London is...

Юске привыкает к Лондону около месяца, Лондон к Юске — не меньше трёх. Юске чувствует себя не в своей тарелке, а Лондон смотрит на него, как на чужака, и растягивает в скептической улыбке сухие тонкие губы. