***
Первое, что увидел перед собой Кимбли, распахнув глаза — растрепавшиеся во все стороны вихры чёрных волос, угловатое бледное плечо, больно вжатое в его грудь и плавный изгиб худой шеи с напряжённой до одеревения жилкой. Застонав с долей удивления от того, что Арчер — слава богу хоть любовника Багровый признал сразу, всё ещё не веря в то, что им удалось не только переспать, но и остаться на следующее утро в одной кровати — не поспешил убраться как можно дальше, не заперся в отдельной комнате или, на худой случай, не оделся в дурацкие свои мешковатые домашние вещи, мужчина ткнулся лбом в чужой затылок, нарочито громко засопел, не забыв при этом ощутимо дунуть в ухо ничего не подозревающего полковника. Последний, к слову, отреагировал как-то непривычно вяло: разомлевший, позволивший себе лишние минуты необходимого отдыха после бессонных ночей, изматывающей работы и не менее изматывающих переживаний, Фрэнк пробормотал нечто ругательное, прежде чем, напрягая острые лопатки, крепче стиснуть пальцами подушку да ткнуться в неё упрямо скулой. — Доброе утро, — такое человеческое, обыденно-бытовое обращение далось Кимбли совершенно легко. Просто с языка слетело, будто с Арчером он прожил, по крайней мере несколько лет. Лишний раз алхимик не заставлял себя убеждаться в том, что поступает как-то неправильно, тем более после того, как офицер ещё вечером уверил его в обратном. Не станет же теперь, передумав по непонятным причинам, прогонять? — Ты как? Ничего не болит? Ответ не заставил себя ждать. Спустя пять секунд ленивого позевывания, полковник, не разлепляя век, прогнулся в спине с ощутимым, похожим на треск засохшей ветви, хрустом: — А должно? И тебе доброго, — к ещё большему удивлению Кимбли, в чужом голосе не было ни капли язвительной насмешки, так что, окончательно расслабившись, алхимик с упрямством собственника подтянул жилистое тело к себе поближе, прямо вместе с одеялом. Кожа у Арчера оказалась прохладной, если коснуться ладонью, самыми подушечками пальцев, в особенности на груди, где незащищённые рёбра сиротливо выступали под нездорово желтовато-серой кожей — откровенно трогательным, подумалось Зольфу, он не выглядел, скорее больным, измождённым, бесконечно уставшим, однако что-то в нём, тем не менее, цепляло. То ли грубые черты лица, которые переставали казаться такими уж грубыми, когда полковник не поджимает недоверчиво губы, то ли пронзительная синева глаз, куда более человечная, выдающая в офицере помимо собранности весьма неординарный ум, проницательность, чуть реже — сдержанную грусть, стоит понаблюдать за ним чуть дольше обычного. Полковника был смысл если не любить, то бесконечно уважать, и Кимбли, зная, что Арчер первым увидел в нём огромный потенциал, ценил личностные качества своего будущего начальника. Не сдержав порыв непрошенной нежности, пока никто не может их увидеть, лежащих рядом в непростительной близости, Зольф очертил подушечкой большого пальца линию скулы, скользнул к тонким губам, ненадолго задержавшись на нижней, чуть оттопыривая её. К его большому удивлению, Арчер, то ли уставший изображать из себя лениво прикорнувшего питона, то ли, заранее обдумавший дальнейшие действия, вдруг приоткрыл рот, и фаланга оказалась в плену горячей ротовой полости. — Но-но, полегче, — со смешком алхимик уставился во все глаза на полковника, будто впервые того видел, — Что ты делаешь? С головой всё в порядке? — Надо было спрашивать до того, как со мной трахаться. — Фу, — с притворным возмущением скривил губы Багровый, разворачивая за плечи мужчину к себе и пристально всматриваясь в худое лицо, нависая над чужим телом сверху, — Где ты таких слов набрался? Флегматичный, как обычно, офицер не предпринял попытки вырваться — только, напоминая о том, что природная вредность порой берёт над ним вверх, повёл капризно подбородком в сторону. Насмешливый оскал растянул бледновато-анемичные губы, обнажая ряд крупных, неровных местами зубов. — От тебя, понятное дело. — Ох, нет бы, чего хорошего подцепить, — с притворной обидой в хрипловатом спросонья голосе, Багровый поспешил забраться ладонями под спасительное тепло пухового одеяла. Под руку, очень кстати, попалось жёсткое полковничье бедро, и тазовая косточка легла под пальцы настолько удобно, будто их тела подходили друг другу несколько больше, чем можно подумать на первый взгляд. То, что Кимбли ошибочно высмеивал в мужчине, пребывая в собственных мыслях, начинало казаться скорее привлекательным, нужным ему, и мысль о том, что Арчер, возможно необходим ему куда больше, чем он сам Арчеру, ничуть не кольнула остатки самолюбия. В конце концов, Зольф Кимбли в каком-то смысле был рад осесть, окружив сомнительного качества жизнь иллюзией благополучия, устроенности и, пожалуй, находящейся в диком дефиците стабильности. Арчер, вредный несколько, часто недовольным всем вокруг, всё-таки близкий алхимику по духу, олицетворял для Зольфа всё то, чего он был лишён во времена заточения. Ещё раньше — до службы в армии. Ощущение дома, давно потерянного, и, пускай нынешний дом по умолчанию казался необжитым, подобно тому, как его владелец нередко кривил в недовольстве губы, стоит лишний раз задеть того рукой, весьма настойчиво пробиралось под кожу, в стремлении поселиться где-нибудь в укромном местечке под рёбрами. — Что же, например? — тонкая бровь полковника выразительно изогнулась, после чего тот, медленно протягивая руку под одеялом, несильно шлёпнул зазевавшегося мужчину по ляжке. Тем не менее, татуированную ладонь с себя не спихнул — только выгнул незаметно поясницу, глядя настороженно хищником, готовым, в случае ощущения опасности, рвануть в сторону лесной чащи. — А то, скажешь, у меня достоинств вовсе нет, кроме алхимии. Случилось то, что случалось до того крайне редко, но, Арчер, как в первый проведённый