Ketten, Gerten und Peitschen/Цепи, Кнуты и Плети

Ассоль томилась в своём зверинце. Тянулось время, как манный полдник. И вот один из заезжих принцев Ей вместо сердца вручил намордник. Полкоролевства кричало: «Горько!.. Как горько будет бедняжке в замке…» Кривя улыбку лимонной долькой, Ассоль раздвинула шире… рамки Привычной жизни. Взошла на плаху, Себя доверив монаршей воле. (Когда в тебе ни стыда, ни страха, То страсть порою зовёшь любовью.) Грей чётко помнил о превосходстве Наследной власти над словом черни. Ассоль едва проводила солнце, Как принц повёл её в подземелье. Сказал: «К ноге! Восхищайся! Слушай!» Сказал: «Служи!» Та вняла приказу, Став фавориткой среди игрушек Хозяйских – старых и безобразных. Он выбрал ту, что не в силах спорить, С глубокой бездной в покорном взгляде. Он рассекал её плоть до крови. А после вдруг принимался гладить. Шептал: «Люблю». Изрыгал проклятья, Терзал и мучил, и рвал ногтями. Она ходила в прозрачных платьях, Сверкая маленькими грудями, Татуировкой сплошных порезов, Незаживающих звёздных ранок. Он говорил ей: «Моя принцесса В кругу двуногих безликих самок». Но всё кончается. Вскоре Грею Приелись цепи, кнуты и плети. Он испугался, что заболеет, Коль не познает объятий смерти. И Грей уехал. Не возвратился – Погиб в трактире или в борделе. Ассоль скучала одна без принца, Не зная, чем заглушить стремленье К чему-то, что не нашло названья, Грозилось выйти бедой наружу. И в тишине королевской спальни Её мирок был предельно сужен Лишь до неё и печного устья. Червонным парусом пламенея, Огонь холодной руки коснулся, Соединяя Ассоль и Грея…