Call me a weapon

      Они не были по-настоящему близки, рассказывал Арчер Кимбли по дороге домой — пошли пешком, не нашли в себе сил забиться в служебный автомобиль, хотя Зольф, признаться, почти начал настаивать, ведь дождь в Централе только усиливался. На самом деле, мужчина только обрадовался возможности вышагивать по мокрым, пахнущим непередаваемо влажным асфальтом и землёй, увядающей, кое-где проглядывающей ещё травой, улицам, ощутить полной грудью свежесть, свободную от дорожной пыли, но где-то в глубине души переживал, что полковник такой прогулки не выдержит. Сляжет обязательно потом с температурой и больной головой, а ему, Зольфу, придётся судорожно соображать, что делать в подобной ситуации (раньше он в них не попадал, потому всё новое неизменно приводило Багрового в ужас) — вызвать врача значит вновь контактировать с чужими людьми, и вовсе не для того, чтобы обратить их в сгусток вот-вот готовой вступить в окислительно-восстановительную реакцию серу.       Когда Фрэнк Арчер всё-таки настоял на пешем путешествии до своей квартиры, да ещё с видом, отрицающим любые возражения, Кимбли весьма охотно сдался. Будто полковник взаправду чувствовал, знал нутром, на границе подсознания, что именно необходимо сейчас им двоим. В таком случае, подумалось невольно алхимику, странно улыбающемуся линии горизонта за завесой дождя, у Фрэнка определённо имеются задатки настоящего лидера — не того, кто бездумно выкрикивает нелепые приказы, но которого Истина одарила столь редким даром интуиции. И Кимбли это не могло не нравиться. Кимбли нуждался в этом, как никогда прежде.       — И всё-таки, тебе больно, — скорее заключил, нежели задал вопрос Багровый, до того слушавший собеседника, ни разу не перебив. Случилось так, что эмпатия обошла его стороной, потому чужие чувства для Зольфа оставались чем-то из раздела фантастики, чем-то абстрактным и существующим отдельно от него, однако он из всех из старался прислушаться к любым знакам, даже к погоде, которая, как ему начинало казаться теперь, не просто так затянула без того угрюмый Централ грозовыми тучами. Где-то, сквозь приглушенный звон воды, сверкнула ослепительная молния, — Как это вообще работает?       До Арчера доходило несколько медленнее обычного, так что, в отличие от Кимбли, на ответ он отреагировал далеко не сразу. То ли не до конца понял суть вопроса, то ли надеялся на нереальность происходящего.       — Ты про боль? — хриплый голос военного прозвучал несколько натужно и простужено, словно через силу. Тонкие пальцы крепче сжали лацканы форменного плаща в попытке запахнуться посильнее — холодало стремительно, и тяжёлые капли оседали на воротнике, стекали вдоль свободно сидящих рукавов, — Это совершенно естественная реакция организма на стресс. Прости, я не врач, объяснять будет долго.       — Да нет же, — хотя Кимбли свойственно терять терпение, на этот раз он сам поразился тому, что действительно пытается объяснить что-то, заместо того, чтобы просто резко замолчать, — Я про чувства. Понимаешь, как они работают? Почему людям вообще свойственно чувствовать боль или плакать?       Такая формулировка поставила Арчера в тупик, и он чуть сбавил шаг, держа по-прежнему руки на груди крестом: промокший до нитки, офицер с некоторой долей недоверия изучал алхимика взглядом, впивался в него, как в очередной образец красного камня из лаборатории и прикидывал, сколько ещё времени уйдёт на создание другого, более совершенного по действию.       А Кимбли недоумевал, чем вызвал такой к себе интерес, но взгляда не отвёл, чтобы показать — мне не страшно, и, в общем-то, всё равно, что ты обо мне подумаешь. Хотя в данный момент он балансировал над пропастью: доверие Арчера, его присутствие — единственное, за что сейчас есть смысл цепляться из последних сил. Нигде больше ему не найти возможности вновь вернуться в армию. Да и было ли дело только в армии, чёрт бы её побрал?       