вместе вечер, искренне рассмеялся, зажмурив слезящиеся от солнечного света глаза. Обнажённое тело его мелко сотрясалось, потому вибрация заразительных волн обожгла ненароком самые кончики пальцев Кимбли, и тот, подавив острое желание приложить партнёра по тощей ягодице за такую наглость, весело хохотнул в ответ. — Трахаешься ты вполне прилично, — изрядно веселясь, полковник буквально облизнул губы, смакуя похабное, играющее на его устах острое словцо и впитывая вместе с тем возможность показать свою сокрытую, язвительную по-доброму натуру — даже отбросив недавний секс, произошедший странно спонтанным образом, впервые за долгое время, Арчер, кажется, смотрелся несколько помолодевшим, — А ещё обладаешь удивительным мастерством задавать вполне неприличные вопросы человеку, с которым вполне прилично трахался. — Всё, прекрати, невыносимо слышать такое из твоих уст, — Зольф заворчал, недовольно отфыркался домашним котом и, изловчившись, плотно зажал ладонью полковничий рот. Не желавший оставаться в дураках Арчер, застигнутый врасплох такой наглостью со стороны Багрового алхимика, весь сгруппировался, затих на самую долю секунды, как притаившийся в степной траве шакал — горячая влага обволокла солоноватую кожу, он не мог удержаться от того, чтобы не провести с необъяснимым упоением вдоль татуированной линии идеально высеченного иглой круга, напряг память, пытаясь угадать, касаясь лишь языком, что именно изображено в центре. Солнце — правая рука, Фрэнк Арчер едва ли различает заковыристые надписи, которыми испещрена чужая рука, но осознание глубинных смыслов, заложенных в смертоносное, превосходящее во всём созданные человеком винтовки да свинцовые пули, оружие будоражит его ум. Жажда контролировать ситуацию неумолимо вступает в конфронтацию с преклонением перед силой: за первую их проведённую вместе ночь Арчер начинает отвечать себе — нет, ничуть не стыдно покориться этой силе, ощущать поступающие сквозь его тело потоки. Отдаваться не синоним слабости, если взамен Кимбли покорен под ласкающей ладонью, благодарен за чудесное спасение. Фрэнка Арчера возбуждает ассоциативный ряд, возникающий в голове против воли — правое, солнце, мужское начало, золото — и всё внутри сжимается, рвётся над части от одной только мысли, что вторая рука алхимика бродит вдоль напряжённой ноги, провокационно соскальзывает к животу, хотя, не стоит исключать вероятности случайностей. У Зольфа всегда так, он не планирует заранее, не строит сложных схем, заковыристых стратегий с целью отомстить, но Багровый не способен игнорировать тот факт, что слюна полковника густеет, а движение языка по коже переходит рамки приличия, превращаясь в нечто до жути интимное. Нет ничего постыдного в том, чтобы, несколько жёстко сцепив пальцы на свежем синяке, тотчас получив за это весьма хлёсткий шлепок по заднице, выдохнуть жарко под ухо, прогнуться до хруста в пояснице с завидной гибкостью. — Моё восхищение, полковник, — дыхание у Кимбли спёрло, и снова приходится решать, насколько рационально жертвовать возможностью полежать в кровати, наслаждаясь уютом за позволение Арчера коснуться его снова с весьма явным намерением. Отступать не только противоречит Багровому, но и повышает вероятность того, что его офицер с весьма переменчивыми настроениями вновь уйдёт в себя, переживая свежую пока ещё боль утраты родного человека. Впервые, должно быть, ему захотелось как можно дольше сохранять душевное равновесие ближнего — пускай столь быстрое возбуждение всего лишь следствие аффекта после трагедии, всплеск адреналина, накопившийся стресс. Полковник ведь совсем не мальчик, загонять его до смерти было бы не самым приятным исходом, — Что, на второй заход? — А выдержишь? — издевка получилась невнятной — рот, всё ещё занятый поглощением терпкой влаги с чужой руки, не желал открываться до конца, и Арчер невовремя ощутил вкус собственной смазки у самого кончика пальца — чёрт, в душ они так и не сходили, — Тебе ещё на меня работать, ни к чему умирать в столь…мм, сомнительном действе. — За себя побеспокоился бы лучше, — Кимбли, сдержав себя от грубого прикосновения, завёл руку в промежность, и, пока ещё мягкий член, отозвался на ласку едва заметным напряжением, — Как у тебя вообще с таким темпом работы что-то встаёт? Закатив глаза, Арчер повернулся корпусом назад, несколько грубо обхватил ладонями обросшие колкой щетиной щёки и тотчас заткнул наглеца поцелуем — ладонь, безвольно зажатая в плену худых, но, всё-таки, сильных бёдер, безвольно дёрнулась. Мужчине хватило раскрепощённости, чтобы весьма недвусмысленно ёрзать вдоль смертоносных пальцев, воображая с хриплым стоном, как Зольф сумеет разнести его плоть одним усилием воли, и эрекция от этих постыдных мыслей стала только ощутимее. С другой стороны, Фрэнку не пришла в голову мысль просить вслух — он тёрся, намекал со всей настойчивостью, жался обнажённым телом к чужому, буквально рычал сквозь поцелуй, больше похожий на укус, в приоткрытый рот, однако ни просьбы, ни приказа не сорвалось с тонких бескровных губ. — Полагаю, это ответ да. «Учти, во второй раз скромничать не стану» — потонуло в потоке тихой ругани, так что последних слов Арчер уже не слышал. Слишком сильно закружилась голова от смены позы, и он, секунду назад руководящий процессом, оказался вжатым затылком в измятую после сна подушку. Колени, предусмотрительно задранные наверх, до самых жилистых плеч Багрового, моментально заныли, захрустели и стали издавать другие неприятные звуки от таких чудес акробатики — возраст, чтоб его, берёт своё, но, поймав на себе вопросительный взгляд Зольфа, мужчина резко мотнул головой: отставить посторонние мысли. Только действовать. Пускай это будет больно — а больно наверняка будет, в этом Арчер не сомневался — он предпочёл идти на любые жертвы, лишь бы