Море-вода

Место для пикника ребята выбрали тихое. Птицы, гулко рокотавшие на ладонях расправивших свои мускулистые плечи деревьев, с наступлением темноты рассыпали свое хоровое пение на единичные отзвуки голосов, а потом и вовсе заглохли, оставив широкой линии пляжа терпкую тишину. Черный лес, чьи застывшие в устрашающем танце стволы оголял, подмывающий под самые кроны, свет костра нависал над путешественниками неприступной стеной, слабые волны с неразборчивым шепотом накатывали на темный берег с другой стороны. Безлюдный остров, который выбрали пиратские команды, как развилку своим дорогам, был негостеприимно прохладен с ними, но в тоже время отстраненно миролюбив. Такая роскошь была для них чудом, Луффи чувствовал, как коробило и нервировало спокойное место, привыкших к ожиданию подвоха старпома и кока — остальные, благо, умели радоваться передышкам. Обычно шумные Мугивары не изменяли себе, веселились, как умели, от чистой души, и устроенный ими ералаш члены команды Пиратов Сердца подхватывали с неожиданным энтузиазмом. Они пели под трепет гитары Брука, легко соглашались на азартные игры с Нами, втягивались в предложенные Усоппом танцы, и кажется, с каждой проведенной бок о бок с Мугиварами минутой раскрепощались только больше. Команда Пиратов Сердца оказалась поразительно легкой на подъем, будто это не их капитан за весь период плаванья с на Санни Го ни разу не искривил губы в улыбке. Будто не их капитан корчил кислую мину на всякое чудачество кого-либо из союзников. Будто не их капитан дрался на смерть, эгоистичным решением оградив свою команду от битвы и отправив как можно дальше. Причиной их веселья Луффи находил счастье незнания ужаса застывшего в глазах Трафальгара, когда по небу распростерлась птичья клетка. Они не видели тела Ло изогнутого на земле от впившихся в грудь пуль, уходящего тепла его оторванной руки, липкой, пропитавшей его одежду крови, и тихого обреченного проклятья, против воли вырвавшегося из его рта, когда подошва туфли Дофламинго оказалась занесенной над его головой. Им был незнаком Трафальгар Ло таким, каким его довелось чувствовать Луффи — сломленным, не дышащим, отчаявшимся, готовым пожертвовать свою жизнь ради погибшего человека, чье имя было вышито на его потрепанном плаще. Зато, думал Луффи, они видели сломленным и отчаявшимся его — зрелище, к счастью, не открывшееся взору Мугивар, и оттого не сумевшее стереть с их лиц бесценных улыбок. Наверное, этот обмен самым страшным, тем, что каждый из капитанов, пожелали бы оставить в тайне от своих и связал их в крепкий узел альянса, срок годности которого, к сожалению, подходил к концу. Луффи не мог точно сказать, как воспринимали кончину их союза с Трафальгаром команды, впереди их ждала вражда и соперничество, хоть Ло и не высказывал вслух своих планов на дальнейшее плаванье, в случае их внезапной встречи на просторах морей ее исход был логичен и предрешен. Мысль, что когда-нибудь он прочтет на лице Трафальгара адресованную себе ненависть или злобу казалось Монки Ди нереальной и бессмысленной — неужели они и правда схлестнуться когда-нибудь и вместо битвы плечом к плечу изберут войну против друг друга? Разве можно беспечно сидеть рядом и соприкасаться коленями, а потом обернуть в прошлое моменты вверенной ими друг другу слабости, и бить по больному пушечными залпами? Луффи так не умел. И почему-то парадоксально был уверен в том, что Траффи так не умеет тоже. Лицо Ло освещал жар костра, делал морщины угрюмости более яркими и глубокими. С момента их победы на Дресс Роуз, он стал молчаливее и тише, чем был до этого, сливался с собственной тенью и будто бы совсем потерял голос. Луффи, внедряющемуся в личное пространство врача, больше не удавалось вырвать из его горла возмущенного вопля. Хирург Смерти молчаливо сносил все его выходки и скупился даже на недовольное выражение лица. Он будто застыл где-то на границе страшного прошлого и не менее страшного будущего, в котором его не держало совсем ничего. Трафальгар отправлялся в свободный полет, и выбирать, будет ли он падать или махать крыльями, пытаясь взлететь высоко, предстояло лишь ему самому, и решение это давалось капитану Пиратов Сердца чертовски трудно. Его мысли, должно быть, уже давно были закованы