К его огромному удивлению, Фрэнк не попытался разговор замять, только устало вздохнул, отводя глаза первым. Что-то в нём заставило Кимбли лишь на секунду почувствовать себя неудобно — не перегнул ли в очередной раз? Затянется ли молчание полковника на долгие дни?       — Полагаю, — начал военный медленно, непонятно зачем растягивая каждое слово, боясь сказать что-то не то, — Ты понимаешь, что твои жертвы чувствуют страх? Чувства это реакции, разнообразные, они каким-то образом…заложены в нас, разве нет? — брови мужчины нахмурились, — Что ты сам чувствуешь сейчас?       Похоже, это вошло в привычку, сыпать встречными вопросами, и на этот раз Кимбли почти признал поражение. В иных ситуациях он никогда не оставлял времени на размышление, просто бил, куда больнее — чаще физически, конечно, поскольку всегда знал об этом своём преимуществе. Бить Арчера, он думал, нет смысла. И так еле стоит на ногах, разве что не колышется ветром — ведомый за стихией, противоречивый, он то стоял непоколебимо скалой, возвышаясь с надменной ухмылкой на устах, то позволял ледяным порывам нести его по течению, ничуть не сопротивляясь своей природе. Словно знал, когда необходимо вовремя прогнуться, прекращая любое сопротивление.       — Не могу сказать, что это чувства. Ты ведь так и не ответил, что это, — Кимбли заупрямился, как мальчишка, сунув замерзшие руки в карманы, — Идёт дождь, я ощущаю влагу. Ощущаю, что тебе плохо, потому твой голос совсем тихий. Возможно, ты заболеваешь, и это я ощущаю тоже. Это и есть — чувствовать?       — Возможно, и всё же нет. То, что ты описал — скорее восприятие, просто факты. Чувства — то, как ты на них реагируешь. В этой и вся разница.       «Которая, в конечном итоге, мало что значит, разве нет?»       Этого Фрэнк Арчер вслух никогда не скажет. Может быть, кому-нибудь другому — не Кимбли. Хотя, Арчер в принципе ни с кем о таком не разговаривал, да и не стал бы. Пытаясь вбить что-то стоящее, по его личному мнению, в голову алхимика, он сам погружался в размышления о том, насколько соответствует тому, что говорит. Понял наконец, что, зная наизусть все правила, заучивая их, иногда записывая даже, за всю свою жизнь почти никогда ими не руководствовался. Скорее, делал для себя поблажки, но не жалел вместе с тем других — у них, он считал, права на ошибку нет. Себя, несмотря на отчаянное желание чувствовать значимость, подсознательно оправдывал, так как чётко видел цель — и цель вела его последние десять лет жизни.       К счастью или сожалению, Зольф этого не понимал, ведь цели у него не было отродясь — использование алхимии в военных масштабах целью вряд ли назовёшь. И уж тем более, смыслом существования.       — Для меня это слишком сложно, — наконец признался Кимбли. И обратил весь их словесный поединок в не совсем честную ничью, — Можешь возвращаться домой, если замёрз, я бы ещё походил на улице.       Несмотря на то, что губы Арчера поджались неодобрительно, почти — показалось ли Багровому? — обиженно, а где-то вдалеке в очередной раз оглушительно грянул гром, полковник только молча кивнул, прежде чем ускорить шаг.       Когда силуэт мужчины скрылся среди плотной стены дождевой воды, испарился и перестал существовать в поле зрения, Кимбли ещё раз попытался задать себе вопрос: игла в груди, кольнувшая левую сторону — и есть то самое, что люди называют чувством, или ему просто необходимо найти убежище, чтобы согреться как следует?

