На страницах старых альбомов

Поздней ночью, когда время шло особенно неторопливо, никак не решаясь сменить сутки на раннее утро, я, устав ворочаться из стороны в сторону, не в силах заснуть, встал со старой неуютной кровати и принялся ходить по комнате, зачем-то заглядывая в каждую коробку, коих стояло неопределенное количество по периметру всего небольшого помещения. Я уже давно перебрался из своего дома, где прожил большую часть своей жизни, сюда, в неприметный бункер, с Цукиямой-сан, Хинами-чан и Банджо-сан. Чтобы разобраться в себе, чтобы защитить тех, кто невыносимо дорог, нужно было жертвовать прошлым, болью отзывающимся в висках и царапающим сердце осколками разбитых воспоминаний. В этих коробках – вещи, что были без разбора скинуты вместе лишь для того, чтобы облегчить вынужденный переезд. Я думал, что они будут напоминать мне о старых временах, когда жизнь была размеренной, а мир казался узким, но от этого ни капли не давящим и не сковывающим. Я думал, что буду улыбаться, смотря на них. Я думал, что непременно воссоздам ту самую атмосферу, несмотря на то, что сам изменился почти до неузнаваемости. Я думал, что смогу выдержать тяжесть коробок, но вовсе не их веса, а значимости. Я думал, что буду помнить, а на самом деле оставил пылиться в неразобранном виде, более не замечая смысла в их существовании. Полные до краев различными материальными отголосками былого, но ставшие такими пустыми после переосмысления своего существования. Я хотел сжечь их дотла, стряхнуть пепел с пола, скинуть с балкона, наблюдая, как черно-серые частицы растворяются в бездонном небе, покровительствующего над всеми, но не мной. Я хотел избавиться от прошлого, но рука не поднялась ни прикоснуться к кусочкам калейдоскопа памяти, ни уничтожить хотя бы один из них. И коробки стояли неподвижно, мозоля глаза, покрываясь новыми слоями пыли с каждым днем все больше и больше. Вплоть до сегодняшней ночи. В комнате было темно, и очертания предметов еле виднелись перед глазами. Хотелось включить свет, но я не решился – яркость дня стала страшнее всепоглощающего сумрака. Поэтому, босиком ступая по холодному полу, чуть сощурившись, я подошел к единственной коробке, стоявшей прямо около окна. Лунный диск был отчетливо виден посреди бескрайних высших просторов, где рассыпались затейливым узором золотистые звезды, искрящиеся наверняка так ярко, но нам видимые лишь изредка мигающими точками, но от этого, почему-то, ни капли не становясь менее привлекательными. Серебряная луна была единственным источником света на синевато-черном небе, и я мог предельно отчетливо видеть бумажную коробку перед собой. Наклонился к ней, проведя рукой по скрепленным скотчем краям, а потом сел на колени, чтобы было легче разглядывать внешний непримечательный вид. Голова тяжелела с каждой минутой, и я, похоже, правда хотел спать, но любопытство горело во мне жарко, пылая и согревая замерзшее сердце внутри. В отличие от других коробок, чье содержимое было прямо перед глазами, эта была плотно запечатана. Под прозрачными полосками скотча находилась крохотная записка, и, недолго провозившись со своеобразной защитой, я все же смог ее открепить. Развернул белый лист и прочитал слово, заставившее шумно сглотнуть и отчего-то болезненно закусить нижнюю губу. Секунда, а в голове тысячи воспоминаний, из-за которых острые иглы вонзаются в пульсирующее сердце быстрее и резче, заставляя широко распахнуть рот, судорожно глотая холодный воздух, проскальзывающий в комнату через открытое окно. Занавески слегка покачиваются из стороны в сторону, руки поспешно комкают несчастную бумажку, а голова падает, будто отказавшись держаться на сломанной шее. Пряди белых волос спали на лоб, руки уперлись в колени и глаза боролись с подступившими слезами. Вот так сразу, да? Я ведь даже не раскрыл коробку, а уже невыносимо больно, и хочется кричать от безысходности и отчаяния, ведь то, что пыталось быть так старательно забытым, всплыло в памяти вновь. Будто кислотный дождь в один незаметный миг разъел открытую кожу, оставляя после себя убогое зрелище хрупких костей. Я снова хочу умереть из-за того, что отгородил тебя от себя, я снова готов бежать к твоему дому, кидать камни в окна, лишь бы увидеть твое лицо. Я снова хочу, как прежде, и невозможность этого душит без предупреждения сильно. Одно слово, а я больше не могу думать ни о чем, кроме тебя. «Хиде». Вдох-выдох. Неспешно, полной грудью, в которой все так же мучается окровавленное сердце. Мне же нужно прорваться сквозь высокую стену нахлынувших в моей голове воспоминаний, раскрыть это маленькое хранилище памяти и вновь увидеть перед собой преграду из моментов прошлых, счастливых и таких душераздирающе живых. Будет чертовски больно, я же знаю, но я впервые хочу испытать боль. Просто, чтобы, быть