голову, опустевшую после бурного оргазма, какого офицер не испытывал со времён переходного периода, не заполняли мысли о трауре. Апатии Фрэнк боялся гораздо больше, нежели физические муки: неспособность контролировать собственную работоспособность выбивала полковника из колеи, и он, раскоряченный в совершенно неприемлемой позе, согнутый буквально пополам, озлобленно зашипел — хотелось ещё, ещё, чтобы Зольф Кимбли, живое воплощение его идеалов стихийной силы, имел над ним ровно столько же власти, сколько имеет сам Арчер, беря в подчинение эту разрушительную мощь алхимии. С упоением, непонятно откуда взявшимся желанием приструнить, выторговать хоть что-то для себя, полковник позволяет себе наглость вплести гибкие пальцы в жёсткие пряди чужих волос — и раздражение, и восторженность давят ему на горло, пока мужчина поглаживает дурацкие, торчащие по все стороны пряди на макушке. Будто специально разной длины, и Арчер успел пожалеть о том, что не поинтересовался раньше, кому и при каких обстоятельствах взбрела в голову больная идея превратить ровную гриву тяжёлых волос, поразительно иссиня-чёрного оттенка, в сие недоразумение. Было ли это чьим-то безумным дизайнерским решением, желанием самого Кимбли протестовать устоям общества или же банальной необходимостью — спросит обязательно, если найдёт на это время и не забудет в конечном итоге, но Зольф, будто прочитав чужие мысли, провокационно заурчал куда-то в шею: — Не нравится? — Ни капли, — глаза у Фрэнка заблестели властным огоньком, когда он, прерывая чужие расспросы, развёл в стороны напряжённые бёдра, подпихнул Багрового немногим ниже, крепко стиснул сильными ногами поджарые плечи, — Не знаю, кто именно выступил с инициативой поменять твой стиль, но, судя по всему, чувства вкуса у него нет от слова совсем. — Грид, — во взгляде Зольфа сплошная провокация. Ему ли не знать, с каким пренебрежением полковник относится к гомункулу, и губы Арчера тотчас скривились в приступе брезгливости, напряглись икры, по которым алхимик тотчас провёл влажными от возбуждения ладонями, обошёл пальцами синюю веточку набухших вен, про себя качая головой — раньше он не замечал, чтобы полковник жаловался на боли в ногах, но кожа его сплошь в следах от грубых брючных швов, всюду вмятины, трофическая язвочка под острым коленом и неаккуратный огрубевший шрам у самой родинки, ближе к косточке. Обескураженный сменой позиции, Кимбли поспешил обозначить своё главенство, прихватив шутливо худую лодыжку зубами, — На самом деле у меня так сильно свалялись волосы, что было невозможно что-то с ними сделать. А Грид, он, знаешь, достаточно брезгливый, невзирая на то, в какой грязи содержал свой вонючий кабак. Чтобы не раздражать его и других обитателей, мы нашли такой забавный компромисс. Фырканье Арчера, по-прежнему сжимающего длинные пряди вдоль затылка ладонью, заставило Кимбли со смешком вскинуть брови. — Вижу, ты не восторге? — Честно говоря, я терпеть не могу полумеры. — Ах, вот как, — покрытый налётом жёсткой щетины подбородок алхимика упёрся в нежную кожу живота, отчего всё тело Фрэнка напряглось ещё сильнее, а с губ сорвалось приглушённое, рассерженное шипение, — Мне показалось, тебе нравится, когда я над тобой нависаю и они спадают вни… Договорить ему Арчер не позволил. В последний момент бледные пальцы сомкнулись сильнее на чужих волосах, так что нагло улыбающийся рот стукнулся об лобковую кость, а сочащаяся капельками свежей смазки головка члена криво проехалась вдоль широкой скулы Багрового. Невыносимое трение жёстких волосков об поверхность слизистой выбило из полковника стон почти что мазохистского наслаждения — не желая давать конкретных распоряжений, он весьма недвусмысленно заёрзал бёдрами, показывал всем своим видом: сделай всё, что считаешь нужным, но не откажи мне в удовольствии. Кимбли, как назло, намёки понимать отказывался — только пялился, как идиот, в искажённое желанием, залитое неровными пунцовыми пятнами лицо. — Чего ты хочешь? — издевался, не испытывая при этом ни капли стыда, что откровенно раздражало Арчера во всей этой ситуации куда сильнее собственного ненормального желания силой выбить из себя остатки вязкой апатии. — А ты сам как думаешь? — полуприкрытые веки полковника встрепенулись, и дрогнули лениво блеклые длинные ресницы, будто пеплом сплошь обсыпанные. Обнажённый живот, бесстыдно выглянувший из-под одеяла, мерно вздымался, как и худая грудь, напряжённые соски налились кровью, жёсткие на ощупь, и Кимбли, не сдержавшись, до боли сжал подушечками пальцев левый, уставился снизу вверх на плотно сжатые губы партнёра — всё ждал, когда исказится болезненной судорогой надменное лицо, когда прибитое невыносимой скорбью равнодушие, напугавшее Кимбли до чёртиков, сменится агонией — по крайней мере, обезумевший от страсти, Арчер не вызывал тревоги. Остро реагирующий на боль, он не проронил ни звука в этот раз, мучительно сжал тонкие губы, с завидным упрямством мотал головой из стороны в сторону, в отместку двигал бёдрами наверх, и на внутренней стороне, взопревшей после долгого лежания под тёплым пуховым одеялом, выступили редкие капли свежего пота. Раздражённая покрасневшая кожа ощущалась чужеродной на общем фоне, словно вовсе не принадлежала Фрэнку, и Зольф с особым удовольствием провёл вдоль паховой области языком размашисто — солоноватый привкус показался непривычно терпким, однако, Багровый признался сам себе в том, что это ощущение, новое для него, не вызывает отвращения. Когда игнорировать полковничье ёрзанье по простыням у алхимика не хватило моральных сил, его губы, обильно смоченные слюной, на пробу коснулись сочащейся смазкой головки члена — Арчер издал приглушённый хрип, придерживая мужчину за волосы свободной рукой. На сей раз он вёл себя гораздо тише, сдержаннее, всеми силами показывая, что