***

      Так как небезызвестное заведение, которым владел Жадность, разгромил отряд военных, а иных Зольф Кимбли не знал, ему пришлось идти, куда глаза глядят, в надежде натолкнуться на более менее приличный бар, где можно выпить, не боясь при этом наткнуться на знакомое лицо. По пути, огибая то и дело огромные лужи, иной раз всё-таки увязая в них по щиколотку и громко ругаясь вслух, подрывник останавливал взгляд на вывесках, где алели-синели-зеленели вычурные и не очень надписи, пока не натолкнулся на тяжёлую, смутно знакомую дверь.       Здесь — кольнула его голову внезапная догадка — они впервые с Арчером провели время вдвоём не как сообщники — как обычные люди, имеющие право на личную жизнь, дружбу, отношения… И Кимбли поспешил отвернуться, задержать дыхание, дабы не вспоминать так явно, как пахнет воздух вокруг них, стоит Фрэнку как следует затянуться крепким дымом дорогого кальяна.       К счастью для Багрового, спустя каких-то десять метров, на глаза ему попался среднего уровня кабак — не слишком пафосно, не слишком шумно, так что Зольф, в таких случаях старавшийся искать нечто среднее, уверенно зашёл вовнутрь. Приглушённый тёплый свет не действовал на нервы, а лёгкая духота уносила мысль прочь: то, что нужно, если хочется отвлечься, позабыть, как можно скорее, очертания городского кладбища, прутья выкрашенных в чёрный оград и похожее на мрамор лицо его начальника — единственный из памятников, за которым Кимбли наблюдал безотрывно всю похоронную процессию.       Ангел смерти, не иначе — это был не тот Фрэнк, судорожно повисший на его плече, слабый и оттого человечный, как никогда. Обычный человек, из числа тех, чьи сердца Багровый алхимик столько раз сжимал в залитых кровью ладонях, мог отсчитать последние удары. Вдруг это и есть те поганые чувства? Больше по привычке, Кимбли повернул голову, сидя за барной стойкой, чтобы осенить собеседника пришедшей ему только что в голову мыслью, но рядом, как назло, никого не оказалось. Конечно же, Арчер ведь ушёл домой — вполне естественно, проблем накопилось много, и работа в их числе, Кимбли понимал, хотя всё равно отчего-то сжимал руки так, что бокал в его пальцах чуть не треснул, а бармен неодобрительно стиснул редкие желтоватые зубы, занятый тем, что лениво протирал гранёный стакан хлопчатобумажным полотенцем.       Что я чувствую?       Никогда Зольф Кимбли не стал бы считать себя прилежным учеником, и всё-таки упрямо ломал голову над вопросом, который Фрэнк поставил ему ребром.       А вдруг именно от этого зависит то, что он говорил об отношениях?       И алкоголь в размышлениях ничуть не помогал — только сбивал с толку, путал мысли, в целом делал мужчину более рассеянным. Пускай вокруг чужие люди, он был совсем-совсем один среди толпы, теперь что-то было неправильным, как если бы он лишился обеих рук — стал беспомощным, не способным себя защитить.       Это и есть чувства?       — Молодой человек, — отвлёк Кимбли грубоватый, срывающийся на отвратительнейший визг голос по ту сторону стойки, — Что-то не так с вашим напитком?       — Нет, — через силу выдавил из себя алхимик, чуть кривя губы — этот тип начинал раздражать, так что теперь Зольф окончательно убедился в том, что не сумеет просидеть здесь ни минуты больше.       Правда оказалась куда ближе, чем он додумался искать — рядом с Фрэнком Арчером он чувствовал себя на своём месте. Наверное, именно это люди называют ощущением дома.       — Возьмите, — буркнул мужчина, как-то поспешно поднимаясь, кинул после мелочь рядом с недопитым виски и натянул на плечи мокрое после дождя пальто.       Стоило только выйти на улицу, как Зольф ощутил спасительную прохладу, и голова его постепенно пришла в порядок. Благо, ливень утих, напоминая о себе лишь ненавязчивым перезвоном мелких капель, моросящих по поверхности грязно-бурых луж — тот реквием по убитой сестре Фрэнка, который заставлял согнуть спину, словно под тяжестью навалившейся на неё тяжести.       