Вставай на лыжи!

Ехать по уже кем-то проложенной лыжне – довольно просто. Если ее, конечно, не прокладывали редкие экстремалы, старавшиеся как можно ближе подъехать к каждому дереву. Райнхард в эти виражи вписывался легко, словно последние года полтора не просидел по уши в документах, изредка прерываясь на официальные визиты, а занимался горнолыжным спортом. Кирхайса тоже по большей части спасали старые рефлексы, но последнюю елку он все-таки зацепил лыжей. Даже сам не заметил, как – вот он мчится за мелькающей впереди голубой курткой с белой полоской вдоль спины, стараясь не упустить ее из виду, и вот уже сидит на снегу, облепленный с головы до ног всем, что до этого мирно украшало елку. Стерев с лица снег и проморгавшись, Зигфрид увидел, что его авария не осталась незамеченной. Райнхард быстро поднимался по склону. –Я в порядке! – Кирхайс махнул рукой, не рискуя пока вставать. Ноги, судя по ощущениям, были целы, но вот лыжи доламывать не хотелось. Спускаться пешком до уютных домиков, занятых на ближайшую неделю первостепенными лицами Нового Рейха, было бы слишком долго. А началось все с того, что Лоэнграмма попытались уговорить хоть немного отдохнуть, мотивируя это тем, что основные серьезные вопросы, требовавшие его внимания, на данный момент решены, а в отпуске он последний раз был в связи со вступлением в брак... Кайзер парировал выпиской, из которой следовало, что все присутствующие перерабатывают не меньше него, а затем решил этот вопрос в привычном стиле. Арендовал на личные средства дорогой, но с момента смены власти не слишком популярный курорт, приказал организовать по высшему разряду охрану всей планетки, где тот располагался, и на следующем заседании зачитал список тех, кто поедет отдыхать. Исключений было мало. Не избежал сей участи даже Оберштайн. Многие адмиралы решили выехать с семьями, так что курорт в итоге пустынным совсем не выглядел. Разве что собственно лыжные трассы были полностью свободны, но все пространство вокруг них было под плотным наблюдением, так что иллюзия одиночества не нарушала протоколов безопасности. Да, именно иллюзия – если Райнхард сейчас сделает отмашку, то здесь быстро появится помощь. Но пока он собирается справиться сам, и Зигфрид уверен, что у него получится. Это же не Капче-Ланка, а там они как раз справились в свое время. Когда Лоэнграмм разгреб снег, оказалось, что лыжи в принципе целы. Заодно Кирхайс понял, почему зацепил дерево – надо было сделать поправку на собственный рост. И, соответственно, длину лыж. У большинства катавшихся здесь они были немного короче. Опираясь на друга и елку – практически чистую и резко выделявшуюся в этом царстве белизны, – Зигфрид наконец поднялся и вытряхнул снег, забившийся за шиворот. Зеленый шарф вымок и по цвету теперь совпадал с еловыми лапами, но снимать его Кирхайс не стал, лишь плотнее застегнул воротник куртки, чтобы не продувало. А то с Райнхарда сталось бы отдать свой и в итоге простудиться. До двухэтажного дома, который они заняли всей семьей, добраться без приключений не вышло. Лыжа подвела-таки, уже почти в конце пути, и на сей раз в сугроб они угодили оба. Лепившие у коттеджей снеговика детишки Биттенфельда пришли в восторг, а сам Фриц сказал, что тоже так сможет – только надо поймать Оберштайна и облепить снегом. Судя по выкрикам детей, убедить того поучаствовать они уже пытались. Оберштайн отказался и быстро покинул опасное место, от греха подальше. Верный Фернер остался замещать начальство и потому в списках отпускников не значился. Вполне возможно, Оберштайн уже не раз успел об этом пожалеть. Появился он только к ужину, когда отогревшиеся адмиралы во главе с кайзером созерцали произведение искусства. Лишенный привычных материалов Меклингер изваял из куба льда скульптуру, изображавшую Оберштайна в полный рост. Идея, как осторожно выяснил Кирхайс, принадлежала Ройенталю. Тот тоже выслушал жалобу детей Биттенфельда и заявил, что памятники таким людям надо ставить из более утонченного материала. Многостороннего активного любителя искусства немедля посетило вдохновение. После осмотра статуя была вынесена на улицу. Из-за стола казалось, что отражение Оберштайна двоится. У некоторых оно, правда, четверилось, и это стало причиной завтрашних событий. Утром, увы, статуя была найдена испорченной. Все тот же Ройенталь, подогретый виски, затеял спор с Лютцем – попадет ли тот по маринованному помидору в темноте с пятидесяти шагов. Помидор