в жестяном сундуке субмарины и прокладывали маршрут в никуда — в то самое никуда, где столкновению с Мугиварами не было места. Луффи точно знал, что если выпадет шанс им больше не встретиться вновь, Ло его не упустит, и уже заранее, уже заранее скучал. Привыкший стеснять себя в словах и чувствах Ло на протяжении всего пиршества был категорично молчалив. Он провожал каждый проносящийся мимо него в какой-то откровенно идиотском танце вокруг костра силуэт, будь то пират Сердца или Мугиваровец, с едва различимой тоской во взгляде, но сам ни в чем участия не принимал. И Луффи, успевший привыкнуть к тому, что союзник не меняет своего расположения целый вечер, позволил себе отвлечься и на короткое время влиться в веселье. В круговороте жарких отблесков языков пламени по родным и совершенно новым ему лицам, в печальных глазах друзей и пока еще союзников, в дурачествах и сумасшедших плясках Луффи на мгновение потерялся, а когда умаявшийся, разгоряченный и запыхавшийся вернулся на насиженное местечко, то Трафальгара там не было. Песок уже успел остыть, а, следовательно, ушел хирург уже достаточно давно, и Луффи не на шутку разволновался. — Да отлить, наверное, пошел, — буркнул Зоро, безразлично наблюдая рассеянные метания взгляда Луффи по сторонам. За спиной старпома черной пастью раскинулась беспросветная густая чаща, и, не сумев разглядеть в ее недрах ничего, кроме всепоглощающей темноты, Монки Ди ощутил, как екнуло сердце, а тревога вытянула резиновое тело в звонкую струну, поставило на гудящие от усталости ноги. Ророноа вскинул на подорвавшегося Мугивару глаза и неодобрительно скривился, но в его голосе, когда он окликнул двинувшегося вдоль берега капитана не было ни беспокойства, ни злости: — Да дай ты поссать человеку спокойно, ну! Луффи от него отмахнулся. Лес дышал прохладой и черной, затягивающей трясиной ночи, будто бездна, впитывающая в себя абсолютно все. Чужеродность его зыбких складок нетоптаной никем земли манила и одновременно отталкивала, и некоторое время, пока позволял расползшийся от кострища свет, вглядываясь в его непроходимое нутро, Луффи рассудил, что даже для того, чтобы справить естественную нужду Ло вряд ли бы сунулся глубоко в чащу. По мере отдаления от костра Монки Ди, глазами не привыкшими к жидкой темноте, с трудом разбирал дорогу. Песок, не знавший тепла огня, с каждым футом становился тяжелее и холодней, Луффи зачерпывал его полные сланцы — не сравнить, конечно, с необъятными дюнами Арабасты, но шагать было все равно нелегко. Он плелся по пляжу достаточно долго, пока длань неба прорешеченная дырами звезд, как если смотреть через дуршлаг на солнце, не стала основным источником света. И в ночи, на фоне желтой дорожки брошенной на безмятежную воду лимонной коркой совсем еще юной луны Луффи нашел Ло. Хирург стоял по щиколотки в воде — морской, вытягивающей силы, воде, его туфли чуть различимым черным пятном валялись на не облизанном волнами песке чуть поодаль. Ло смотрел куда-то на горизонт, который четко обозначала полоса лунного чуть трепещущего отражения, но подошедшего к нему Мугивару, он, разумеется, слышал. Луффи не смог разглядеть его лица, когда Траффи к нему повернулся — темнота прикрывала его эмоции, и без того не слишком часто проглядывавшие в острых чертах. Луффи только почувствовал — в набившем оскомину молчании Ло, в призывном обманчиво-ласковом плеске волн, что вопросы здесь будут лишними. Он подобрался к самому ложу воды, где касалось берега накатывающее море, и спрятал в карманах руки – он, кажется, теперь понимал, почему Санджи так делал. Черный силуэт хирурга не шевелился, стоял каменной несокрушимой фигурой — упрямой. Прямой. Монки Ди поджал пересохшие губы. Трафальгар без меча, встрявший в мель, будто якорь, был безобиднее и слабее ребенка — наверное, таким растерянным и беззащитным было сейчас его сердце. Луффи хотелось шагнуть к врачу и обнять, но море-вода непреклонно прочертило между ними влажную свою границу. — Тебе следовало бы остаться и развлекаться там, — голос хирурга был таким тихим, что Монки Ди вначале почудилось, что это море шепчет ему, — с остальными. Зашипела морская пена, окончание фразы хирурга растворил этот звук. Луффи сглотнул вязкую слюну. Горло загудело, завибрировало, слова