Голос кровавого коралла

Блейн любил этот риф. Его стая часто приплывала сюда, чтобы почесать хвосты о кораллы, сбросить тяжелую кожу, которая разрезается толщами воды, и освободить новую – нежную, прекрасную, переливающуюся на солнце бирюзой. В этом была своя прелесть – и в характере Блейна было изредка поглядывать на других полудельфинов, на то, как они освобождаются от своей старой сущности, между собой переговариваясь, и в шутку хватая друг друга за спинные плавники. Это было и так уже большим, чем когда-нибудь ему могло бы светить от любого из парней в его стае. Блейна никогда не привлекали девы. Они… Он часто видел их, когда парни, заигрывая с ними, окружали женские стаи, часто даже не обращая внимания на детенышей, но ни одна из дев-полудельфинов не была благосклонна к Блейну. Самцов они тоже не жаловали – кроме, разве что, Праздника Жизни раз в году. Блейн слышал, что южные их собратья размножаются круглый год, но здесь, в северных водах, никто просто не мог позволить себе плодиться зимой… Ах да, девы. Блейн никогда не видел их ближе, чем на том самом рифе. Они обычно оставались у зарослей кровавых кораллов, не подплывая к парням, и, улыбаясь, наблюдали за ними – но тут же пускались наутек, стоило кому-нибудь приблизиться. Блейн никогда и не пытался, но далеко не все в его стае были такими же смышлеными или способными просто издалека махать им рукой – и это подводило. Но кровавый коралл начал умирать, и девы перестали собираться около него. Они стали плавать на другой риф, где их охраняли мурены – из чисто женской, видимо, солидарности, и мужчинам туда вход был закрыт. Хоть черный у тебя хвост был, хоть синий – это все роли не играло, ни один юноша-полудельфин не смог бы попасть туда. А у девичьего коралла появился новый постоялец. Сначала Блейн не обращал внимания на него – но лишь в первый раз. Он видел просто, что там кто-то есть, но приблизиться не решался: он знал, что, будь там дева с детенышем, его стая набросится на нее, и ребенок даже может погибнуть. Несмотря на свою развитость, полудельфины всегда оставались… Будто первобытными. Блейн никогда не чувствовал себя настоящим полудельфином. Он бы никогда не смог изнасиловать беременную деву, как это сделал без всяких терзаний души Хантер. А во время второй их встречи кто-то у кровавого коралла пел, и пел так прекрасно, что Блейн почувствовал, что воздух в его легких кончается и ему срочно нужно всплыть, чтобы глотнуть еще… А он не мог. Не мог перестать слушать. Голос этот был таким нежным, таким искренним – и в нем чувствовалась боль, а еще пение это волшебное услышал не только Блейн. Вся его стая посмотрела с интересом на кровавый коралл, а потом кто-то ударил Себастиана хвостом по спине, будто давая право быть первым, и тот скользнул к тому… Кому-то. Кому-то таинственному, чей голос вскоре стих. Когда Себастиан вернулся, на его лице отчетливо читалось разочарование. Он прильнул к Хантеру – он всегда был его правой рукой, но, если говорить честно, во время долгих переплывов без дев поблизости, Себастиан был для Хантера намного ближе, – и процедил: – Это парень. – Голосок, как у детеныша, – пробормотал Джефф. – Он присоединится к нам? Чем больше парней, тем веселее скакать по волнам, – поджал он губы. – Он не умеет охотиться, – пренебрежительно фыркнул Себастиан, – убогий. – Тогда вопрос решен, – схватил его грубо за руку Хантер, к себе ближе подтаскивая, – безрукий нам не нужен. Отдохнем здесь и поплывем к Берегу Семи Камней. Парни согласно закивали, а Блейн промолчал. Такова была их природа – подчиняться самому агрессивному, ведь… Другие полудельфины могли его и