Январский холод

      На улице стоял собачий холод, измеряемый термометром в двадцать градусов ниже нуля. Сегодня, как и весь январь, люди неохотно выходили из своих теплых и уютных домов за продуктами, а кто-то помогать. Один из таких людей, которых уже перестали называть словом, крутящимся как вертел с шашлыками на костре в майский вечер — альтруист. Мы вступили в года, когда такое благое ранее слово означало многое, теперь это осталось в прошлом, как и отношения Никиты и Анны. Прошел месяц, как они решили расстаться… Вернее будет сказать, Никита решил разорвать отношения между ними после того, как Аннушка уехала, ничего не сказав и словно её и не было. Вообще. Но ближе к делу.       Этот день полон пеленой белоснежного покрывала, называемого снегом. Улицы, машины, деревья, дома, — всё это в тонком слое снежка. По главной улице тихого Венса, быстрым шагом идет молодой человек. Ему за двадцать перевалило два месяца назад. Одежда теплая, как и подобает обычному жителю провинциального городка, где зимой дубай, что часто отменяют занятия в школах. На щеках ровным слоем румянец от холода; кажется, еще пару минут на улице, и из его маленького острого, как бритва, носа, потечет бесцветная сопля. В руках сжат бумажный пакет.       «Как же здесь холодно, — подумал Миша, стараясь идти быстрее, но не переходить на бег. — Интересно, как Никита там? Не удивлюсь, если он даже не встал».       Мысли Миши уносили его сквозь бурный поток времени, в квартиру Никиты на прошлой неделе. Когда он там находился, в воздухе витала неприятная атмосфера душевного страдания и боли разлуки, а на лице хозяина квартиры было все написано, словно большими печатными буквами на лбу вычеканили одно слово: БРОШЕННЫЙ.       Он лежал в кровати под осенним пледом, весь скрюченный, словно переломанный ствол худой яблони. В тот момент другу Никиты, подле стоящим как столб, показалось, что фигура под пледом не шевелится. Даже грудь не вздымается при дыхании, что нетипично для него, ведь он обычно набирает полную грудь воздуха, а затем тяжело выдыхает его. Тогда он решил спросить:       — Никита, — сказал Миша, а затем неспешно добавил, словно забыл, что говорил что-то пару секунд назад: — ты жив?       Из-под пледа зашевелилась фигура, перевернулась на правый бок, (Никита лежал к стене лицом, а к своему гостю спиной, это выказывало его безразличие) показал бледное лицо, пересохшие губы, огромные, прямо-таки, бездонные темноватые мешки под голубыми глазами, что тут говорить! Даже черноватые волосы стали сальными, жирными, некрасивыми, торчащими во все стороны, словно прошелся ураган по его телу, оставил все последствия с головы до пят.       И только тогда он решил заговорить хриплым и осипшим голосом:       — Всё в норме.       «Врать не к месту, — подумал Миша, всматриваясь во все детали лица его друга. — Совершенно не к месту».       Он даже чуть это не сказал, но вовремя стиснул зубы. Никита почувствовал это.       — Ты что-то хотел сказать? — спросил тот всё тем же голосом.       — Да, хотел. — Он сделал маленькую паузу, покачал головой и начал ораторскую философскую речь: — хотел, мой дорогой друг. Я вижу, что с тобой не всё в норме, как ты выразился. На твоем лице всё написано, всё сказано за тебя, ты смотрел в зеркало? Нет, не говори, скажу всё за тебя: конечно, нет! — снова пауза, лицо стало суровее. — Чувак, то, что тебя бросила девушка, это ничего. У людей бывают свои проблемы, ты должен просто её отпустить, а все вопросы, которые не смог сказать — забыть. Это не детективная история, в которой ты должен разгадать ребусы, найти убийцу или узнать истину. Аня просто не хотела тебя расстраивать, пойми же! — его голос чуток срывался на некоторых словах на громкий тон. Никита смотрел в одну точку, словно пытаясь прожечь дыру в его голове. — Ты слышишь меня? Забудь свою подружку, зачеркни любовь в своем сердце!       В горле запершило от столь внезапного порыва на рассуждения о жизни друга. Вздох. Никита не пошевелил губами, только моргнул.       