стискивает Луи, отбрасывая сигарету, зарываясь пальцами в мягкие волосы Томмо. Он слышит стон облегчения, и не знает, его ли это собственный или Луи. Кажется, будто поцелуй длится вечность, но он кончается слишком быстро – кто-то из них отрывается от кого-то, облизывая губы, и, кажется, это Луи, хотя Лиам не уверен. Его мир крутится, срывается с места, сердце выстукивает какой-то непонятный ритм. - Я замерз, - шепчет Луи. Лиам обнимает его за плечи, неуверенный, что сможет сейчас что-то ответить. Наверное, его голос охрип, слова сорвутся с его языка сипло и зябко, - Пойдем домой, Лиам. Лиам кивает, но не спешит отцепляться от Лу. Изящное тело Луи уютно прячется в изгибах тела Лиама, ищет тепло в складках его одежды. Луи запускает ледяные пальцы под майку Лиама. Лиам вздрагивает и целует Луи еще раз – нежно, крепко, давая обещание согреть и защитить. Руки Луи скользят дальше, к пояснице Лиама, царапая разгоряченную кожу шнурками и бусинами браслетов. Лиаму хочется поцеловать каждый незаживший порез на запястьях Луи, провести языком по каждой тонкой белой полоске шрамов. - Хорошо, детка. Нельзя, чтобы ты заболел, - говорит Лиам, и его голос звучит так, как Лиам и ожидал – хрипло и низко. Луи поднимает блестящие глаза, его дыхание пахнет так же, как и дыхание Лиама – распитым на двоих виски и холодным осенним поцелуем. Луи часто мерзнет. Никакие дерзость и самоуверенность не согреют его. (Лиам знает это чувство). Луи сам тянется за поцелуем, его губы обветренные и холодные. Лиам корит себя за невнимательность, пытаясь одновременно согреть Лу. Он, не разрывая поцелуя, снимает джерси, набрасывает ее на плечи Луи. - Такое ощущение, будто я обдолбался, - делится секретом Луи, его рот не отодвигается ото рта Лиама, слова немного приглушены их срывающимся дыханием, но Лиам все равно услышит Луи, какими бы тихими не были его слова. - Мы пьяны, Томмо. И, кажется, мы собирались домой. - Да. Точно… Голос Луи эхом отбивается от ушей Лиама, идет куда-то ему в мозг. Лиам уверен, что он навсегда запомнит голос Луи: резкий и высокий, когда он не хочет быть собой, мягкий и расслабленный, когда он рядом с Лиамом. Может, год назад, если бы Лиам узнал, каким ничтожным может быть Луи, он бы и не захотел даже здороваться с ним. Сейчас только нежность вспыхивает у него в груди. Нежность и неконтролируемое желание защитить. Только вот, уверен Лиам, Луи слишком горд, чтобы принять помощь, даже если все в нем говорит, как отчаянно он нуждается в этом – его тонкие дрожащие руки, подкуривающие сигарету, его изящные маленькие стопы с озябши поджатыми пальцами, его звонки в половину двенадцатого, когда от едва пережитого приступа паники он едва может дышать (Луи говорит: «Ты сильно занят? Вали ко мне, поиграем в икс-бокс, заебался уже трахаться с этим ебучим эссе», его голос срывается на окончаниях фраз и Лиам не уверен, осознает ли это сам Лу). Лиам не сдерживается и целует Томми в макушку. - Притворись, будто влюблен в меня, - шепчет Луи ему в губы, прижатый к стене Лиамом так, как тот и мечтал. Что-то внутри Лиама умирает, Лиаму не нужно даже притворяться – он и так влюблен. Лиам не говорит этого вслух. Он повторяет это десятки и десятки сотен раз у себя в голове, целуя горячий рот Луи. Его кожа горит, он весь сам горит, но не знает, чувствует ли Луи тот же жар. Его руки скользят по плечам Лу, по его спине, бокам, пытаясь зацепиться хоть за что-то так же, как его мозг зациклился на одной фразе, которая уже давно потеряла смысл. …Мне и не нужно, мне и не нужно, мне и не нужно, мне и не нужно, мне и не нужно, мнеиненужно, мнеиненужно, мнеиненужно, мнеиненужно, мнеиненужно, мнеиненужно… Что ему не нужно? Почему? Что он имеет этим ввиду? Что вообще подразумевается под словом «нужно»? А что значит приставка «не»? И кому это – «мне»? Весь мир теряет смысл, краски теряют свой цвет, Лиам прижимает Томмо к стене, выкрашенной в серый, весь мир сужается до них двоих. Дыхание Луи тяжелое, прерывистое, он то пытается заглушить мимолетные стоны, то забывает об этом, когда губы Лиама внезапно оказываются на его животе, руки Лиама задирают ему его тонкую футболку, грозясь порвать, а сам Лиам вдруг на коленях перед ним и…? В глазах Луи темнеет. Он едва не падает, но Лиам ловит его, в его руках тепло и уютно. Луи