загрызть, не насмерть, но оставить множество уродливых шрамов на всю жизнь только за то, что он пытается быть не таким, как они. И, быстро потеревшись хвостом и спинкой о кораллы, чтобы освободиться от старой кожи, он украдкой скользнул за кровавые ветви, из-за которых давно уже ничего не доносилось. Там и правда был парень. Он сидел на морском песке, поджав подрагивающий от потоков воды из-за слабости хвост под себя, и грыз начавшую уже тухнуть рыбу; Блейн, сам не думая, выбил ее у него из рук – а загадочный певец даже не дернулся, чтобы поднять ее. Он явно боялся Блейна и признавал его превосходство. – Почему?.. – только пробормотал он. В его голосе было столько несправедливости и отчаяния, что до Блейна наконец-то дошло, что он что-то сделал не так, но было уже поздно – полутухлый трупик уже уплыл по течению. – Нельзя есть то, что начинает разваливаться у тебя в руках. Ты отравишься и заболеешь, – пробормотал он. – Этому каждая мать учит детенышей с рождения, ты не знал? – Моя мама погибла, когда защищала меня от другой стаи, – произнес певец тихо. Его волосы отдавали рыжим рядом с этим кровавым кристаллом, к которому спиной юноша прислонился, и Блейн неловко приблизился. – Прости. – Ничего, – пробормотал певец. – Я Блейн, – протянул ему руку Блейн, боясь ненароком спугнуть, но тот покорно коснулся его ладони своими пальцами. Тонкими и такими светлыми, будто сделанными из самого солнца – Блейн вздохнул рвано. – Меня зовут Курт. Я… Пою, и кто-то дает мне рыбу. Я умею только петь, – спрятал голову за другой рукой певец, – прости, что приплыл на ваш риф. Я уйду. – Не надо! – рванулся к нему Блейн, перепугав этим Курта до ужаса, видимо; Курт шарахнулся, но просто не смог уплыть. Его спинной плавник был испещрен глубокими ранами, которые уже давно поджили, но оставили белесые следы; кожа на его синем, таком прекрасном синем хвосте тоже начала белеть. Курту не хватало еды. Это Блейн понимал лучше всего. – Почему ты сам не охотишься? – Я не могу, – качнул головой Курт. – Твоя… Твоя мама не успела тебя научить? – осторожно поинтересовался Блейн, опускаясь на песок рядом. – Нет. Не в этом дело. Я просто не могу охотиться, – посмотрел на него с болью Курт, – мой… Сонар… Он не работает. И Блейн замолк. Это была смерть. Вот почему Хантер отказался брать его в стаю. Слабые – это поправимо, они скоро могут поправиться, но… Полудельфины без сонара… Они не были способны прокормить себя. Они даже не могли полноценно общаться – они были обречены, даже отогнать хищника не могли, и именно поэтому такие детеныши быстро умирали. Курт был тем, кого было бы милосерднее просто убить – но Блейн не был тем, кто мог позволить себе такие мысли. Нельзя… Убивать никого, если только не хочешь есть. Грешно же убивать того, чей голос настолько… Прекрасен. Парни из стаи уже начали звать его. От их возбужденного свиста у Блейна начинала трещать голова, и он, схватившись за уши, исчез из поля зрения Курта. Из-за зова сородичей Блейн даже не смог сообразить, что стоит попрощаться, но… Он ведь собирался вернуться. – Я не поплыву с вами. – Ты настолько устал? Ты неженка, Блейн, – процедил Хантер. – Догонишь нас к Берегу Семи Камней? – Я… Я хочу немного поплавать один, так что… пересечемся, когда пересечемся. На лице Хантера не дрогнуло ничего, и он только махнул рукой – а потом Себастиан, прижимающийся к его боку, высоко засвистел, и стая резво устремилась за ними, по дороге похлопывая руками Блейна на прощание. Кто-то особо остроумный дернул его за спинной плавник, что тут же отразилось нестерпимой болью в хребте, и Блейн едва не застонал – а потом, проводив товарищей