Не множество бумаг, дожидающихся подписей, и не холодный порывистый ветер заставили полковника тянуть отчаянно за руку — и боль, о которой он говорил, есть то, что в алхимии принято называть равноценным обменом, невольно пришёл к выводу Кимбли, пока считал мысленно шаги, на память пробирался к знакомому дому. Это плата за нахождение рядом с человеком — в одиночной камере Зольф не мог вспомнить ничего похожего на то, что пытался ему объяснить Фрэнк Арчер.       То, как он пытался, очевидно, искупить вину перед покойницей — и после, дрожа истерично, вздрагивал, сидя на краю ванны.       Теперь Багровый алхимик по кусочкам собирал непонятный ранее пазл, пускай не все детали ещё соглашались вставать на свои законные места: то, что взаправду он чувствует — ему прямо сейчас нужно вернуться к полковнику, поговорить, да что угодно, в самом деле.       И пускай такой ответ Фрэнка вряд ли устроит, Кимбли, воодушевленный внезапной догадкой, повторял про себя, что его реакция оттого не потеряет своих красок.       О чём действительно Зольф думал, пока поднимался по лестнице, почти не чувствуя при этом, к большому удивлению, усталости в ногах — будет ли Арчер сопровождать его на спуске в ад, станет ли преданно маячить за плечом, прикрыв невидимым никому оперением крыльев блуждающую тень? Да и так ли важно это, если на самом деле никакого ада нет, ведь Зольф Кимбли, подобно другим жителям Аместриса, не разделял ни одной из существующих религий. Те из староверов, кто ещё продолжал верить в Бога, скитаться по заброшенных церквушкам близ Ист-сити, давным-давно откочевали за город, стараясь на глаза обывателей не попадаться ради собственной же безопасности.       Это и ещё многое другое Багровый вдруг захотел с Арчером обговорить: спросить, каких взглядов придерживается он сам, если взаправду не настолько ещё врос кожей в грубую тёмно-синюю ткань форменного кителя. Узнать, как дальше сложится из жизнь — и хочет ли он этого, не боится ли?       Не побоявшись нарушить покой полковника в столь поздний час, Кимбли шумно постучался, потому как ключей от квартиры мужчина ему не выдал. На самом деле, если бы он сделал это, то проявил бы тем самым огромную беспечность — всё-таки, Кимбли далеко не тот человек, которому можно так просто довериться, и, если пожимать ему руку Арчер научился без содрогания, без тени опасения в глазах, то обеспечить свободный доступ в собственное жилище — совсем иной уровень взаимоотношениях.       Впрочем, не прошло и минуты, как щёлкнул дверной замок, а на пороге объявился хозяин дома: одет по-домашнему, в просторной футболке, в которой совершенно спокойно поместился бы ещё один военный арчеровской конституции, и серых брюках, сидящих на мужчине мешком. Зольф окинул быстрым, горящим от чего-то взглядом фигуру полковника и, не дожидаясь от того приглашения, прошёл в прихожую, будто имел полное на это право. Про себя Кимбли отметил, что Фрэнк всё это время, похоже, был чем-то занят — тот усердно тёр ладони друг об друга, разминая отёкшие запястья со звонким хрустом, от которого становилось не по себе. Документация — догадался про себя Зольф — преследует кадрового офицера даже в законный выходной день, немудрено, что он недовольный большую часть времени.       — Как ты? — спросил Арчер, опередив на долю секунды своего сожителя, — Я немного потерял счёт времени.       — Нормально, — Багровый бросил промокший почти насквозь пиджак на тумбочку в прихожей, но, поймав недовольный взгляд полковника, тотчас неуклюже примостил предмет гардероба на крючке. Тем не менее, Фрэнк всё равно подошёл ближе, перевешивая его на резную деревянную вешалку, перед этим расправив как следует плечики, — Подумал, что тебе несколько… одиноко здесь.       Алхимик успел поймать краем глаза, как губы военного поджались.       — Это не то, что я хотел услышать.       