способен держать контроль над своей физиологией, хотя глаза, помутившиеся от ненормального для него желания с головой отдаться животному началу, выдавали военного с головой. Гибкий, сильный, он размеренно демонстрировал изломы своего тела, и у Кимбли в голове мелькнула весьма неуместная, глупая мысль о том, что Арчер пытается продать себя подороже, не смирившись до конца с фактом произошедшей между ними близости — возможно, ему, Багровому, не стоило так опрометчиво вестись на чужие просьбы, несмотря на то, что отказать Фрэнку, когда тот переходит в наступление, усыпляет нежными поглаживаниями вдоль виска, весь сочится приторным ядом, попросту не хватало выдержки. Плотно сомкнутые губы Зольфа двигались неумело вдоль ствола, но Арчер, на его счастье, не требовал многого, продолжая довольствоваться влажным жаром вокруг чувствительной головки — постепенно напряжённые бледные бёдра принялись сжиматься в своём темпе, и полковник разлепил до того прикрытые глаза, чтобы полюбоваться происходящим. Подушечка тонкого пальца легко обвела линию чужого рта, останавливаясь на припухшем уголке: — Достаточно, — голос мужчины прозвучал обманчиво спокойно, потому могло создаться впечатление, что Арчер находится где-то далеко отсюда, и тело, подводящее его во всём, не подчиняется больше полковничьему разуму, а живёт отдельной жизнью, разгорячённое развратом. Будь Фрэнк моложе, ко всему более принципиальным в вопросах межличностных отношений, давно возненавидел бы себя за распущенность, но вместо этого он повторял себе, как мантру: секс нужен ему ничуть не меньше, чем нужен тому же Кимбли, и Кимбли смотрит на него дикими от похоти глазами — упустить такой шанс значит признать собственную несостоятельность, закомплексованность и боязнь переступить черту. Арчер, покачивая головой, намеренно дразнился, держал Зольфа на коротком расстоянии от себя, властно сжимая иссиня-чёрные пряди между пальцами: — Я тебе нравлюсь? — вопрос, вопреки взбунтовавшимся гормонам в крови, не прозвучал провокационно — Фрэнк улыбнулся уголком губ, разлёгшийся на спине с раскинутыми в стороны ногами. Кимбли, распластавшийся на животе между его коленями, выглядел почти что беззащитным, пускай по-прежнему вызывал неподдельное восхищение, — Отвечай, Зольф. Он сказал это властно. Он не просил — требовал дать ответ, и Багровый не позволял себя обмануть, как бы того не хотело всё его существо: Фрэнк Арчер, обманчиво расслабленный, спокойнее камня, всё ещё подрагивал нервно, если присмотреться. Не дай он ответ прямо сейчас, полковник растрескается, как и вся его хвалённая уверенность в себе — Кимбли не был крайне проницательным, не обладал мощной интуицией, зато полагался на органы чувств, и на уровне ощущений, неестественного жара, расплывшегося по мужскому бедру, чувствовал, как из последних сил борется естество его полковника со свалившейся на него утратой. — Очень нравишься, — не видя ничего плохого в том, чтобы принять правила игры, Зольф позволил себе вольность нависнуть над распластанным телом, собственнически ткнуться кончиком длинного носа в тяжело пахнущую одеколоном шею, — Если бы ты знал, каких усилий стоит не разложить тебя прямо на этой кровати, не задавал бы таких глупых вопросов. — Глупые вопросы, — смакуя чужие слова, мужчина блекло ухмыльнулся и скосил глаза вниз, на прижатое к чувствительной коже под кадыком в знак покорности, лицо — только темноволосая макушка торчит, с дурацкими короткими прядями, которые Арчер, не упустив открывшейся возможности, встрепал напряжёнными пальцами, — Ты не умнее. — Тебя или твоих вопросов? — Можешь считать, что второе, — Фрэнк не хотелось признавать — он едва ли сохранял убеждённость в собственном благоразумии, но, сохраняя верность принципам и сказанным словам, взвешенных заранее, военный поклялся идти до конца. Не спрятаться от самого себя, не запереться в ванной, громко хлопнув дверью — впереди ворох неразрешённых проблем, и испытания на прочность, готовые вот-вот рухнуть на исхудавшие плечи, дышали в спину сквозь неплотно запахнутую ткань. Мысленно Зольф Кимбли занял всем своим существом пустующее пространство, а глядел между тем только Арчеру в глаза — не видел происходящего за спиной и полагался только на его, Арчера, зов. Нет, уже не понять так просто, кто из них оказался глупее. Важно ли это теперь, когда жаркое дыхание вдоль шеи невыносимо оседает влагой, колется в районе ключицы требовательным поцелуем? Полковнику кажется, с него слезает кожа в тех местах, где касались только что бесстыдно горячие губы, до воспалённой язвы, после стягивается корочкой и тут же Зольф её сколупывает пальцем, сам того не замечая. Арчеру нужно это ощущение, оно заполоняет его лёгкие необходимым кислородом, а грудная клетка пережата весом чужого тела. — Действуй, — простыни под военным смяты, мокрые от пота, ещё до того, как сорвался шёпотом призыв с распухшего языка — так сильно искусал, пока, будто распятый, мучительно вжимался эрегированным членом в расслабленный спросонья живот. Приказам не положено звучать с просящей ноткой под конец, когда уже дыхание сбивается от нетерпения, предательски краснеют щёки и ходуном коленные чашечки — всё так же на чужих плечах — Кимбли иногда не в состоянии понять, каким образом толковать то, что Арчер говорит ему: интонации офицера выверенные, ровные, он совсем не похож на Грида. У последнего улыбка до ушей, иногда настолько несуразная, что приводит в бешенство, глаза — бездушного фиолетового оттенка — поблёскивают с неприкрытым похабством, а за ними въедливая пустота. С Арчером оказывается куда сложнее, он почти не подаёт вербальных сигналов, читать по нему мотивы — что ломиться в закрытые двери лбом, пока не расшибёшь до ссадины, но Кимбли непонятно каким образом всё равно понимает его, это совсем другой, метафизический