чувствует, будто он дома после тысячи лет странствий, чувствует себя так, будто все его части, наконец, нашли нужное место, даже несмотря на то, что его джинсы неприятно мокрые и горячие внутри, а к горлу подкатывает тошнота. - Мне не нужно, - внезапно говорит Лиам. Он не смеется над Луи, его глаза неожиданно серьезные, даже если голос хриплый и неуверенный. - Что? Сотни мыслей, что Лиаму может быть не нужно? Их дружба? Разрядка? Их странные отношения, построенные на самоуничтожении и затяжных приступов депрессии, когда жить не хочется настолько, что сам нарываешься? Может, Лиаму не нужен сам Луи? - Мне не нужно притворяться. Луи не понимает, о чем речь. Луи кажется, будто он плачет. Лиам утирает его щеки, его улыбка мягкая и чарующая, Луи видит свет, что испускают его глаза, и даже если это всего лишь отзвуки алкоголя и наркотиков, то пусть. Лиам прекрасен. Луи – нет. - Все хорошо. Все хорошо, Луи, - тихо говорит Лиам. Настолько тихо, что Луи больше читает эти слова на его губах, а не слышит их. Губы Лиама красные и припухшие, треснутые посредине. Луи все еще чувствует сладковатый вкус его крови у себя на языке. Они идут наверх, в дальнюю комнату в пустом доме, который практически никогда не разрывает тишину громким смехом или веселыми шутливыми перепалками. В доме, в котором семейные фотографии не видно за слоем пыли, потому что никто их не трогает, ведь какие могут быть фотографии у семьи, которой фактически не существует? Лиам проводит кончиками пальцев по предплечью Луи, маленькие симпатичные домашние тату на ощупь не отличаются от остальной, незапятнанной кожи, но Лиам знает их все наизусть – все татуировки Луи, все его родинки, все его шрамы, но горчит лишь знание о новых маленьких круглых ранках, которые иногда окружены синяками. Луи несмело улыбается, пожимая плечами. Луи все равно. Он давно мертв изнутри. Это нельзя назвать занятием любовью. Это нельзя назвать даже сексом. Лиам чувствует, что это простой дружеский перепих по-пьяне, даже если сам Луи не понимает этого. Луи выглядит так, будто собирается продать душу (или отдать ее), но Лиам стирает все его страхи и сомнения, убирает напряжение касаниями рук и губ. Он старается так, будто от этого зависит все его будущее. Это нельзя называть сексом. Это обычная дрочка с непозволительно длинной прелюдией, как раз то, что бывает у подростков, единственной потребностью которых является секс, алкоголь и понимание. Сейчас это три в одном, не считая того, что это Луи. Луи разводит колени шире, он стонет, закатывая глаза, и, наверное, впервые рад тому, что дома никогда никого нет. Губы Луи требовательные, пальцы жесткие, когда он впивается в ребра Лиама, притягивая его ближе, кажется, будто он хочет впечатать себя в Лиама, остаться навсегда на его коже, навсегда осесть липким пеплом в его легких. Луи улыбается, когда Лиам кусает его за плечо, потому что нет сил сдерживаться, потому что Луи слишком хорош, потому что Лиам слишком устал от всего на свете. Лиам чувствует себя так, будто когда-то он вышел в шторм, а сейчас он прекратился, и океан вокруг спокойный и ласковый, вода теплая и вкусная, и Лиам не умирает от обезвоживания. - Ты знаешь, я давно не чувствовал себя так хорошо, - шепчет Луи ему в ключицу, он едва заметно вздрагивает после оргазма, стиснутые судорогой пальцы отпускает, и Луи присасывается в болезненном укусе к шее Лиама. Лиам стонет, его ладони сжимают ягодицы Луи, но он не хочет продолжения. Мышцы приятно расслаблены. Хочется спать. Луи засыпает на нем, обвивая израненными руками так крепко, словно боится, что монстры из-под кровати выпрыгнут посреди ночи и утащат их обоих свои темные королевства. В глубине души Луи не против, но Лиам обнимает его в ответ, его тяжелая рука греет влажные лопатки и это так просто – уснуть. Лиам просыпается с дребезжащим на периферии сознания воспоминанием о том, каковы на вкус губы Луи. Лиам улыбается, понимая, что это не очередная фантазия, зная, как стонет Луи, кончая, до сих пор чувствуя вес Луи на нем, когда они засыпали. Лиам трет оставшийся с ночи синяк – то ли укус, то ли засос. Лиам просыпается с мыслью, что хоть что-то будет в его жизни хорошо. Он один в постели. Тем же вечером он находит Луи мертвым. Врачи говорят, это была передозировка тяжелыми наркотиками.