взглядом, вернулся к кровавому кораллу. Курт был там. Где еще ему было быть. – Посиди здесь. Я наловлю тебе рыбы. И не пой, – пригрозил Блейн, – ты привлечешь хищников. Курт кивнул, а уже совсем скоро вгрызался в свеженаловленную Блейном рыбу. Он бы и сам был не прочь ее съесть – да только вот Курту она была нужнее, его хвост едва держал его на плаву, и Курт… Съел все. – Спасибо, – кивнул он, и в глазах его загорелась благодарность. – Никто не был со мной так добр. – Твой… Сонар правда не работает? – повторил Блейн. Курт вместо ответа взял его ладонь и положил себе на ямочку между ключицами, а потом провел ею же по своей молочной шее. Блейн не почувствовал ничего. – Его… Нет? – пораженно проронил он, и Курт печально кивнул. Хорошее в Блейне взяло верх. Не могло не взять. – Я просто не могу тебя тут оставить одного. Следующие несколько дней Блейн только и делал, что охотился. На его глазах хвост Курта вновь посинел, стал даже перламутром отливать – по легенде, такие хвосты могли быть только у истинных полудельфинов, тех, кто был рожден от дельфина. Блейн улыбался своим мыслям – а Курт начал улыбаться ему. С того дня он не пел, как и просил Блейн, но, когда Курт накопил достаточно сил, чтобы плавать, это произошло. Блейн просто помог ему оттолкнуться от морского дна, чтобы всплыть – до этого он просто носил его, слабого, к поверхности, чтобы он мог просто глотнуть воздуха, – и Курт доплыл до верха глади сам, вынырнув навстречу солнцу. И хвост его заблестел в лучах, будто был соткан из самого золотого света. Блейн никогда не видел ничего прекраснее – Курт, который мог теперь плавать, у которого не дрожал плавник на спине от малейшего водяного потока, у которого тонкие руки перестали казаться настолько хрупкими, будто их можно было сломать прикосновением, – Курт был прекраснее всего на свете. А когда он схватился ими за камень, на отмели в теплой воде греясь, и запел, Блейн услышал самое прекрасное на свете. Быть может, Курт был потомком не только дельфинов, но и сирен. Быть может, он был колдуном – Блейн знал, что ради этого голоса он пойдет на что угодно, а Курт… Наверное, этим даром его наградила Богиня Волн, отобрав его сонар. И Блейн был рад, что так вышло. Губы Курта дрогнули, когда он закончил петь, и он улыбнулся робко: – Спасибо тебе. Прости, но я могу оплатить тебе лишь пением, – обнял он себя руками, на горячий камень ложась грудью, и Блейн подплыл к нему. – Я принимаю твой подарок. Твой голос, – произнес он заворожено. – Но ты не сможешь жить без меня. – Я приплыл сюда, потому что здесь тепло. Я лягу… И засну, – протянул в воду руку Курт, и соль осела на его молочной коже. – И никогда не проснусь. Я не доставлю тебе проблем. Блейн почувствовал, как ледяной холод впивается в его плавник, и он схватился за горячую руку Курта. – Ты что?! Ты же высохнешь! – В этом вся затея. Я плыл сюда, чтобы спокойно заснуть, – пожал плечами Курт горестно, – смерть от солнца куда приятнее смерти от голода. Но я рад, что напоследок я встретил тебя, – склонился он еще ниже, лба Блейна своим касаясь, согревая собой, а Блейн сжал его запястья до боли. – Нет! Так нельзя! – А тебе нельзя быть не со своей стаей. Они же твоя семья, – скользнул розовый язычок Курта меж его губ, – это правда – то, чего мне хотелось давно. Я хочу покоя. – Тебе нельзя умирать. Твой голос… Ты слишком прекрасен, чтобы умереть, – сорвался голос Блейна, – Ты не… Я буду тебя кормить. Я буду охотиться для тебя, – приложил он изящную ладонь Курта к своей груди, – я помогу! – А у тебя на солнце волосы вьются, – игриво шлепнул по воде синим хвостом Курт, пальцы в кудряшки Блейна