уровень, то, что проговорить Багровый не сумел бы, даже если бы набрался смелости интерпретировать приобретённое от полковника простыми фразами, идущими, всё-таки, из сердца там, где разум остаётся бессилен. А ещё Зольф думает, что в этом отношении Арчеру гораздо проще впитывать его эмоции, ведь он искрит, всё чаще не замечая, как воздух вокруг накаляется — Фрэнк ровно в тот момент податливо распластался, подготовленный с прошлой близости, обмякший, встрёпанный, когда ладони Багрового готовы вспыхнуть, подхватившие жёсткие бледные бёдра. Должно быть, он себе доказывает, что готов дальше искушать судьбу, отказаться от части прав во имя новых, ранее недоступных ему привилегий — не ради кого-то, ради Кимбли, и Кимбли достаточно дойти до этого самому, чтобы, до того ещё, как полковник зовёт к себе, сорваться грубо. В прошлый раз он подготавливал его настолько медленно, насколько это вообще возможно в ситуации длительного сексуального воздержания, и Арчер в воспоминаниях всё равно лежал свежевыкопанным мертвецом, глядя в потолок. Стыд, упрямство, желание показать себя выносливым, способным выдержать физическую боль — смешалось всё тогда, и Зольф с упоением почти вздохнул. То и дело приходилось на него ругаться, а всё равно ослаблять поступательные движения пальцев, останавливаться время от времени, неловко скрещивать фаланги в жалкой попытке занимать меньше объёма: у него мысли не возникало о том, что партнёр может оказаться настолько малоопытным, терпеливым, но всё ещё несколько малогабаритным. Напряжение мышц, между тем, ситуации отнюдь не помогало. На этот раз Кимбли почти боготворил полковника за позволение не тратить время, хотя его разбухший член, щедро политый сгустком вязкой слюны, всё тыкался впустую, и на один момент алхимик чуть не взвыл — так сильно пережало чувствительную оголённую головку. — Твою мать, Арчер, — в сердцах Зольф сплюнул с досадой, на что получил в ответ ленивую, отчасти издевательскую улыбку и всё ещё одобрительный взгляд из-под полуприкрытых век. — Может ляжешь на спину? — предложение из уст мужчины, совершенно безобидное, заставило скулы Кимбли залиться густым пунцовым румянцем. Поняв, что именно хочет предложить партнёр, Багровый спешно покачал головой, откинул на спину мешающие волосы и, не предупреждая о своих намерениях, перевернул лежащее под ним тело на живот. — Так нам обоим будет удобнее, а ты не напрягайся там, — тяжёлое дыхание опалило шею сзади, и Фрэнк непроизвольно замычал, сложив руки перед собой, чтобы, внимая мудрому совету Багрового, удобно устроиться щекой на предплечье. Как бы не хотелось Кимбли откровенно жестко вогнать ноющий от возбуждения член, беспокойство ударило его в висок, и те же пальцы, как следует смоченные за неимением лубриканта, поползли в расщелину между ягодицами, как следует размяли вход — Зольфу впору было удивляться тому, как быстро восстанавливается мышечный тонус его полковника, далеко уже не юноши. — Не перестаёшь меня удивлять, — пробурчал он, весь сгорбленный над худой бледной спиной, подрагивающий и трущийся навязчиво влажной головкой об выступающий копчик, — Ты в отличной форме. — Мм, — разомлевший, Арчер по-кошачьи выгнул позвоночник, и то, как откровенно его бёдра вжались в чужие, выбило из Кимбли способность трезво соображать, — Тебе не стоило проявлять ко мне жалость. Я же разрешил. — И ты ещё называл меня глупым? — еле проговаривающий слова сквозь сжатые плотно зубы, алхимик соскользнул ладонями вдоль аккуратных ягодиц, и, прежде чем Фрэнк успел что-то едко возразить, вошёл до самого конца. Несмотря на непроизвольное сжатие мышц сфинктера, горячее влажное нутро встретило его с куда меньшим сопротивлением, чем в первый раз, и полковник, приоткрыв пересохшие губы, шумно глубоко дышал перед собой, — Думаешь, мне так хочется навредить тебе? Вместо инстинктивного «нет», военный задышал ещё чаще, завозился на кровати в попытке утянуть Кимбли за собой — ощутить давление крепкой груди между собственных лопаток, но тот продолжал дразняще нависать, и кончики жёстких длинных волос предательски щекотали обнажённые плечи. Кажется, Арчер был готов простонать что-то невразумительное, закатить глаза, полностью отдавшись размеренным, куда более грубым, чем вчера, движениям, и ощущение, что его, будто самого желанного на свете, остервенело берут сзади, разлилось свинцом по хребту, осело в ногах, сведённых судорогой. Ему не приходилось касаться себя — член тёрся об простыни с каждым новым толчком, чтобы ощущения становились острее. И только порыв жалобно протянуть чужое имя овладел полковником, как звонок в дверь ударил его в висок. Тупо уставившись в сторону коридора, недоуменно вскинув брови, краем глаза полковник приметил, в какой дурацкой позе застыл Кимбли, и не сдержался от нервного смешка. Стоило Арчеру бросить требовательное «продолжаем», как звонок раздался ещё раз. А потом ещё, куда более настырно — незваный гость, кем бы он ни был, не собирался уходить так просто, так что непередаваемое выражение злобы и вместе с тем страха быть пойманным с поличным, отразившееся на красноречивом лице Зольфа, развеселило военного ещё больше. — Чёрт подери, — лбом Фрэнк упал на скрещенные перед собой руки, в то время как его партнёр, нелепо завозившись, попытался освободиться, и делал это, судя по всему, с явной неохотой, — Почему именно сейчас? — Кто бы не пришёл, я его убью, — горячо пообещал Кимбли, забираясь на кровать впопыхах, перед этим еле пересилив спонтанное желание спрятаться за шторой у окна или влезть в высокий дубовый шкаф напротив, — Посылай незнакомца куда подальше и возвращайся поскорее. Злой не меньше, чем сам Зольф, Арчер испытывал странное волнение: он определённо точно не ждал гостей, и в последний раз, когда в дверь так же бесцеремонно постучались, известия