О, разумеется, он сделал всё, чтобы голос его, наученный отдавать приказы, звучал резко и отрывисто. Так, как подобает разговаривать с подчинёнными. Попытка оказалась провальной — за то недолгое время, что они провели вместе, Кимбли научился не столько читать, сколько ощущать нутром состояние Фрэнка Арчера. В те моменты, когда сомнения терзали его, вокруг сгущалась пустота, и Зольф почти поклялся, что будь мужчина наделён мощью алхимика, земля разверзлась бы под его худыми жилистыми ногами мириадом трещин.       Вот и сейчас Кимбли чувствовал: Арчер собирался сказать ему что-то другое, но не нашёл в себе сил. Не научился говорить прямо, так и продолжая прикрывать любое проявление тревоги под колким недовольством. Если он действительно злился, гнев пробивался из-под уголка вздёрнутой губы в кривом оскале, раздувались яростно крылья длинного носа. Он был куда эмоциональнее, чем старался казаться всему миру — Зольф это разглядел, и не понимал, куда смотрят другие.       А может, и не хотели смотреть?       — Прости, — алхимик пошёл на попятную, ибо меньше всего хотел с ним таким ругаться. Это даже не равное противостояние, нет — вокруг Арчера непроглядная тьма, присыпанная кладбищенской землёй. Единственное правильное сейчас — говорить без утайки, как есть, дабы полковник не почуял новой, свалившейся на его уставшие плечи лжи, — Мне пришлось серьёзно подумать над твоими словами. Ну теми, про чувства, реакции.       — И? — мужчина выжидающе вздёрнул бровь.       Однако, Кимбли уже расплылся в слабой улыбке. Не мог не заметить, что Фрэнк его ответа ждёт с явным интересом, хоть и не признается в этом.       — Мне с тобой комфортно. Называй это как хочешь, в сущности не имеет значения, — той самой «изящной словесности» Кимбли в иные моменты ой-ёй как не хватало. Она и не пригодилась, потому как собеседник, видимо, сам всё понял. И не прерывал, позволяя продолжить, что алхимик тут же сделал, — Что-то в тебе есть, Фрэнк. Не могу сказать, что именно, но твоё общество наталкивает меня на совершенно новые мысли. Ты не имеешь права меня прогнать, пока не разберёшься с этим.       — С чем? — Арчер всё ещё сохранял оборонительную позицию, словно нарочно игнорируя свой явный провал.       — С тем, что ты меня к себе привязываешь, — ботинки полетели под обувную полку, а сам Зольф с явным недовольством стащил с себя промокшие носки, не зная, куда бы запихнуть их. В итоге те отправились коротать свой жалкий век в не менее мокрые ботинки, — Между нами уже появилась связь. Не ври, что этого не чувствуешь.       То ли от растерянности, то ли придавленный сверху случившимся, Фрэнк тяжело вздохнул, проведя ладонью по собственным волосам. Он слишком часто делал это, если испытывал нервозность — Кимбли прощупал почву под собой, прежде чем подойти к мужчине, беря того под локоть.       — Разумеется между нами есть связь, — безжизненно отозвался Арчер с кислым выражением лица, но из захвата вырваться не стал даже пробовать. Видимо, не захотел тратить на то силы. Впрочем, на чужие жесты он не отвечал тоже, так и оставаясь стоять ледяной глыбой посреди коридора, — Как только я сниму с тебя обвинения, ты официально начнёшь работать на меня. Наша сделка, помнишь?       — Да не в ней же только дело, — на лице Кимбли отразилось почти что разочарование: как можно быть таким…отстранённым, чёрт возьми, если речь о важных вещах? Важных для Зольфа, в том числе. Для человека, который не знал никогда, что такое нормальные человеческие отношения, пусть и построенные на взаимовыгодных условиях и ограничены одной лишь работой, — Фрэнк, одумайся. Ты сам говорил о том, что всё зашло куда дальше, чем ты рассчитывал, помнишь? Ты дал мне время обдумать, и я решил.       На Арчера, застывшего, страшно смотреть, если честно. Если бы не его угнетённое дыхание и дёргающееся едва-едва нижнее веко, можно было вообразить, что он заснул, а то и умер на месте, как стоял.       — Чего ты хочешь?       Поражённый нежеланием полковника мало-мальски вникать в разговор, Кимбли несильно потянул чужую руку. Сустав под его пальцами мерзко хрустнул, словно вывернутый.       — Остаться с тобой, только и всего. Если тебя интересует ответ, а ты не ожидаешь в очередной раз услышать непонятно что и опять уткнуться в свои дурацкие бумажки до поздней ночи.       Фрэнк молчал. Не находил в себе сил вновь становиться перед выбором — только не сейчас, после всего, что свалилось на его голову.       — У тебя никого не осталось больше, ведь так? — Зольф всё ещё сверлил начальника пристальным взглядом в надежде хоть немного расшевелить, — И у меня никого не осталось тоже. Точнее даже, никогда не было. Это злая шутка Истины, не иначе, что мы столкнулись.       На такой выпад у Арчера аргументов не оставалось: тут или сопротивляться до последнего, отдав предпочтение излюбленной своей тактике уходить в себя, или признать уже очевидное, чего военный терпеть не мог. Признаться себе в том, что Кимбли, возможно, стал ему ближе — значит признать, что и ему в какой-то степени необходимо общение. Понимание, возможно? Невыносимо смотреть на Кимбли, разрываясь между желанием отпихнуть от себя грубо и позволить вести — неважно куда, только бы прочь из коридора, где стены плотно сжимаются вокруг него кольцом и душат-душат-душат…       А Кимбли, кажется, назло его не отпускает. Тянет на кухню, хотя уже слишком поздно, чтобы ужинать.       — А ты сам что чувствуешь сейчас?       — Холод, — Арчер признался почти что шёпотом, глядя куда-то в сторону окна. Там ничего, что могло бы привлечь его внимание, но мужчине необходимо сейчас зацепиться хоть за что-то. Не видеть, как Кимбли мнётся неловко рядом и не чувствовать запаха спирта, исходящего от него, — Словно я остался один в большой пустой комнате без света и без дверей. Словно это я под землёй и не смогу увидеть неба больше.       Не успел Зольф и слова сказать, как пронзительная лазурь чужих глаз обожгла его, ударила хлёсткой пощёчиной, заставляя резко отшатнуться. Признаться, такой Арчер начинал не на шутку пугать алхимика: мало на себя похожий, военный рухнул в большое кожаное кресло напротив подоконника, заставленного сплошь горшками с неизвестными ему растениями. Тогда Кимбли заметил впервые, как полковника качает парусником в непогоду, туда-обратно.       — Лучше бы я умер, — голос у мужчины бесцветный, и он предпринял последнюю отчаянную попытку подняться на ноги. Начав говорить, словно лопнул пузырь вымученного молчания, он не мог остановиться, и сыпал, сыпал словами — нездоровыми, неправильными, которым вообще нельзя позволять срываться с губ. Фрэнк Арчер сам верил в эту догму, и вместе с тем шёл против всех выставленных перед собой правил. Как подкошенный, рухнул снова в кресло с жутким скрипом, — От моей смерти, по крайней мере, мало что изменилось бы.       Оставалось лишь вздохнуть, мысленно отчитывая себя за вмешательство:       — Много что изменится, если тебя не станет, — возразил Зольф и примостился тотчас подле острых колен своего начальника. Прежде чем тот успеет возразить, положил на них горячую ладонь — от этого жеста веяло опасностью. Фрэнк уже перешёл черту дозволенного, сболтнул лишнего. Того, что Зольфу совсем не понравилось, — Иногда ты поразительный идиот, Фрэнк, думающий только о себе.       — Пусть так, но, — он не стал заканчивать, просто уставился в одну точку. Всё-таки, Арчеру удобнее бежать от прямых разговоров и уклоняться всячески, и такой расклад Кимбли не устраивал совершенно.       