Оттенки огня

      Мирцелла с самого начала знала, что у неё нет никаких шансов против него.       Ещё с того момента, как скорбящая и беззащитная, оказалась перед новым королём впервые. Никогда Железный трон не пугал её так, как в тот день. Эйегон Таргариен смотрел с высоты внимательно и холодно, совсем молодой, не многим старше Джоффри. Но он был королём, а она дочерью человека, убившего его отца.       — Я отказываюсь от короны за себя и за своих детей. Я никогда не стану претендовать на власть.       У неё никого не осталось. Отец, мать, братья, дяди, дедушки — все мертвы. А Мартеллы с радостью отправили Мирцеллу в захваченную столицу, ткнули в спину копьём, чтоб поскорее шла в логово дракона, никакая помолвка не уберегла. Тристан, милый Тристан, как же так вышло, что все надежды на их счастливый брак посыпались битым витражом, обнажив лишь провал в никуда?       — Мне не нужен трон. Я признаю Ваше право, Ваша Милость.       Мирцелла сжимала зубы, таила за ресницами блестящие от влаги глаза. На какое милосердие она рассчитывала? Она, дочь Узурпатора, внучка человека, который положил перед троном тела матери и старшей сестры нового короля. Да и зачем ей это милосердие: не лучше ли умереть и воссоединиться с семьёй? Но она была молода, так молода, и сердце не желало верить, что скоро смерть покроет её своим саваном.       Возвращённые на своё место черепа драконов глядели со стен неодобрительно: «Виновна. Во всём виновна». В глазах лорда Джона Коннингтона стыла ненависть. Придворные шушукались, косились с любопытством и презрением. Лишь Арианна да красивая женщина в одеждах септы смотрели сочувственно.       Король спустился по ступеням медленно, мучительно растягивая время перед своим приговором. Остановился совсем близко, так что можно было разглядеть индиговые глаза. Он не выглядел враждебным, скорее заинтересованным, и в сердце зажглась надежда.       — Я не убиваю женщин: я не лорд Тайвин. Вы останетесь при дворе. Отныне Ваша дальнейшая судьба — ответственность короны, миледи. — Голос у него оказался звонок и торжественен.       Это было больше того, на что она могла надеяться.       Столица когда-то была её домом, а сделалась клеткой. Куда бы Мирцелла ни пошла, что бы ни сделала — всюду следовал злой шёпот. Её презирали, ненавидели с такой же лёгкостью, с какой раньше боготворили. Хотелось одного: забиться в щель и не показываться, но у короля были другие планы. Ему, казалось, доставляло удовольствие держать её подле, обращаться при всём дворе, демонстрировать своё небезразличие. Уважаемая гостья. Воспитанница. Пленница.       У неё не было ничего своего — одна лишь милость короля. Короля, чей взгляд всегда следовал за ней по пятам. Он выжидал, и Мирцелла с ужасом ожидала удара, пряталась за завесой манер. Уж лучше бы он вовсе её не замечал, Семеро, лучше бы уж вовсе! Чтобы король не задумал, никаких шансов этого избежать. У Мирцеллы не осталось никакого оружия, никакого щита, никакой защиты — делай что хочешь.       Она сбегала в свой любимый сад, часами сидела там, наблюдая, как увядали цветы, ветер срывал с деревьев покров и уносил прочь. Но даже здесь покой не находился. Неизменно за спиной раздавались шаги, и к скамейке выходил король. Он всегда оставался вежлив, и улыбка часто посещала его губы, делая совсем мальчишкой. Но этот взгляд, этот взгляд! Таргариен садился рядом, заводил беспечный разговор, будто они два совершенно случайно встретившихся знакомых. Мирцелла комкала юбку и делала вид, что не замечала замеревшего у липы белогвардейца. Рассказывала про Север и Дорн, находила в памяти легенды Штормовых и Западных земель, неохотно вспоминала детство в ответ на рассказы короля. Молчать было бы глупо.       — Вы же придёте ещё?       — Разумеется. — Почтительный наклон головы, улыбка и прочь-прочь-прочь до следующей «случайной» встречи. Она могла бы не приходить. Да, могла бы. Вот только король всё равно нашёл бы её где угодно.       «Я надеюсь, вы хорошо спали сегодня?»       «Как ваше здоровье? Вы сегодня бледны».       «Составите нам компанию на охоте?»       Его пристальное внимание пугало, и, что ещё хуже, удваивало и внимание дворни и без того оскорбительное, невыносимое.       Мирцелла не знала, зачем король пригласил её на тот проклятый танец. У него была невеста и с десяток красавиц, готовых продать душу за один благосклонный взгляд. А Мирцелла не желала ни этой чести, ни этого проклятья. Но у неё не было права отказа. У неё не было никаких шансов против него.       