Страна радуг

Анжелика кожей ощущала присутствие мужа, но не осмеливалась повернуться. Всю ее решительность как ветром сдуло, и она была вынуждена признаться себе, что всегда немного его боялась и совсем-совсем не знала. Жоффрей подошел к ней и встал рядом, облокотившись о резные перила. Его взгляд был устремлен к морю, и казалось, что он не замечает ее присутствия. Рассветные сумерки предвещали скорый восход солнца, начало нового дня, однако минувшая ночь принесла больше вопросов, чем ответов. Еще совсем недавно он держал ее в объятьях, легко касался губами ее волос и шептал что-то ласково-утешающее, а теперь между ними пролегла пропасть длиной в пятнадцать лет. - Что вы здесь делаете, сударыня? - Анжелика скорее догадалась, чем услышала его вопрос. - Размышляю над тем, что будет с нами дальше, - тихо ответила она. - О, не утруждайте себя, мадам, вы напрасно тревожитесь - я ни в коем случае не намерен мешать вашим матримониальным планам, о которых меня так любезно уведомил мэтр Берн, - резко выпрямившись, проговорил Жоффрей. Анжелика развернулась к нему лицом. - Что вы имеете в виду? - То, что неожиданно восставший из мертвых муж - это слишком ничтожная причина, чтобы отказываться от столь завидной партии. Ведь кто я - отступник и ренегат, жестокий пират, который наводит ужас на обывателей своими преступлениями. Руки мои по локоть в крови, а моя команда - банда висельников и убийц. Никакого сравнения с благопристойным и законопослушным купцом и его благочестивыми спутниками. И вы, как я вижу, уже достаточно прониклись кальвинистской моралью, чтобы бросать мне в лицо оскорбления на глазах у моих людей, которые, между прочим, рисковали своей жизнью, чтобы спасти вас и ваших друзей. Во что вы превратились? В мещанку, ограниченную мещанку, предел мечтаний которой - Библия по вечерам и капустный суп на обед. И муж, бубнящий псалмы, в придачу... Анжелика смотрела на него, широко раскрыв глаза. Да, время изменило их, но что стало с последним из трубадуров, откуда этот издевательский тон? Она решила, что не будет поддаваться на провокации. Тем более, что еще минуту назад страстно желала примирения с ним. - Жоффрей, - Анжелика вздохнула. - Вы вправе обижаться на меня - я сказала вам ужасные слова сегодня днем. Мне нет прощения... Но метр Берн... Вы слишком сурово судите о нем... И обо мне... Клянусь, что даже и не подозревала, что он настолько расположен ко мне, что задумывается о женитьбе. Я всегда считала его только другом, - Анжелика опустила глаза, чтобы скрыть смущение. Но щеки ее предательски вспыхнули, что не укрылось от пристального взгляда графа. Он саркастически усмехнулся. - Ой ли? Какая трогательная сказочка про дружбу между мужчиной и женщиной! Вам самой не смешно, мадам? Особенно после того, как ваш друг выломал дверь в мою каюту и чуть не убил меня. Ладно, оставим это. Ступайте же к своему раненому, отныне вы можете считать себя свободной и вольной самостоятельно решать свою судьбу. Меня она больше не касается. На глазах у Анжелики выступили слезы. Неужели она теперь была настолько безразлична ему? Когда он успел превратился в закоренелого беспутного грешника, толкающего ее в объятия другого? И какого же он низкого мнения о ней, что полагает, будто она с легкостью согласится на его возмутительное предложение. Острое чувство унижения помогло ей овладеть собой. Она выпрямилась и устремила на него полный высокомерия взгляд. - Как вы можете так говорить! Поскольку вы живы, я все равно остаюсь вашей женой, если не перед людьми, то перед Богом. Он отвернулся — вопреки всем его стараниям сохранить невозмутимость, он чувствовал, что потрясен до глубины души. Однако, когда после