Арчер всё больше погружался в мысли о том, что в случившемся есть и его вина. Скорее даже, он был виноват в первую очередь, потому нет смысла себя оправдывать. Когда ты служишь в армии, очень легко потеряться в толпе, спихивая ответственность за содеянное на кого угодно — на Такера, без того потерявшего человеческий облик, на Баска Грана, покойного ныне, да хоть на Хьюза, его предшественника, более любимого коллегами. Полковник знал тонкости устройства государственного аппарата своей страны и умело пользовался этим — был уверен почти на все сто процентов, что за руку его никто не поймает, а если всё-таки фюрер что-то заподозрит, всегда можно надавить на свою репутацию. Фюрер слишком ценит преданных армии людей, чтобы так просто от них отказываться.       По крайней мере, именно так Фрэнк думал.       То, что случилось с его сестрой — в проработанные скрупулёзно схемы не вписывалось ни коим образом. А всё, что нельзя решить уже проверенным шаблоном, заставляло Арчера испытывать острый стыд. И вину.       — Я должен был пойти с ней, — непонятно зачем объяснял военный Зольфу, так и сжимающему его острое колено пальцами, будто клещами, — Ничего бы не случилось, окажись я рядом, понимаешь?       Теперь уже Кимбли с уверенностью сказал про себя, что хуже Арчера, прибитого горем, только Арчер, направивший всю ненависть вовнутрь, проецирующий её на себя и своё существо. Выглядело это не то, чтобы жалко, но Багровому еле хватило терпения остаться с ним рядом, а не бежать сломя голову прочь.       — Прекрати, — дабы прервать явно начинающуюся истерику, алхимику пришлось ощутимо стукнуть крепким кулаком по напрягшейся ноге, и, только убедившись, что военный зашипел именно от боли, резко дёрнуть того за плечо, заставляя смотреть себе в глаза, — Он бы и тебя прирезал, ты сомневаешься?       — Ты намекаешь на то, что я слабый? — холодно прошипел полковник, почти что с презрением. Рука Кимбли встретила нешуточное сопротивление, и он надавил ещё сильнее — лишь бы Арчер не встал на пол.       — Посмотри на себя, — злость начинала брать над ним вверх вкупе с раздражением, — Ты тощий, чёрт тебя дери. Не успел бы пистолет достать, он тебя пополам сломал бы.       — Да как ты…       — Ты его убил только потому, что он сидел за решёткой, Фрэнк, — повысил голос Зольф, хотя бы так пытаясь достучаться, переорать военного, — Потому что он был со связанными руками и без возможности вмазать тебе по лицу.       — Не смей, — теперь уже вскрикнул Арчер, вдруг извернувшись и скидывая с себя чужую ладонь. Лицо его исказила такая мука, что Кимбли взаправду замолк, впадая в ступор, — Не смей называть меня слабаком.       И тут же пожалел о том, что сорвался, судорожно прижимаясь горящей от злобы щекой к собственному запястью. Лицо мужчины горело и по нему бегали неровные пятна, делая ещё больше похожим на гротескную маску.       — Ты потому и шёл в армию? — куда тише спросил Зольф, стоило угрозе миновать. Если бы Арчер всё-таки ударил его, он не стал бы отпираться и уж тем более обижаться. И не такое перетерпел уже, в том числе находясь под попечением Жадности, — Доказать всем, что сильный? Отцу, который, судя по твоим словам, плевать на тебя хотел?       — Я сам захотел идти в армию, — из горла полковника вырывалось только неопределённое мычание. Он еле сохранял баланс, но почему-то упрямо выставлял напоказ полное равнодушие. Как если бы слова Багрового не зацепили за живое, — Это был мой выбор.       Спорить с ним Зольф не стал, хотя по-прежнему не верил, что Фрэнк до конца откровенен. Что-то было не так с его надтреснувшим голосом и пальцами, блуждающими нервно по кожаным подлокотникам старого кресла. Что-то животное мелькало в голубых глазах, бегающих по каждой горизонтальной поверхности. И это подсказало алхимику, что больше всего на свете Арчер не выносит неопределённости.       