о произошедшем буквально сбили его с ног. Настороженный, априори настроенный враждебно и попросту недовольный тем, что его прервали от утреннего секса, полковник схватил первый попавшийся халат из несуразной тёмно-фиолетовой шёлковой ткани, прошлёпал босиком в прихожую, на ходу завязывая пояс и всё-таки, не сдержавшись, грязно выругался себе под нос — хорошо, подумалось между тем, что Кимбли этого не слышал. Спрашивать, кто именно и с какой целью который раз терроризировал несчастный звонок, Арчер не посчитал нужным — молча распахнул дверь и замер, как вкопанный. Голубые глаза непонимающе уставили на фигуру того, кого полковник меньше всего ожидал встретить у себя под дверью. — Доброе утро, мистер Арчер. Полагаю, вы только что проснулись? Старший детектив Вальтер поправил неизменную фетровую шляпу и одарил хозяина прохладной улыбкой, отнюдь не предвещающей ничего хорошего.Лисья нора
29 июня 2021 г. в 03:24
Примечания:
А я написал, да-да, обещал же. Извините заранее, что глава небольшая и такаааая ленивая, стараюсь восстановить темп работы
Кабинет главы детективного отдела мистера Вальтера, расположенный в центральном корпусе полицейского штаба Аместриса, служил предметом зависти многих следователей, среди которых, как и в любом рабочем коллективе, попадались люди добросовестные, амбициозные, способные или не очень, жадные до славы и признания или совсем не заинтересованные в карьерном росте. Так или иначе, все без исключения лелеяли надежду получить своё заслуженное место под солнцем, вне зависимости от того, будет ли этот путь законным, но, к их глубочайшему сожалению, детектив Вальтер, некогда начинавший свой отнюдь нелёгкий путь с самых низов полицейских званий, обладал исключительным упрямством, помимо врождённого таланта смотреть чуть глубже, в самую суть преступных событий. Никто не смог бы упрекнуть старшего сыщика в непрофессионализме — свою работу Максвелл, хоть и не без доли пагубного фанатизма, выполнял отменно. С другой стороны, его, склонного всегда и везде быть лидером, отдающего приказы с таким видом, словно малейшее замешательство подчинённых неизменно ведёт к провалу задания, открыто недолюбливали. Мистер Вальтер прекрасно осознавал возможные риски, в связи с чем следовал негласному правилу не посвящать в свои планы никого, за исключением, пожалуй, пары человек, прикреплённых к его отделу: Дерек, работник служебного архива, да секретарша миссис Сколд. Явным достоинством первого, которым руководствовался Максвелл, беря на службу несколько безынициативного, привыкшего к насиженному тёплому месту одутловатого мужчинку с мягким, приятным на вид лицом — плохо сочетаемая со значением его имени покорность. Уж на что надеялись родители клерка, одарив единственного сына таким вызывающим имечком, детектив не знал — догадывался, что, скорее всего, бедная его мать мечтала пропихнуть отпрыска на руководящую должность, после чего, на правах родителя, зажить в достатке и покое. Увы, Дерек, несмотря на то, что нередко подавал голос, не имел фактической власти, чем Максвелл, конечно же, не преминул воспользоваться. Миссис Сколд — сухопарая женщина, которую никто ни при каких обстоятельствах не видел без ежедневно наносимого макияжа — была из разряда дам «видавших виды», строгая, исключительно воспитанная, вечно недовольная поведением всех вокруг, однако имевшая ещё понятие о рациональности поступков, чтобы не переходить границ дозволенного. Несмотря на то, что басистое брюзжание секретарши порядком действовало Вальтеру на нервы, он не пожелал отпустить от себя сотрудника, способного выудить при должном уровне старания любую информацию и с лёгкостью перевести с любого иностранного языка, включая отброшенную за ненадобностью в изучении латынь. Тем же, кто посмел выразить недоверие к выбору сотрудников отдела, Максвелл с прохладным смешком оправдывался любовью к прекрасному восточному кофе, который миссис Сколд варила по старинному рецепту своей обожаемой бабушки.
Сам Максвелл Вальтер обладал чрезвычайно высоким ростом, а вкупе с болезненной худобой и измождённым от трудной работы видом, выглядел долговязым, немного напоминая сенокосца, если бы того кто-то вдруг решил рассматривать через увеличительное стекло. Землистый цвет лица, тёмные, неухоженные волосы, едва задевающие плечи, длинный, с загнутым кончиком, нос, необычайно живые, цепкие глаза, не менее подвижные густые брови и, как вишенка на торте, серый неприметный плащ, с огромными карманами, куда с лёгкостью поместится целая папка отчётности, делали старшего детектива похожим на угрюмого могильщика. Возможно, сам он специально добивался такого впечатления о себе, как профессионал считая, что ему, невольно бросающемуся в глаза за счёт несколько грубоватой внешности, необходимо сливаться с толпой. Вся мебель в помещении, где Вальтер обустроил свой маленький следовательский штаб, в угоду его аскетичности была лишена неуместных деталей и любого намёка на роскошь — только выдержанные, холодные тона, тугая однотонная обивка и строгость форм. Если бы кто-то очень любопытный сделал попытку прочитать личность человека, чьим дизайнерским решением стал скромный на вид (несомненно качественный) двухместный диван с высоким сидением, он наверняка очень разозлился бы, потому как детектив не оставлял за собой ни единой зацепки. В кабинете не висели фотографии с изображением семьи, кого-то из близких друзей или любимой домашней кошечки, стол не пестрил сувенирными покупками, и на нём находились лишь необходимые полицейскому бумаги, набор перьевых ручек да самые обыкновенные тёмные чернила. С тем же успехом, здесь могла заведовать такая же нечитаемая, невыразительная на первый взгляд миссис Сколд или не выходящий на контакт с внешним миром домосед-Дерек, больше интересующийся книгами, чем людьми.