Миша, расстроившись, подошел ближе к другу, сел на оба колена к холодному полу и начал трясти его за плечи.       — Ты вообще слушаешь меня, Никит? — в его голосе была нотка злостью вместе с печалью, — забудь. Забудь! Будешь другую целовать, любить, обнимать, вместе спать!       Ноль реакции. Лишь каменное выражение лицо, словно он зомби или наркоман, страдавшим от наркотика — любви.       Это то, что его ждало в прошлый раз. Миша надеется, в его сердце живет надежда, что на этот раз всё будет иначе. Его верный друг и товарищ по жизненному пути, Никита, перестанет чахнуть в своей комнате, пропитанной гнусной атмосферой брошенного.       Миша зашел квартиру с помощью ключей, благополучно (они всегда были у него на случай критических ситуаций, например, как сейчас) лежавших в его кармане. В нос ударил густой смард пота и спёртого воздуха. Проходя дальше, парень почувствовал холод.       «Батареи не работают? — подумал парень, кладя бумажный мешок со стеклянными бутылками на пол и подходя к батареям. – Да, не работают. На улице дубай, а тут холодно! Как там Никита?».       — Никита! — крикнул Миша, тревожась. — Никита, ты не замерз.       Тишина.       Может он замерз? Или обиделся? Почему он не может ответить?       Миша снял зимнюю замшевую обувь коричневого цвета и пошел к нему, волнуясь, не случилось ли чего дурного.       Пройдя короткий, тесный и пустой коридор, он пошел в следующую, на сей раз просторную комнату с черными винтажными обоями. В этой комнате на потертом кожаном диване спал, тяжело дыша, его друг, лежа на спине. Грудь вздымалась и опускалась, изо рта выходили свистящие звуки.       «Слава богу, — подумал парень, переводя дух и закатывая глаза, — слава богу, что ничего не случилось!».       — Никита, — позвал он его. — Вставай.       Молчание. Грудь всё так же вздымается, вдохи тяжелы, глаза закрыты.       — Никита.       Молчание. Мише начало это раздражать, поэтому он подошел ближе, нашептывая «Никита», начал трясти его за плечи.       Результата нет.       Его осенило. Он ведь может включить его любимую группу, от неё точно проснется. Под влиянием гениальной идеи, Миша зашел со своего телефона в музыку, а там, вбив в поиске: «Sabaton», включил песню «Night Witches». Результат был ощутимым. Никита сразу же зашевелился.       Веки распахнулись, открывая яркий путь глазным яблокам, как и обычно красным. Он повернулся к своему другу.       — Сколько сейчас времени? — поинтересовался Никита. Наконец можно было услышать его голос, хоть и хриплый, сухой, но слышал. Уже что-то. Миша ответил.       — М-м, понятно. — Его глаза закатились, рот расширился в зевке, обнажая желтые зубы со старыми пломбами, которые нужно уже давно менять. — Ты заметил? — изумился он, — в квартире холодно, щеки холодные, пальцев ног не чувствую.       — Да, заметил. — Соврал Миша. На самом деле он не чувствовал холода, то ли теплая одежда помешала холодному воздуху, то ли восстание и приятный хрипота из горла друга. Может всё вместе. Может ему понравилось, как его кадык опускался и поднимался. Или не зомбированные глаза? Сложно сказать. — Тебе сделать чай?       Энергичный кивок.       Неужели с ним уже всё в норме? Никита больше не страдает из-за своей Аннушки? Наверное, последствие пролитого масла прошло и забыто.       — Как обычно: две ложки сахара и долька апельсина?       Снова кивок и улыбка.       Как он долго этого ждал. В ответ улыбнулся, ушел на маленькую, но компактную кухню. Вернувшись уже с чаем, он улыбнулся глазами, как делает счастливые люди. Никита улыбнулся столь внезапному преображению.       — Что-то случилось?       — Да, случилось, — ответил тот, передавая в руки горячую кружку черного чая «Earl Gray» с плавающей долькой апельсина. — Я вижу тебя, наконец, живым! Разве не здорово?       Его пробило на сухой смех. В этот момент его растянутые губы сияли душевной добротой.       — Очень мило. — Сделал маленький глоток горячего чая, сглотнул. Горло освежилось, словно это была живительная влага, а он прикован к кровати, морили голодом и жаждой. - Да, я хотел извиниться.       — За что извиниться? — Миша был удивлен. Глоток. — Я не понимаю.       — Ты знаешь, — намеком ответил он. - Нет? За моё поведение. Не мог подумать о том, что она просто исчезла из моей жизни, и это после того, как мы прошли через многое. В такое сложно поверить, когда любящий тебя, вернее, тебе так казалось, что он любит тебя, берет просто и исчезает, не говоря ничего. Думаю, ты бы меня понял. Во всяком случае надеюсь на это. — Отпил чая; сглотнул ком в горле. — Я был в прострации. Всё это время. Даже не знаю, сколько я потерял в весе, может килограмм семь. Как ты думаешь? Только честно.       Он задумался.       — Не отвечу, пока не увижу тебя в нормальной одежде.       Намёк был понят.       Никита подошел к большому деревянному шкафу, достал свою любимую толстовку с изображением логотипа «Black Sabbath». Оба парня удивились, когда увидели, что он буквально утонул в толстовке.       — М-да, — выдавил он из себя. — Не ожидал такого поворота…       — И я.       Кожа побледнела, взгляд потускнел.       — Ты не волнуйся так, — поспешил утешать его Миша. — Ты сможешь съесть столько, сколько теперь захочешь и не волноваться по поводу лишнего веса. И толстовка теперь выглядит круче, когда висит на плечах.       Он засмеялся.       — Какой ты все же оптимист. — Улыбнулся теплой улыбкой. — Что-то холодно стало.       — Мне тепло.       — Могу рискнуть предположить, это из-за долгого сна.       — Да, наверное, — поспешно согласился Миша.       Миша плюхнулся на холодный пол, раздумывая о сегодняшнем дне, когда его любимый товарищ вышел из состояния апатии. Это особенно тяжело для эмпата.       Наступили густые сумерки. Никите захотелось спать. Предупредив об этом своего друга, лег спать. Мише же стало скучно, поэтому он тоже решил прилечь, но так как не было еще одной ночлежки, лег в кровать к нему на черный диван.       Долго не мог уснуть, кувыркался то с одного бока, то на другой. Голова начинала кружиться, потолок плыть, а тело холоднеть, руки и вовсе одубели. Как никак мороз трясучий!       — Ты спишь? — шепнул он Никите.       В ответ приглушенный стон спящего.       — Хей, ты спишь? — спросил он чуть громче.       — Уже нет. — Он зашевелился и повернулся лицом. — Чего-то хотел?       — Да, — сказал, неуверенно Миша, сильно стесняясь. — Можно мне тебя обнять?       — Что? Нет! — громко ответил тот, широко раскрывая глаза.       — Мне холодно. Пожалуйста. Ничего в этом нет такого плохого.       Подумав, принял решение. Неспешно выдавил из себя:       — Ладно. Только сильно не прижимайся.       Миша подвинулся ближе к телу своего друга, обнял его, а затем, притворившись котом, начал мурлыкать. Так тепло, уютно и хорошо. Только ему в это слабо вериться, что Никита просто так позволил прижаться к его худощавому телу. Совсем не верилось до последней секунды, удивительно, на что способны обстоятельства.       «Значит, — подумал Миша, — я ему не безразличный. Так бы, думаю, послал меня на все четыре стороны. Назвал геем, хоть им не являюсь… только лишь бисексуалом».       У него появилось желание. Желание яркое, сочное, как сок. И оно заключалось в том, чтобы поцеловать спящего Никиту. Безумная идея.       Дождавшись, пока уснет его товарищ, Миша подполз ближе к голове. Он ощущал тяжелое дыхание на себе, теплое, ровное. Потянулся пухлыми губами к его маленькой линии, а затем, поцеловав, почувствовал, как что-то дернулось. Рука. Не его. Может, показалось? Нет, точно, так и было. Стало жарче, в штанах теснее. Понадеявшись, что парень спит, Миша уснул, а затем, ближайшую неделю вспомнил о том, как впервые поцеловал товарища. Последовав такому же примеру, уснул на костлявой груди своего друга.       Единственное, что скрывал от Миши Никита, так это то, что он в этот момент не спал. Он наслаждался моментом. Ему это понравилось, но постеснялся в будущем говорить об этом.