был помещен на голову изваяния и после меткого выстрела намертво прикипел к прическе. Со стороны казалось, что статую кто-то треснул по голове, и образовалась шишка. Меклингер, увидев свое творение дополненным, произнес пламенную речь не без непарламентских выражений. Кайзер, с трудом удерживаясь от смеха, повелел убрать ледяного Оберштайна. Утилизировать статую вызвался Биттенфельд, за неимением десантного топора взявший пожарный. Меклингер дал добро, но из оставшегося куба пообещал ничего не ваять. Мол, все равно вокруг одни вандалы, за вычетом Его Величества. Величество же при первой возможности уединилось с Кирхайсом и наконец позволило себе просмеяться. Впрочем, это был далеко не последний повод для здорового веселья. За неделю отдыха обошлось практически без травм – только Биттенфельд, рискнув обновить сноуборд, повторил подвиг Кирхайса и потом всем рассказывал, что его сглазил кое-кто с электронными глазами. На четвертый день зарядил снегопад. Выпавшего снега хватило не только на новых снеговиков, но и на две крепости. Над одной вывесили знамя, снятое со стены в столовой, над другой повесили нечто серое, напоминавшее чей-то знакомый плащ. Предполагаемый владелец, однако, заявлений о пропаже не делал и вообще из своего домика не выходил. Снежная баталия продлилась до темноты, состав сражающихся все время менялся, но по итогам промокли и замерзли все. О большинстве, к счастью, было кому позаботиться, а остальные могли и сами воспользоваться горячими ваннами и иными способами согреться. Лоэнграмм и Кирхайс, отогретые любимыми женами, внутрь практически ничего не принимали – так, по бокалу вина. Но и этого хватило для рождения общей идеи – кому-то из компании на отдыхе определенно плохо, и это срочно надо менять. –А то получается, что я его сюда привез, чтобы всем было над кем издеваться, – Райнхард покосился в сторону окна, откуда был виден занятый Паулем коттедж. Кирхайс вздохнул. Ситуация действительно получилась некрасивая, но он не представлял, как ее исправить. Немного подумав, он решил, что нужно поговорить с Оберштайном наедине и объяснить ему, что сюда все приехали отдыхать и расслабляться, а для многих людей в это понятие входит и откровенное дуракаваляние. Объяснение явно должно было стать непростым. Зигфрид уже хотел было взять эту миссию на себя, когда друг объявил, что завтра же утром вытащит Оберштайна на лыжную прогулку. –Конечно, вас он скорее послушает, – с некоторым сомнением произнес Кирхайс. Райнхард лишь отмахнулся и, поговорив еще с полчаса о других значимых вещах, отправился спать. На завтраке кайзер и Оберштайн не присутствовали. Не появились они и позже, что подвигло некоторых адмиралов строить малоприятные версии, включающие закапывание трупа в сугробе. Не то чтобы Зигфрид им верил, на его взгляд Пауль был определенно из тех людей, кому поистине дорога жизнь молодого императора, но на душе становилось как-то тревожно. Он вышел прогуляться, чтобы проветрить голову и заодно увидеть, не возвращаются ли сгинувшие. Спустя минут пять Кирхайс заметил в окружающем пейзаже неправильность. Фуникулер, везший лыжников к началу трасс, был отключен. А точнее, сломан. Естественно, это совсем никому в голову не пришло! Ну, кроме тех парней, которые ковырялись в механизме. Увидев и опознав Кирхайса, они доложили, что кайзер со спутником зависли в очень неудобном месте, откуда спрыгнуть нет возможности, а вариант «подлететь и снять» также сопряжен с трудностями. Как ни странно, когда через полчаса машину наконец запустили, Лоэнграмм и Оберштайн прибыли на нижнюю станцию вполне спокойными. Кирхайс заключил, что время вынужденного заточения над пропастью оба потратили с пользой, наконец обговорив некоторые вопросы, от которых раньше уходили. В последний день перед отъездом Пауль даже принял участие в обороне одной из заново отстроенных крепостей – правда, помогал исключительно советами. Под конец, когда условный противник ломанулся на штурм, Оберштайн невозмутимо снял серое знамя и ушел к себе собираться. Наблюдавший все это из окна Райнхард (все же очередное переохлаждение выразилось в легкой простуде) остался доволен. Большего он и не ожидал. То, насколько положительными оказались итоги отпуска, окончательно выяснилось через несколько месяцев. В частности, прибавления в семье ожидал лично кайзер. А Оберштайн спустя полгода положил на стол Его Величества прошение о двухнедельном отпуске – для себя и заместителя.