precious moments

Хани будто светится изнутри и улыбается насмешливо-весело, за барной стойкой потягивая из стакана лимонад, отбрасывает мягкие светлые волосы, собранные в хвосты, за плечи, часто крутится на стуле, сегодня одетая в пастельно-розовый гольф и бежевые джинсы — в такой холод, когда море промерзает, становится немного не до юбок. Она кажется чертовски изящной даже в самой стереотипно-мужской одежде, и удостаивается от Бёздея звания вечной жертвы его пикапа-шутки восьмидесятого уровня. Хаджиме смотрит на неё из-под отросшей чёлки, прячет руки в карманы немного великоватой, но всё равно любимой тёмно-синей толстовки, устроившись рядом и обняв свою чашку с чаем ладонями, чтобы согреться. Кожа ладоней ещё бледнее, чем сама девушка, но немного будто впитывает в себя цвет вместе с теплом вечно уютного кафе. Кожа Хани остаётся чуточку загорелой даже в середине января, когда, казалось бы, солнцу вовсе неоткуда взяться — будто она самая настоящая любимица дневного светила. Хаджиме изредка берёт по конфете из вазочки, стоящей перед ними, и молчит, болтая ногами, обутыми в серые кроссовки. Чёрные штаны, честно говоря, плоховато сохраняют температуру, а потому она мёрзнет достаточно часто, но не жалуется. Чёрные-чёрные прядки заправлены за уши, а причёска в целом остаётся слегка взъерошенной, но очень милой на взгляд Найса, заглядывавшего сюда пару часов назад, когда между делами выдалась свободная минутка. Глаза перескакивают с одного предмета на другой, где-то на фоне её слуха шумит телевизор, к которому она прислушивается профессии ради, но, вообще-то, сегодня ей очень хочется спать. Хани поглядывает на неё искоса, склоняя голову набок, как любопытная кошка, иногда потягиваясь и разминая спину — сегодня делать нечего, сегодня у них с Три выходной, сегодня подруга тоже отдыхает в их с Хаматорой маленьком и родном «доме», сегодня… Сегодня она, едва столкнувшись глазами, поспешно отводит свои изумрудно-зелёные, отдающие чистой океанской волной. Глаза Хаджиме — багровые, ярко красные на свету, навеивают мысли только об осенних листьях красного клёна, устилающих осенью землю в каждом уголке города плотным ковром. Яркая, чудесная сказка. Ещё они напоминают о крови. Хани болтает с Конэко, с Мастером, с Три, со всеми, кто приходит в кафе, иногда на неё находят приступы ехидства, и она только вставляет короткие комментарии, над которыми потом хохочут абсолютно все, и потом она рассказывает о чём-то чертовски забавном, а потом — снова смеётся; её смех похож… похож на пение птицы — звонкий, чистый и мелодичный. Хани — похожа на человека, который никогда не плачет. Хаджиме молчит практически всегда, внимательнейшим образом вслушиваясь в каждое слово, ловя интонации, воспринимая общую атмосферу разговора и присматриваясь к эмоциям на лице каждого, изредка — улыбается, кивает, когда обращаются к ней, с чем-то соглашаясь, или мотает головой, отчего встрёпанные тёмные волосы приходят немного в ещё больший хаос. Хаджиме знает, что для всех, кроме её единственных друзей, она очень, очень странная. Хани часто зовёт её, вынуждая тем самым говорить и отвечать, пускай и коротко. Хаджиме часто смотрит на неё, случайно соприкасаясь руками, когда подруга передаёт ей чай и сладости — почти как компенсацию за беспокойство. Хани кажется светлой, как снег на солнце. Хаджиме кажется спокойной, как Тихий океан. ___________________________________________________________________________ Когда Хани целует её, путаясь в угольно-чёрных прядях пальцами, когда Хаджиме отвечает почти исступлённо, цепляясь за её плечи, когда внутри всё обрывается, снег тает, а штиль обращается бурей.