₪₪₪
Запах горячего песка, оливкового масла и моря навсегда покинул это место. Высокий эльф выпрямился, оставив нечто, когда-то бывшее телом, на земле; почерневший и обугленный остов, покинутая и погибшая красота, сгнившая любовь к этому миру. Остов, когда-то бывший вместилищем Великой Защитницы, женщины с янтарными глазами и белоснежными волосами, что вздымались ввысь рогами грозного дракона. Её прекрасный доспех червонного золота обратился в пепел, тело её истлело. — Ma serannas, AshaʼBelannar, — прошептал эльф, коснувшись медленно тающего пепла, — Era seranna-ma, ir abelas. Эльф поднял голову и взглянул на поверхность огромного зеркала, которое ещё несколько мгновений назад сияло лазурным пламенем. Теперь же это грозное и одновременно прекрасное пламя клубилось в глазах эльфа. Солас закрыл глаза. Давным-давно, когда всё пело в унисон, он был просто Соласом. ФенʼХарел появился позднее. Оскорбление, что обратилось гордостью. — FenʼHarel enansal! — раздался голос Соласа. Прекрасные зеленеющие деревья, окружающие поляну, на которой находились зеркало и две огромные статуи волка и дракона, встрепенулись. Волна горькой любви, смешанной с отвращением, стыдом и бессилием, пронеслась по опушке, задевая листья, которые мгновенно теряли изумрудный цвет пульсирующей жизни. Зелень обратилась в желтизну, потом — в золото, и наконец — в пепел. Листья, съёживаясь и теряя форму, осыпались на чернеющую траву, подхваченные ветром, что нагонял мрачные тучи на стремительно темнеющее небо. Звук грома, поначалу едва слышный, набирал силу. Пошёл дождь. Солас приложил руку к поверхности Элувиана. Зеркало словно нехотя откликнулась на прикосновение. В это прикосновение Ужасный Волк вложил всю свою надежду, что осталась у него спустя столько лет. Это было безоговорочное по своей силе, бесповоротное по своей категоричности, бесконечное по своей сути прикосновение любви. Но в любви таилась горечь, что разрушала красоту, уничтожало прекрасный сад, окружающий Элувиан. Сад совершенен по своей сути, в нём каждое дерево свободно, каждое растет само по себе, но, не отказываясь от своей индивидуальности, все деревья вместе составляют единство. Сад растет в будущее, не отрываясь от своих корней, от почвы. Он меняется, оставаясь неизменным. Подчиняясь циклическим законам природы, рождаясь и умирая, он побеждает смерть. Но однажды смерть берёт своё, и сад гибнет. Элувиан, оглашая звоном раздираемую ветром и набравшим силу ливнем поляну, вспыхнул, разливая драгоценный лазурный свет. На поверхности древнего зеркала появлялись и ускользали образы прошлого.Высокий черноволосый мужчина, прикладывая к губам белоснежный кубок, пьёт тёмно-красную кровь, принимая в себя скверну и долг, что навсегда изменят его жизнь. Победа в войне. Бдительность в мире. Жертвенность в смерти. Несчастный Страж, ты глаза закрой от скуки, разведи пошире руки… Так или иначе будешь одурачен.
Изображение переменилось.Широкоплечий и очень похожий на предыдущего сероглазый мужчина, сжимая в дрожащих руках посох, падает на колени, сражённый бессилием. Он видит, как отвратительное рогатое чудовище, безобразный огр, разрывает на части его собственную сестру. Он слышит крик матери и брата, крик, что навсегда застынет в его ушах. Несчастный Защитник, помни, нет пути темнее, чем путь с закрытыми глазами.
Изображение вновь переменилось.Третий мужчина, скорчившись от боли, вытягивает вперёд левую руку. Зелёный свет, отражающийся в его прекрасных и столь похожих на изнанку Завесы глазах, вырывается из ладони, закрывая самый первый разрыв, латая прореху в ткани несчастного мира. В то мгновение бремя бесповоротно упало на плечи. Несчастный Вестник, увы, пока звучит музыка, мы танцуем.
Затем зеркало раскрыло недалёкое будущее, грядущее всего лишь через какие-то два года, отразив на своей поверхности первого мужчину, уже слегка поседевшего и безвозвратно уставшего. В ухе мужчины блестела золотая потемневшая от времени серьга.Мужчина, упав на колени, возводит кроваво-красные глаза к небу, чернеющий дым медленно разрывает его тело на части, бушующий неподалёку Якорь заставляет его трепещущее сердце остановиться. Где-то на другом конце мира раздаётся крик сражённого потерей наёмного убийцы, так и не исполнившего обещания пойти на штурм ворот Чёрного города. Погибший Страж, ты подпустил сожаление слишком близко к сердцу, и оно отравило твою душу.