дались ему хрипом — невнятным и слабым, неуверенным звуком. — Тебе тоже. Ло покачал головой, Луффи и представить себе не мог, что бы это значило. Море вздыбливало песок, звенели в перекате воды друг о друга камни. Трафальгар вновь ушел в себя, замолчал, будто исчерпал лимит допустимых слов и эмоций, и не сумевший удержать иссякающее терпение, Луффи необдуманно шагнул ближе. Вода потянула из него силу, как будто стягивала с плеч что-то тяжелое, и сделала тело мягким, хоть и не как у всех — нерезиновым, но ощутимо более обыкновенном, будто с размаху вписавшимся в общепринятую норму. Вода протянулась мокрым ковром под его подошвами его сланцев, мягко коснулась пальцев, и, отступив, оставила только пропитанный соленой влагой песок. — Ты ведь любишь такое? Веселиться, заводить друзей… — проскрипел Трафальгар, и после короткой паузы длиною во вдох продолжил. — Этот момент, когда мы еще не враги… Ты мог бы наслаждаться. Волна вновь накатила слабостью и с тихим цокотом отбежала назад. Застывший на достаточной глубине, чтобы сделать соприкосновение с морем неизбежным, Трафальгар оставался простым человеком. — А мы могли бы… — мусоля бессмысленную надежду, проблеял Луффи. — Не становится врагами совсем? Ло отрицательно покачал головой, на этот раз значение этого жеста было понятно. — Ты бы стал моим, — Луффи поперхнулся воздухом, хватанул слишком большим глотком, и на глаза навернулась влага. Ло тихо фыркнул, и закончить пришлось через силу. — Накама. Кувыркающееся камушки, безропотно следующие за откатом волны, клокотали. С видимым трудом преодолевая врученное ему морем бессилие, Ло сделал Мугиваре навстречу шаг. Луффи пришлось задрать голову, чтобы невидяще уставиться в его сокрытое ночью лицо. — Тебе так сильно этого хочется? — поинтересовался Трафальгар с усмешкой в голосе — доброй и почему-то обреченной. — Ты ведь понимаешь, что ничего не выйдет. Луффи не ответил. Его пригвоздило к месту очередное объятье моря, от Трафальгара стоявшего теперь совсем близко пахло дымом костра, теплом, водорослями и солью свободы. — Я не могу оставить свою команду. Ты ведь… Не оставил бы свою, верно? Если бы, например, я предложил тебе присоединиться ко мне… К нам. Луффи склонил голову и сжал кулаки. Как эта глупость вообще могла придти Траффи в голову? Команда была для Монки Ди всем и даже, пожалуй, больше. Он придавал существованию ребят в своей жизни слишком много смысла, и, на его взгляд, было вполне справедливо, что для Ло его команда тоже была чем-то важным и истово родным. Несправедливым было только то, что такими же важными и родными друг для друга стали они сами. Руки Ло нашли его плечи нерешительно, почти на ощупь. Море, вобравшее в себя дневную жару, не отрезвляло, роднилось к горячей коже парным молоком, но кожа Луффи обсыпалась рябью мурашек, стоило дыханию Трафальгара пощекотать его лицо. Луффи так и не сумел понять, отчего закружилась голова, когда губы Трафальгара неуверенно и мягко коснулись его губ, а волна, новая и более сильная, окатила его до самых лодыжек. Связь с землей оказалась не прочной — слишком долго простоявший во вражеской для фруктовиков среде, Ло держался на ногах с трудом, а Луффи был слишком ошарашен и окрылен происходящим, чтобы заметить, что ось мира пошла под откос, и в какой-то момент удерживать равновесие оказалось для них невозможным. Трафальгар не то запутавшийся в собственных коленях, не то опрокинутый вытягивающим силы морем, вдруг стал оседать назад, и Монки Ди, оказавшийся совершенно неспособным предпринять хоть что-то, чтобы остановить или хотя бы замедлить падение, звучно чавкнул увязшими в рыхлом песке сланцами и рухнул на врача сверху. На секунду Луффи показалось, что они утонут: спину обдало взмывшими и опавшими ливнем брызгами, вода разошлась и сомкнулась под плечами Ло. Огонек костра отсюда казался крошечным лепестком света — их не успели бы даже спасти. Они могли погибнуть нелепо, бесславно, захлебнувшись в луже морской воды — осознание этого риска, адреналиновая вспышка взбодрила замедленный морем пульс, и он шустрым фокстротом забарабанил Монки Ди в уши. Сердце долбануло в грудь, как прикладом, сильно, точно пыталось выбить Монки Ди грудину и ребра лишь с пары ударов, Ло под ним дышал