долгого молчания он снова взглянул на нее, его губы были сурово сжаты, а глаза смотрели непреклонно и холодно. - Я не охотник до лживых комедий, которые вы, женщины, так любите разыгрывать. Я признаю, что вы единственная женщина, которая когда-либо была моей женой. Но что от этого осталось сейчас? Немногое, как мне кажется. Вы больше не похожи ни на нежного и дерзкого эльфа из болот Пуату, какой я знал вас в Тулузе, ни на трогательную рабыню из Кандии, дрожащую и вызывающую у меня острое желание оберегать и защищать вас. Вы убежали тогда, и нескольких лет, прошедших с тех пор, оказалось достаточно, чтобы я потерял вас навсегда. Правда, судьба опять свела нас, но, увы, слишком поздно. Вы превратились в совсем иную женщину, в которой уже стерлось все то, что в свое время дал вам я... Нас больше ничего не связывает, взгляните правде в глаза. Ни к чему примерять на себя роль негодующей и благородной супруги, это выглядит просто нелепо. Ступайте, мадам, уже слишком поздно, - будничным тоном закончил он. - Я никуда не уйду! - ее трясло, словно в ознобе. Она отказывалась верить тому, что он говорил ей. Нет, это невозможно, этого не может быть! - Что ж, больше не в моей власти вам указывать. Те годы, что мы прожили вдалеке друг от друга, дают вам право на самостоятельность во всем. Ведь вы в полной мере воспользовались предоставленной вам свободой, не так ли, мадам? Жили, как вам заблагорассудится, меняли мужей и любовников, как перчатки, пользовались своей безграничной властью над мужчинами, ослепленными вашей красотой и готовыми пойти на все, чтобы исполнить ваши капризы и удовлетворить желания. И я не избежал этой горькой участи, увы... Страшно подумать, сколько несчастий я претерпел из-за вас, сколько глупостей совершил, и мой приезд в Ла-Рошель - самая абсурдная из всех. - Да как вы смеете обвинять меня в подобных гнусностях?! - она дрожала от возмущения. - За кого вы меня принимаете - за бездушную, алчущую лишь удовольствий женщину, без чести и без совести? Так вот как вы относитесь ко мне на самом деле! Что ж, я не удивлена теперь, что вы отняли у меня сына, ни на секунду не задумываясь о моих чувствах. По-вашему, у меня их просто-напросто нет! А вы сами? Где вы были все то время, когда мне приходилось выживать вопреки всем и вся? Что вы вообще можете знать о тех годах, что я провела вдали от вас, и с такой циничностью кидать мне в лицо обвинения в легкомысленности и корысти? Жизнь низвергла меня на самое дно, потому что вы, месье, никогда не слушали никого, кроме себя! Да, если бы вы вели себя осмотрительнее и менее заносчиво, все не закончилось бы для нас таким трагичным образом. Вы даже представить себе не можете, как мне хотелось умереть в тот день, когда родился Кантор, в день вашей казни, когда я, обезумев от горя, бродила вокруг угасшего костра на Гревской площади... Но я осталась жить ради наших детей! И готова была ради них на все! - последнюю фразу Анжелика почти выкрикнула в лицо мужу. - А супругой сиятельного маршала вы тоже стали ради наших детей? - язвительно осведомился Жоффрей. - Или потому, что были в него влюблены еще в детстве? Не думайте, сударыня, что у меня плохая память, - я помню, как вы рассказывали мне в Тулузе о своем красавце-кузене. И какая жалость - ваш отец навязывает вам неудобного колченогого мужа, разбивая все ваши мечты относительно него! Но потом вы все же осуществили их, не так ли? - Я стала его женой потому, что у меня не было иного выхода. Я и мои дети были лишены всего, что нам полагалось по праву рождения, и единственной моей целью было вернуть им титул и положение в обществе. И я не по любви вышла замуж за Филиппа, нет, я женила его на