Гладь Элувиана отразила второго мужчину, тело которого сковывал массивный и грубый доспех.Он склонился над бездыханным телом светловолосого целителя, чью душу уже не защищал сияющий сапфировым пламенем дух. Якорь изранил целителя, высосал до конца всё его естество. Лицо сероглазого мужчины исказилось в беззвучном крике. Крике человека, который не смог защитить самое дорогое. Погибший Защитник, только падая, ты понял, что не умеешь летать.
И наконец зеркало показало третьего мужчину, который, сломленный прошедшим после громкой победы временем, изменился до неузнаваемости.Он повалился на землю, схватившись правой рукой за левую. Зелёное пламя Якоря пожирало его тело, сжигало последние силы, уничтожало жизнь. Мужчина испускает последний вздох, сжимая висящий на груди кристалл — прощальный подарок для Аматуса, ставший по-настоящему последним. Погибший Вестник, знай, что истина не конец, но лишь начало.
Зеркало погасло, за спиной Соласа послышался тревожный шорох, пугающий и раздающийся эхом шёпот. Эльф обернулся и увидел перед собой огромную клубящуюся тень, сотканную из абсолютной пустоты. Из глубин этой тени раздался разрывающий барабанные перепонки голос: — Прошлое принято оставлять в прошлом. Но будущее — впереди. Неужели ты позволишь этому будущему случиться, Ужасный Волк? — Banal nadas, — спокойно ответил Солас, приблизившись к тени. — Именно это ты говорил себе, когда разрушил тот мир, который мы так любили? — отозвалась тень. — Уходи прочь, Бесформенный, — эльф нахмурился, и его глаза сверкнули синим пламенем — у тебя нет здесь власти. Тень слегка съёжилась, но не отступила: — Ты вновь допустил ошибку, ФенʼХарел. Когда-то вы, исполненные гордости, изгнали нас, но теперь я вернулся. Теперь мы вернулись. Солас презрительно улыбнулся: — Ты слишком долго пробыл взаперти. Ни Гаксканга, ни Зибенкек, ни Имшэля уже нет. А ты уже никогда не сможешь вернуть себе ни имя, ни форму. Бесформенный расхохотался: — «Солас»… Прекрасное имя, не правда ли? Задаёшь ли ты себе каждый день вопрос о том, есть ли отличие между гордостью и гордыней? Я могу стать чем угодно, оставаясь никем, принять любую форму, и быть лишённым её. Пустота поглотит тебя и твой народ. Тень раздулась, и отростки тьмы, напоминающие скользкие щупальца, потянулись к эльфу. Солас выставил вперёд руку, и синее пламя, ярко сверкнув, разорвало щупальца в клочья. Бесформенный усмехнулся: — Ты ещё слишком слаб. Но сила, что ты обрёл, способна защитить тебя. Лишив этот мир Великой Защитницы, ты позволил мне вернуться. Ведь именно она была единственной, кто способен противостоять нам. Но теперь её нет, и мир лишён её благословения. Как только ты исполнишь то, что задумал, я верну себе всё, что было у меня отнято. И тогда ни ты, ни горстка запертых тобой ничтожеств, не сможете мне помешать. — Есть и другой путь… — задумчиво проговорил эльф. — Да, но тогда тебе придётся изменить то будущее, что открылось нам только что. Ты не сможешь этого сделать, Ужасный Волк, гордыня всегда сильнее гордости. Ты позволишь произойти тому, что открыло зеркало, и тогда случится самое прекрасное и самое страшное, что когда-либо происходило с этим миром. Якорь захватит всё. — Я уже сказал тебе, что нет ничего неизбежного, — ответил Солас, указывая на Элувиан, — частица любви, обломок, за который хватаются в бурю, успел ускользнуть сквозь это зеркало. Она успела сделать это. — Да, она всегда была мудрее тебя. — С этим я не буду спорить, — эльф улыбнулся, — Митал оставила этому миру надежду. — Надежду вроде той, что растаяла в воздухе вместе с этим отвратительным запахом? — Я предрекаю тебе поражение от этого запаха, Бесформенный, — эльф нахмурился, — её прикосновение погубит тебя и тебе подобных. Даже если мне придётся допустить то, что я увидел. А теперь оставь меня. — Недозволенные будут всегда, Ужасный Волк. Вернув красоту, уничтожив преграду, возвратив прежний мир, ты лишь ускоришь наше возвращение. Бесформенный медленно растаял в воздухе, унося за собой тревожные шорохи и трепещущий шёпот. — Vir lath saʼvunin, — прошептал Солас, — по крайней мере, они будут жить, пока ещё есть время.