может, хотя бы ментально чуточку стать ближе к тебе. По-другому ведь никак, правда? Теперь я могу лишь украдкой наблюдать за тобой, следить, что ты в порядке, удивляясь тому, почему ты до сих пор не бросил попытки найти меня. Теперь я могу лишь улыбаться, видя, как ты развешиваешь по своей комнате мои фотографии и хоть какие-то намеки на мое местонахождение, могу лишь быстро ускользать, потому что ты стал слишком зорким и чутким. А сейчас… Давай просто вместе вспомним наше общее прошлое. Дрожащими пальцами я все же открыл коробку. Внутри твои подарки, открытки, безделушки, различные вещи, напоминающие лишь об одном тебе; блокноты, дневники с малочисленными тайными записями и посланиями, ведь тебя бросало из крайности в крайность, и мы часто играли в детстве в детективов, а я хранил все, что было связано с тобой. Мои зубы все чаще ловили нижнюю губу, а глаза блестели. Я не хотел плакать, знай, я правда не хотел, поэтому сражался, как мог. Никогда бы не подумал, что простые воспоминания могут приносить столько боли. Мне сейчас тяжелее, чем было тогда, когда я в одиночку боролся сам с собой. Мне сейчас хуже, чем тогда, когда я сражался с другими гулями. Голова кружилась, в перед глазами яркими вспышками возникали моменты прошлого, словно бегали по выдуманной кинопленке или по страницам любимых книг. И я невольно улыбался. Слегка, отчаянно и разбито, но улыбался, потому что мне было приятно осознавать то, что вещи, перебираемые мною, остаются все так же дороги мне, несмотря на время, события, расстояние. Я улыбался сквозь душащий аромат неисправимости, еле уловимый, но чересчур сильный. У чувств есть запахи, ты не знал? И моя тоска по тебе пахнет резче, чем лезвие только что заточенного ножа. Перебрав каждую вещицу, я уже было подумал, что моим сладким мучениям настал конец. Но пальцы распознали на дне очертания книг, и я, не глядя, достал три тома. Пригляделся, вчитался в обложку и к ужасу понял, что это вовсе не книги, а настоящие сборники наших общих воспоминаний. Моменты из жизни, собранные вместе и увековеченные на пленке – старые альбомы с фотографиями. Тело вновь пробила дрожь, и мурашки забегали по спине. Не знаю, от холода ли или от осознания того, что, если я открою первую страницу одного из этих сборников, то снова увижу тебя перед собой, но у меня впервые за долгое время не было желания анализировать, и я, словно в болезненном бреду, аккуратно перелистнул обложку альбома в кожаном переплете. Самый первый, самый старый. Я осторожно провел пальцами по первым снимкам, взялся за шершавый краешек одного и вытянул из пленки, не позволявшей фотографии выпасть из своего места. Потрепанная временем, некачественная из-за старого фотоаппарата, большого формата, с желтоватыми пятнами в обшарпанных уголках и пахнущая так, как могут пахнуть только самые давние и памятные снимки. Мы – дети. Мы обнимаемся, и ты улыбаешься настолько широко, что мне кажется, будто я вижу все твои ровные зубы, а я смущенно приподнимаю уголок губ и смотрю в пол, а не в объектив, так как был не любителем фотографироваться и почему-то боялся этого занятия. Боялся, но все равно делал это ради тебя, и сейчас держу в руках альбомы с нашими общими снимками, служащими рыцарями памяти нашего совместного прошлого. Знай я тогда, что будет лет через десять, обязательно вгляделся бы в камеру или, еще лучше, в тебя самого, не обращая внимания на слепящую вспышку аппарата. Просто чтобы увековечить в памяти твой образ, солнечно-дружелюбный, детский. Образ того, кто принял меня таким, каким я был, образ того, кто показал мне неведомые дали сказки наяву. Я поспешно убрал снимок обратно и принялся листать страницу за страницей, изредка останавливаясь на особо памятных моментах нашего детства. Тогда было весело и беззаботно, правда? Тогда нас еще фотографировала моя мама, и мы играли на заднем дворе моего старого дома, ходили в начальную школу, где ты постоянно лез в драку с теми, кто задирали меня. Впрочем, в средней школе ты делал то же самое, и первая страница второго альбома предоставляет моему затуманенному скопившимися слезами и воспоминаниями взору фотографию, на которой я заклеиваю дурацкими пластырями ссадины на твоем лице, а ты по-прежнему улыбаешься и, вроде бы, собираешься опять обнять меня. Я не помню, как камера запечатлела этот момент на пленку, но ты оставался все таким же задорным и ясным, а я донельзя смущенным и скованным, но упорно считающим, что обязан благодарить тебя. Просто за наши отношения. И следующие страницы повествуют о наших рутинных походах на фестивали, в школу, в различные парки, на выставки книг и лекции, на которых ты изо всех сил старался не заснуть. По этим фотографиям, отличающимся от предыдущих качеством и яркостью, можно было бы написать роман или даже несколько, и я определенно начал писать бы тогда, если бы знал, что однажды буду перечитывать его без тебя. Но мне так не хочется, Хиде. Мне нужен ты. Рядом. Вот здесь, на этом холодном полу посреди ночи, где напротив нас двоих лишь памятные альбомы и просторные пейзажи прошлого, нарисованные в темных и светлых тонах. Прямо сейчас, пожалуйста. Я зажмурил глаза, загадав желание, ведь за окном кометой пролетела звезда, и резко распахнул их. Но оно не сбылось. И слезы, чертовы слезы с силой потекли по щекам, те, что я сдерживал с самого начала и не смог удержать перед самой эмоциональной частью наших воспоминаний, перед последним альбомом, хранившим редкие фотографии времен старшей школы и первых студенческих годов. Вместе по жизни, помнишь? Всегда близко друг к другу, но сейчас отчего-то невыносимо далеко, и я опять закусил губу, вонзая в нее зубы до крови, капли которой скоро упадут на пол, смешиваясь с солеными прозрачными от моих терзаний. Я ведь так не хотел расставаться, но обстоятельства… Ты, наверное, никогда не простишь меня. А на снимках последней коллекции ты по-прежнему ты, а я по-прежнему я. Мы слегка уставшие, готовящиеся к экзаменам, мы до безумия счастливые, так как поступили, мы до неузнаваемости взрослые, ибо стали студентами. И мы живые на этих снимках, и я с упоением и содроганием рассматривал каждую фотографию, несвойственно для себя всхлипывая и чувствуя, как задыхался от слез, ведь они убивали меня, по-настоящему разъедая сознание. Если бы можно было, я бы плакал кровью, избавляясь от всей внутренней боли, вызываемой этими снимками параллельно с толикой призрачного счастья, которое ведь когда-то было действительно реальным. Дрожащие пальцы проводили по фотографиям, на которых изображен ты один. Очерчивали контуры твоего образа, и мне казалось, что это переносит меня ближе к тебе. Твой облик все отчетливей всплывал перед закрытыми глазами, звездными волнами сливаясь воедино, но стоило мне распахнуть веки, как он снова испарялся, разлетаясь во все стороны, оставляя после себя ту же осевшую на дно пыль. Твои одиночные фотографии в моем альбоме, в нашем, и мне хотелось бы сохранить его навечно. Время ведь ценно до противного скрежета зубов, до металлического привкуса собственной крови на губах, а я понял это, лишь потеряв самое дорогое. И я стараюсь ценить жизнь сейчас, но именно в данный момент эта самая жизнь кажется мне бессмысленной, ведь я отказался от тебя. Против своей воли, но ради тебя, даже не спросив, желаешь ли ты сам этого. Я знаю, ты бы отказался, а я ведь больше всего на свете хочу защитить тебя. Я перелистнул последнюю страницу, и перед глазами – наш совместный снимок, сделанный уже тогда, когда я перестал быть человеком, а ты не перестал верить в меня. И вся фотография твердила о том, что я поступил опрометчиво, решив все за тебя, и моя душа разрывалась на сотни грубых кусков от осознания этого. На снимке ты улыбаешься снисходительно, всем своим видом будто показывая, что знаешь обо всем, а я лишь смотрю в пол, настойчиво запирая все секреты в самые потайные уголки памяти. Прямо как на нашей первой фотографии. И капли упали на снимок. Одна за другой, а потом все быстрее и быстрее, и дрожащие руки чрезвычайно сильно упирались в колени, оставляя после себя фиолетовые синяки. Всхлипы громче, слезы крупнее, боль острее, и я перестал чувствовать себя счастливым, ведь кончились страницы старых альбомов с воспоминаниями о тебе, и я в очередной раз разбился о реальность, потеряв равновесие. Я… так скучаю… по тебе… В мгновение я подскочил с места и сгреб в охапку альбомы. Откопал в коробке скотч и подбежал к стене. Будто обезумев, принялся поспешно клеить снимки вразнобой, выстраивая их в хаотичном порядке на серых обоях, украшая свою обитель отголосками памяти. Несмотря на скорость и непрекращающиеся слезы, щиплющие глаза, я действовал осторожно, стараясь не потерять ни малейшего кусочка. Фотография за фотографией, наши образы снова вместе, и вскоре вся стена была украшена нашими общими вечными моментами, каждый из которых завораживал своей теплотой. Я сделал пару шагов назад, стараясь отдышаться, и непрерывно смотрел на окружение, которое перестало быть таким ненавистным. И дрожащие губы вновь приподнялись в улыбке, и сверкающие кристаллами слез глаза смотрели на сотни снимков ясно и жадно, не в силах насытиться. Я обессиленно упал на колени. Хиде… Я верю, что однажды мы вновь пополним фотографиями страницы старых альбомов и с любовью создадим новые, и их счету не будет конца, я обещаю. А пока… Пока я буду жить, каждый день, словно зачарованный, смотря на тебя, смотря на нас. Ровно до тех пор, пока мы не встретимся снова и не начнем создавать новые воспоминания легким взмахом кисти на общем красочном холсте жизни.