Король вёл уверенно, плавно, такой красивый и грациозный, а Мирцелла дрожала. Потому что это всё, включая его пламенный взгляд, было неправильным. От нахлынувшего жара становилось всё труднее дышать. Оставалось лишь сильнее цепляться за плечо в чёрном бархате, мысленно считать такты, уговаривать себя делать вдохи и выдохи и сохранять на лице приличествующее выражение.       Он поцеловал ей руку в конце танца, задержался губами на коже, не отпуская взгляд Мирцеллы из плена своего. Изменчивые глаза-аметисты казались совсем тёмными — в тон дублета, и из их глубины на Мирцеллу смотрела судьба.       Она едва помнила, как очутилась за колонной. Руки дрожали, и знание, какое-то важное знание скреблось на краю сознания, но бой сердца перебивал его.       — Клянусь, она его шлюха!       Дыхание застряло в горле Мирцеллы, потому что обсуждали её, мало заботясь о том, кто может услышать.       — А то ты думаешь, что Его Милость так благодушны к ней? Маленькая дрянь. То-то её мать с братом зачала. А Таргариены на то и Таргариены — что с них возьмёшь.       У Мирцеллы забрали семью, титул, дом, а теперь лишили и последнего — чести. Извращённый, жестокий план короля.       Вечерний сад был пугающим. Опустившиеся сумерки размыли границы яви и фантазии, и в каждой тени таился призрак. Мирцелла в отчаянии обняла иву, прижалась мокрой щекой к шершавой коре. Пожелтевшие листья шумели над головой гневно, ветки низко клонились, гладили по голому плечу. Сизое платье — разумеется, дар короля — было слишком открытым и дорогим для нежеланной гостьи. По коже бежали мурашки, но Мирцелла лишь плотнее прижималась к стволу, мечтая замёрзнуть на месте. Из-за ветра, гуляющего в листве, она не сразу различила шаги.       — Миледи…       Кто бы сомневался! Король вновь нашёл её, последовал, как привязанный. Во истину он стал её проклятьем.       — Вы должны быть на торжестве, Ваша Милость, — резко ответила Мирцелла. Из-за слёз голос жалко хрипел.       — Я вас чем-то обидел? — помолчав, спросил Таргариен. Он остановился непростительно близко, опершись ладонью на ствол ивы, запустил пальцы в серебряные пряди. Поникшие ветки скрывали их от любопытных глаз, и Мирцелла ощущала себя запертой с королём наедине.       — Зачем вы меня так позорите? Неужели жажда мести столь сильна, что вы решили растоптать и мою честь, и моё самоуважение в уплату за гибель вашей семьи? Что же останавливает вас от окончательной победы? Двери моих покоев для вас всегда открыты. Такой поворот событий едва ли удивит сплетников.       Она устала, так устала бояться, разгадывать намерения короля, не замечать шёпота придворных!       — Я не хотел вас оскорбить…       — А что же вы тогда хотели? — с вызовом спросила Мирцелла. Он неопределённо повёл плечами. Всегда такой уверенный, улыбчивый и яркий, а теперь будто потерянный.       — Неужели вы видите во мне только врага? — наконец, спросил король.       — А вы во мне?       — Если бы я видел в вас врага, то не приходил бы в сад. — Его волосы трепал ветер, и голос звучал грустно.       — Тогда зачем? — шепнула Мирцелла. Злость и отчаяние угасли в крови, и стало совсем холодно. Вместо ответа король протянул руку, обхватил за запястье и потянул к себе. Его кожа была очень тёплой, будто по венам действительно тёк драконий огонь, а губы оказались ещё горячей, когда он прижался ими к внутренней стороне ладони. По телу прошёлся озноб. Мирцелла боялась дышать, зачарованная глазами напротив и жаром, что струился по руке от прикосновения Таргариена. Нет, он её не ненавидел.       — У вас есть невеста, — пересохшими губами прошептала Мирцелла. Выдернуть руку не пришло даже в голову. Внутри всё трепетало, сворачивалось в узел мучительно и сладко. Куда только исчез страх?       — Вы думаете, я этого не помню? — горько усмехнулся Таргариен. Он прижал её ладонь к своей щеке, и Мирцелла могла чувствовать, как двигается его челюсть. — Меня с детства готовили к трону. И я не дурак: понимаю, что не имею права выбирать сердцем. Не имею права повторить ошибку отца. И всё же…       Она не сразу осознала, что его вторая рука легла ей на талию.       — Если я вас поцелую, вы меня ударите?       Смысл слов с трудом доходил до Мирцеллы. Она смотрелась в индиговые глаза и не отстранилась, когда Эйегон склонился совсем близко, мягко накрыл её губы своими. Сердце замерло в груди, а потом забилось пленённой птицей в руках удачливого охотника.       Мирцелла с самого начала знала, что у неё нет никаких шансов против него.