В своей работе детектив руководствовался исключительно интуицией, после чего с ослиным упрямством запускал руки в любое дело, мало пугаясь непредвиденных сложностей. Когда, чуть меньше недели назад, мистеру Вальтеру сообщили о чрезвычайно жестоком убийстве молодой женщины, произошедшем не где-нибудь на окраинах, но в одном из самых состоятельных районов Централа, мужчина первым выехал на вызов, прихватив с собой целый отряд бравых полицейских — на случай, если вооруженный преступник застанет группу карателей врасплох. Максвеллу не приходилось участвовать в перестрелках — его работа заключалась в манипуляциях с куда более тонкой, капризной материей, нежели насильственное задержание убийц. Максвелл работал с психологией маньяка, составлял его социологический портрет, изучал мотивы и передавал результаты экспертизы в суд. И, конечно же, Максвеллу не нравился факт главенства военного суда над гражданским, упразднённым вскоре после начала правления армии.
Если бы мистер Вальтер в тот день только знал, что работать ему в этот раз придётся не просто со взбалмошным ревнивцем, вина которого была очевидна для всех, кто хоть одним глазком увидел труп пострадавшей, но с человеком, имевшим куда больше шансов выйти сухим из воды, чем несостоявшийся, склонный к насилию над женщинами, мститель, то, вне всяких сомнений, поменялся бы сменой с кем-нибудь из своих ребят, попутно сетуя на скопившиеся бытовые дела.
Мистер Вальтер, старший детектив и фигура весьма спорных взглядов, всегда собиравший вокруг себя нешуточный ажиотаж среди коллег, явно недооценил соперника — во-первых, никто не стал бы открыто бросать вызов военнослужащему, тем более, доверенному лицу, во-вторых, кроме самого Вальтера, ни один человек в полицейском участке не верил в причастность полковника Арчера к пропаже подсудимого, незадолго до того доставленного в камеры временного содержания, расположенные в военном штабе.
Тягаться с полковником Фрэнком Арчером — всё равно, что пытаться ловить воду руками, в особенности, если учитывать его положение в политической системе государства. Он откровенно напрягал старшего детектива своей поразительной наглостью, вместе с тем бросая вызов аналитическим способностям мистера Вальтера, который чувствовал себя проглотившей слишком крупную наживку рыбой, поменявшись местами с тем, кто, собственно, способен держать удочку в ладонях. Одно дело ведь доказывать вину преступника, чьё имя страшит и отвращает общество своими претенциозными идеями насилия одновременно, и совсем другое — пытаться вбить в обывательский ум причастность фигуры, в чьих руках сосредоточена власть. Человека, за спиной которого стоит не только центральный штаб, но и Кинг Брэдли лично.
— Миссис Сколд, принесите кофе, — в голосе мужчины проскользнули разочарованные нотки, что не скрылось от внимания чопорной секретарши. Та, поджав недовольно накрашенные губы, будто увидела перед собой пропущенное пятнышко грязи на столе, удалилась из кабинета, не забыв громко хлопнуть дверью — прямо заявлять об отсутствии личной обязанности варить напитки для начальника она не могла, однако ничто не мешало женщине выразить свою агрессию невербальным способом.
Потирая виски, пульсирующие от невыносимого грохота вокруг, Максвелл тупо уставился в стерильную чистоту лежащего перед ним блокнота. Несколько страниц, сплошь исписанных мелким, неразборчивым текстом, одиноко валялись в мусорной корзине возле дивана, куда детектив швырнул их минутой ранее, предварительно скомкав в плотно зажатом кулаке. Всё, чем он мог апеллировать при тщетных попытках воссоздать психологический портрет полковника Арчера — несколько старых записей из архива, не считая характеристики, отправленной фюреру лично при распределении офицера в штаб. Пока что из предложенных следователю материалов складывалась сомнительная картинка, недостоверная, полная всяческих досадных упущений. Так, например, у Вальтера возникло стойкое ощущение, что Фрэнк просто выпадает из жизни на добрый десяток лет: если молодого лейтенанта Арчера можно охарактеризовать по крайней мере парой слов, если Арчер-студент с натяжкой производил впечатление человека вспыльчивого, даже мстительного, в некоторой степени, то взрослый мужчина с той же фамилией выглядел буквально никаким. Нейтральным от и до, чрезвычайно скрытным, словно полковник Арчер и не жил в Централе все эти долгие годы.
Максвелл Вальтер пересекался с полковником по крайней мере три раза, потому старался отталкиваться именно от своего личного опыта, но, то и дело, углублялся в субъективность собственных выводов. Приходилось каждый раз задавать себе вопрос, насколько можно доверять сенсорным ощущениям, сталкиваясь с полным незнанием личности подозреваемого — усложняя без того заковыристую систему разоблачения военного, Максвелл признавался себе в том, что путается ещё больше. Сам он посчитал Арчера очень подозрительным типом, неприятным, необщительным и вполне способным на жестокость, если принять во внимание факт его недолгой службы на Востоке. Тем не менее, рекомендательное письмо фюреру говорило об обратном — юноша, по их словам, старательный, пылкий, в силу возраста, прекрасно подойдёт для того, чтобы занять место в военном суде. В Ишваре, невзирая на высокий уровень подготовки, лейтенант Арчер показал себя несколько флегматичным, никогда не стремился сравнять счёт жертв с куда более преуспевшими в уничтожении местного населения коллегами, хотя стрелял, надо отдать должное, с исключительной меткостью.