запуская, и тот прикрыл глаза. Как нежны были его прикосновения. Как приятны. – Курт, – мокрой рукой коснулся его щеки Блейн. – Курт, не надо. Я могу о тебе заботиться. Обещай, – провел он по полупрозрачным векам пальцами осторожно, – что подождешь, пока я вернусь. Я быстро. Я только метнусь ко дну. – Дно близко, – показал Курт на отмель. – Я отплыву на семь сотен хвостов и вернусь, обещаю, -дрожащим голосом пробормотал Блейн. – Не засыпай. Подожди. – Если ты вернешься, я спою тебе, – попытался ухватиться за его плечо Курт, но не успел – Блейн ушел под воду и был таков. Блейн в панике шарил по дну. Ему было нужно немного – лишь пара водорослинок, но не слишком маленьких, или веточек… Или золотая, оброненная Древними, монета… но он не видел ничего. Ни камешка, ни губок – ничего, и только обыскав все вокруг себя, он замети за одиноким камнем то, что так хорошо подходило: морские цветы. Алые морские цветы. Волосы Курта на солнце оказались темными, вовсе не рыжими, но… Алые цветы подошли бы ему. Блейн был уверен. Тут же обнаружились и веточки с синеватыми пролисточками, которые тоже пошли в дело, и Блейн быстро сплел венок, осторожно пальцами каждый оборот прижимая. Накинул его на ладонь – и метнулся к берегу, моля о том, чтобы Курт просто не засыпал. Бодрый полудельфин никогда не погибнет на солнце, но заснувший – высохнет в миг. Это знал любой детеныш. И Курт сдержал слово. Блейн вынырнул прямо перед ним, чувствуя, как хвост сводит от такого быстрого переплыва, но он не мог медлить. Он щелкнул Курта по носу мокрым пальцем, и тот повел плечами, глаза открывая. Они были голубые, словно само море, нет – словно ясное небо, которое так, на самом деле, любил Блейн, и он понял, что поступает правильно. Пусть и прошло всего несколько дней. Пусть все, что он знал о Курте – то, что он… Прекрасен и не может охотиться. Блейну хотелось защищать его. Оберегать. Хранить до самого их конца, который будет, точно как в сказке, в один день – это все было не так, как у Хантера или Джеффа с Ником, они никогда не описывали того, от чего теперь горело сердце Блейна. Он медленно достал венок из воды и надел его Курту на голову, задев ненароком острые уши, а потом дрожащими руками за камень ухватился. Курт застенчиво спрятал взгляд в ладони, а кончиками пальцев коснулся тех самых алых цветов, что теперь были у него на висках. Они так шли ему. – Это подарок? – прошептал он. – Да. Тот самый подарок, – закивал Блейн, – ты… Не отказывайся. Прошу. – Ты… Ухаживаешь?.. – покраснел Курт от этих слов. – Я не… Я не дева. – Это не важно, – ответил тихо Блейн, заползая на камень медленно, и Курт прогнулся в спине, чтобы дать ему место. Положил свои ладони на ладони Блейна – они были такими… Теплыми. – Оставайся со мной. Навсегда. Я клянусь, что буду заботиться о тебе, – приблизился он. – Я буду петь для тебя каждый день в благодарность, – дрогнул голос Курта, такой высокий, такой прекрасный и такой бархатный. Он прошептал это Блейну в губы – и невинно глаза прикрыл, чувствуя впервые на своих губах нежный поцелуй. Осторожный и искренний, соленый, как морская вода, и горячий, как солнца лучи. Он руками скользнул по плечам Блейна, сжал их, обнял – и спустил хвост в воду, давая Блейну своим с его переплестись, ощутить, как же мягок он, но силен. – Споешь для меня сейчас? – спросил Блейн, к груди Курта прижимаясь и осторожно касаясь пальцами его спинного плавника. Дыхание его дрогнуло – Курт сжал его плечи тонкими пальцами, моргая быстро-быстро, и прошептал тепло: – Я обещал, что спою, когда ты вернешься. И разомкнул свои тонкие губы, чтобы навсегда закрепить свой с Блейном союз.