тяжело и редко, словно экономил силы на вдох, а его сердце — громкое сильное и такое же заторможенное, как у Луффи, эхом вибрировало Мугиваре в ключицу. Они могли умереть в этой моря-воде, обнявшей их сладко-тягучей периной соленой пены — эта мысль, правильная и жизненно важная, трепетала в мозгу и туманилась, исчезала и растворялась в нигде (хотя, возможно, настойчиво и жадно целующий размякшего Ло, Луффи отпустил ее добровольно). Руки поползли по намокшей одежде лениво и вяло, Луффи почти не хватало сил, чтобы вжаться пахом в пах Трафальгара, так крепко, как того хотелось — хлебнувший одеждой и большей поверхностью тела воды, врач не имел ни малейшего шанса на отступление, осуществить которое он, в общем-то, и не пытался. Монки Ди намял себе колено отшлифованными камнями, просунув его между бедрами Ло. Ему вдруг вспомнилось, когда его онемевшие и непослушные пальцы дергали неподдающуюся ширинку чужих джинс, что когда-то похожим способом Робин удалось затащить в их команду киборга, и это воспоминание растянуло одеревеневшие губы в кривую улыбку. Замок не давался. Луффи трогал хирурга сквозь плотно и влажно облепившую его тело ткань, и тихо поскуливал — на более бурное проявление эмоций не хватало энергии. А Ло, будто целиком полагаясь на ставшее беспрекословным для него оправдание безумства стоячей воды, вздрагивал под неспешными прикосновениями и выгибал спину. Море обступало их тесным кольцом, наверное, заливало Трафальгару в уши, потом отплывало прочь, и накрывало их вновь. Кожа Ло омывалась солью, Луффи чувствовал ее на своем языке, когда целовал врача в губы и в изогнутую навстречу неторопливой ласке шею. Они дышали едва. Монки Ди было странно понимать, что что-то настолько редкое и тяжелое, как их вздохи, разрушает напевную мелодию волн, а потом вливается нее и становится с ней чем-то единым. Они ведь почти тонули, когда медленно, невыносимо медленно, до судороги в расслабленных суставах, терлись друг о друга — слишком обессиленные, чтобы кончить или хотя бы раздеться, и как выбросившиеся на мель киты ныряли в торжество обоюдной слабости и не задумывались ни о чем. Луффи не мог вспомнить, выволокло их на берег или же они сумели выползти сами — сознанием завладела истома, будто море забралось даже туда. Глотать промаринованный запахом моря воздух было тяжело, казалось, тело было истощено настолько, что ленилось даже дышать. Ло рядом не шевелился, окончательно изморившись и провалившись в тяжелый и крепкий сон. К его мокрым джинсам и волосам прилип песок и ракушечная перламутровая крошка, белевшая в рассветном розовом полусумраке, как кунжут, из-под стянутого до локтей в порыве утомительной страсти на плече виднелся светлый рубец свежего шрама. Небо розовело, облаченное в вату облаков, солнца было не видно. Луффи вдруг понял, что здесь, не предупредив никого, они провалялись целую ночь. Но не успел удивиться тому, как их еще не спохватились, как его ладонь обдало песком, тут же прилипшим к влажной коже, как сахарная пудра. Возвышавшийся над ним Зоро хмурился, остановившийся позади него Санджи бурчал что-то по поводу забившегося в ботинки песка. Нами, Робин, Брук, другие, и Пираты Сердца, рассредоточившиеся по пляжу — все были здесь, и все они смотрели на двух капитанов, и, к своему стыду и удивлению, на их лицах Луффи нашел грусть и совершенно одинаковую решимость. Произошедшее между ним и Ло было до абсурдного очевидным: сланец Луффи, настойчиво прибиваемый к берегу морем (второй, вероятно, оно забрало себе), стянутая криво-косо намокшая одежда на них обоих. И уже потемневшие укусы-засосы на оголенных плечах и шее Ло (как Луффи только хватало на такое силы?)— все это свидетельствовало о слишком многом, чтобы нужно было говорить что-то еще. И Монки Ди вдруг понял, что не может выдавить из себя ни звука. Такое с ним было впервые, когда не хватало слов, и язык будто присох к небу. А команды смотрели на них, распластавшийся у ног воды, и, кажется, понимали больше, чем сами Луффи и Ло могли бы. Они понимали намного больше, чем Ло и Луффи могли бы представить себе, и Монки Ди не имел ни малейшего представления, как он объяснит их «понимание» добровольно отданному ему Пиратами Сердца Трафальгару, когда он проснется на его корабле.