— Здесь что-то не сходится, — отложив бесполезный блокнот, Вальтер с досадой постучал пальцами по столешнице, привлекая тем самым внимание сидящего неподалёку клерка.
— Что там у тебя? — Дерек, казалось, в упор не замечал стараний детектива. Вместо того, чтобы следить за поведением полицейского, тот уже десять минут как бегал глазами вдоль одной и той же строчки ветхого бульварного романа, изредка бросая косые взгляды поверх потёртой обложки.
Шишковатые пальцы следователя переплелись в плотный замок. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Дерек только делает вид, что заинтересован чтением.
— Я почти уверен в том, что полковник имеет садистские наклонности. Он не только периодически дрался со своими сокурсниками, но ещё ведёт себя так, будто ему есть, что скрывать. Как думаешь, разве порядочный гражданин станет избегать разговоров с полицейским?
— Опять за своё, — мужчина покачал головой, огорчившись тому факту, что не ошибся в выводах — от него давно уже не мог скрыться факт некоторого помешательства начальника на Фрэнке, — Твой этот обожаемый Арчер, судя по архивному журналу, вмазал по носу товарищу всего один раз, вспомни себя в девятнадцать лет, какие там мозги? А то, что он не хочет с тобой разговаривать — неудивительно, ты, скорее всего, знатно его достал.
— Ты говоришь совсем как инструктор, подписавший сей чудесный документ, — в руках Вальтера оказалось то самое рекомендательное письмо и, судя по его насмешливому взгляду, детектив едва ли сомневался в его правдоподобности, — Флегматичный, старательный, исполнительный… Мне начинает казаться, будто мы все здесь говорим на разных языках. Пока офицеры твердят о святости полковника, он, возможно, планирует устранить очередного недоброжелателя.
— Всё, хватит, — не выдержал Дерек, резко опустив книгу на стол. Его водянистые глаза налились кровью, Максвелл никогда ещё не видел коллегу рассерженным, — Ты перегнул палку. Если тебе так сильно не нравится Арчер, так иди и выясни, что он из себя представляет. Без веских аргументов ты ничего не сможешь доказать, понял? Только сомневаюсь, что ты узнаешь что-то новое — вряд ли власти оценят твою попытку вторгнуться в личную жизнь человека, не так давно похоронившего родную сестру, Макс.
— Макс то, Макс это — надоел, — Вальтер не без удовольствия передразнил дробный тенор архивариуса, но, задетый за живое чужими словами, в самом деле вскочил на ноги, в сердцах швыряя бесполезный блокнот в ящик стола.
Со стороны Дерека было большой ошибкой испытывать терпение без того вставшего на дыбы детектива, и, поняв, что именно и кому он сейчас сказал, клерк испуганно прижал пухлые пальцы к побледневшим губами. В глазах, бесстыдно вытаращенных на лихорадочно пунцовое худое лицо следователя, промелькнуло неподдельное изумление:
— Ты что, серьёзно? — и кто за язык дёргал — подумалось мужчине, поспешившему вразумить разгорячённый разум начальника, — Не надо, Макс, даже если он такой, как ты описываешь, — нехотя признал клерк, хотя, признаться, явно сомневался в доводах старшего товарища, — Ничего не получится. Да тебя скорее с места выкинут, чем попытаются в чём-то обвинить главу военного суда.
— И что же? — мистер Вальтер обернулся столь резко, что собеседник, издав приглушённый писк, упёрся задом в острый край столешницы. В голосе, повышенном непроизвольно на несколько тонов, в горящих тёмных глазах, поддёрнутых мутной плёнкой, читалась такая решимость, такое искреннее презрение, будто следователь намеревался кинуть вызов им всем сразу — начиная от злосчастного Фрэнка Арчера, заканчивая самой мелкой сошкой в полицейском участке, — Закон Аместриса един для всех — сам фюрер, — поднятый вверх палец, вкупе с многозначительным взглядом, выделил фигуру канцлера средь обывательских умов, — Не защищён от него. Наша работа — не бояться, Дерек, дурак ты непроходимый, разве не понимаешь? Наша работа — установить вину полковника Арчера и привлечь к ответственности.
— Найти сбежавшего преступника, — поправил клерк тихим бурчанием.
— А с чего ты взял, что он именно сбежавший? У тебя есть доказательства того, что подсудимый покинул камеру содержания? Что он не был прикончен прямо там?
— Нельзя так просто списывать со счетов наиболее вероятные версии развития событий, — с долей скепсиса Дерек выделил слово «наиболее», а после, устав спорить, махнул ладонью, словно прогонял надоевшую до колик муху, — Делай, как знаешь, детектив ведь ты, а не я, но, если хочешь услышать мой совет, отправь несколько поисковых групп. Пусть обыщут столицу, допросят работников вокзала. Если тебе так будет спокойнее, наведайся к Арчеру и поговори с ним — кого-кого, а тебя ещё никто не смог одурачить тет-а-тет.
Определённо, товарищ архивариус знал, что делал — несколько фанатичный, с обострённым чувством справедливости и, что уж скрывать, надменный мистер Вальтер порой поддавался на чужие уговоры, приправленные аккуратной лестью. Усыплённая бдительность, потянувшись всем своим стройным телом, довольно заурчала, и Максвелл, поостыв, счёл идею подчинённого не такой уж дурной. Пока полицейские будут осматривать город, он, догадывающийся о большем, чем все его наивные коллеги, прижмёт подозреваемого к стенке — уж он-то, бывалый следователь, знаток преступной психологии, вытрясет из подонка всю его прогнившую душонку.
Старший детектив Максвелл Вальтер, дослужившийся благодаря упорству и аналитическим способностям до главы следственного отдела в неполные сорок, уже пять лет как не позволял никому уйти от своего настойчивого внимания.