себе отвратительным шантажом, который надолго превратил нас в непримиримых врагов. Только он, маркиз дю Плесси, маршал Франции и друг его Величества, мог открыть мне двери в Версаль. И я добилась своего - мои сыновья были в милости у короля, стали пажами. А раз так, все остальное уже не имело значения: и побои Филиппа, и его ненависть… Кроме того, я не знала, что вы живы, вы же не сочли нужным поставить меня об этом в известность, а сами в это время вкушали удовольствия в объятьях многочисленных и разнообразных красоток! Я знаю, какая слава шла о вас по Средиземноморью! - Не меньшая, чем о вас, сударыня. Ореол любовницы короля сильно поднимал вашу цену на торгах, - иронично отозвался Жоффрей. Анжелика задохнулась о возмущения. — Где вы подцепили эту сплетню? Я никогда не была любовницей короля! Он же, в свою очередь, никак не мог смириться с моим отказом. Добиваясь своей цели, он не останавливался ни перед чем. Он прислал солдат, чтобы сторожить меня в моем собственном замке, угрожал арестовать меня и заточить в монастырь, если к концу срока, который он дал мне на размышление, я не соглашусь ответить на его страсть. — Но вы так и не согласились? — Нет. — Почему? Глаза Анжелики потемнели. Теперь они были такого же цвета, как и расстилающийся перед ними океан. — И это спрашиваете вы? Потеряв вас тогда, пятнадцать лет назад, я была в отчаянии. Отдаться королю! Как я могла это сделать? Как могла предать вас, своего мужа, которого он несправедливо осудил на смерть? Отняв вас, он отнял у меня все. Все удовольствия, все почести, которые мне оказывали при дворе, не могли возместить этой утраты. А после того, как его драгуны сожгли мой замок, перерезали слуг, чуть не убили меня и моих детей, я примкнула к восстанию, которое волной прокатилось по Пуату. Я боролась с королем несколько лет подряд, но силы были неравны. Увы, время сильных провинций прошло... Граф смотрел на жену, не отводя взгляда: "Итак, ей было недостаточно этой ее безумной одиссеи на Средиземном море, в которую она ринулась очертя голову. Всякий раз, когда я появлялся, чтобы вытащить ее из очередной переделки, она исхитрялась сбежать от меня — и только для того, чтобы ввергнуть себя в еще большие опасности: Меццо-Морте, Мулей Исмаил, побег из гарема в дикие горы Риф... Можно подумать, что ей доставляло удовольствие коллекционировать самые жуткие авантюры. Безрассудство, граничащее с глупостью. Увы, надо примириться с очевидностью — Анжелика глупа, как и большинство женщин. Казалось бы: вышла невредимой из всех передряг — вот тут бы и угомониться. Так нет же — бросилась поднимать восстание против короля Франции! Что за бес в нее вселился? Какой дух разрушения? Разве женщине, матери, подобает вести в бой войска?" Де Пейрак пожал плечами. - Вы всегда были сумасбродкой. Никто ведь не требует от женщин героизма... - Считайте, как вам будет угодно, - холодно отозвалась Анжелика. - Хорошо, мадам, оставим в покое маркиза и его Величество Людовика. Поговорим о мэтре Берне. Как вы могли так низко пасть? Вы, благородная дама, католичка, и вульгарный скучный торговец из Ла-Рошели! Мне сложно даже вообразить, что может связывать вас, - тут по его губам скользнула презрительная усмешка. - Хотя, признаю, он не лишен некоторого... темперамента. Анжелика вспыхнула. Это оскорбление она снести уже не могла. - Зато он, в отличие от вас, не изводит меня беспочвенными подозрениями, не оскорбляет и ценит то лучшее, что есть во мне! И да, монсеньор, благодарю вас за одеяло и гамак, но боюсь, вы незаслуженно одарили своим вниманием ту недостойную женщину, что некогда была вашей женой, - с этими словами Анжелика круто развернулась и зашагала прочь.