Слова, жестокие, и всё же нужные сейчас, нашлись сами. Он произнёс их, не зная, впрочем, что обычно нужно говорить в таких ситуациях, полагаясь только на интуицию:       — Её нет больше, — отряхнув назад хвост всё ещё влажных после дождя волос, Кимбли легко поднялся на ноги. Со стороны офицера послышался задушенный хрип, — И в этом нет твоей вины. Ты если и виноват в чём-то, то только в том, что слишком легко теряешь над собой контроль. В бою это непозволительно, Арчер. Такими темпами, когда-нибудь ты очень сильно обожжёшься, мало не покажется. Как командир, ты должен это понимать.       Резкое обращение по фамилии заставило Арчера обмякнуть в кресле, и его взгляд на мгновение снова стал стеклянным, как у мертвеца. Самым правильным сейчас было бы оставить его одного, думать над всем сказанным, однако Кимбли не набрался смелости просто покинуть кухню. Потому, не давая мужчине толком прийти в себя, Багровый, ругаясь громко под нос, взвалил зажатое тело к себе на плечо — тот оказался поразительно лёгким. Насколько вообще может оказаться лёгким взрослый мужчина, но, определённо, алхимику ещё в годы ишварской резни приходилось порой перетаскивать раненных (чего он терпеть не мог), в духоту и жару, частенько оставляя тех гнить под знойным солнцем пустыни. Всё равно не спасти ведь — раны быстро нарывали, так что полевые врачи не успевали толком ничего предпринять. Дальнейшая судьба калек Зольфа Кимбли ни капли не волновала.       Одним словом, слабо оказывающего сопротивление Арчера ему удалось донести до спальни, почти не утруждаясь. Это при всём том, что в тюрьме алхимик заметно потерял в массе, и руки его, сильные по-прежнему, начинали напоминать мышечной болью при физических нагрузках.       То, каким образом Арчер прошёл обучение в академии, да ещё и добился неплохих результатов с таким отвратительным для военного телосложением, оставалось для Кимбли загадкой. Оставалось надеяться, что уж усердием и мозгами природа его не обделила.       — Зачем? — не сразу, спустя только добрый десяток минут спросил наконец полковник, стоило Зольфу опустить его на кровать аккуратно, насколько сумел, — Я бы и сам дошёл.       — Ну, — пожал тот плечами, словно ничего и не происходило на кухне. Даже буднично несколько улёгся рядом, касаясь напрягшейся поясницы мужчины ладонями. Массивные позвонки выступали под кожей настолько сильно, что ему пришлось чуть ослабить хватку, — Я уже говорил о том, что мы вроде как не чужие люди. Не оставлять же тебя наедине с таким дерьмом.       Грубые выражения, которые алхимик продолжал использовать в разговоре, заставили Фрэнка поёжиться, но он почти признался себе в том, что начинает привыкать к ним. И к самому Зольфу тоже, потому как-то неловко, будто всё ещё борясь с самим собой, придвинулся ближе к подрывнику и положил мозолистую от многочасовой письменной работы ладонь на чужую.       — Нормальный человек уже сбежал бы, — хмуро заметил полковник, уткнувшись взглядом в мерно вздымающуюся грудь соседа.       На такое заявление Кимбли тихо рассмеялся: порой Арчер поражал его своей наивностью. Возможно, с его интеллектуальной одарённостью он очень сильно ему польстил.       — А ты можешь назвать меня нормальным? Только честно.       Как и ожидал Зольф, собеседника вопрос застал врасплох, но он одарил его еле заметной улыбкой. Усталой и совершенно не натянутой.       — Нет, — не воспринимающий данный разговор всерьёз Кимбли, сам распахнул широко глаза, стоило прохладным губами коснуться его собственных. Вопреки здравому смыслу, который, кажется, только что помахал на прощание рукой, мужчина не стал отпихивать Фрэнка от себя. Он только и успел заметить, как сверкнули в темноте прищуренные чуть глаза, как подушечки пальцев свободной руки обвели начинающую зарастать грубой щетиной скулу. Сквозь белёсую муть до Кимбли успел долететь сошедший почти на «нет» голос военного, — И, похоже, мне это начинает нравиться.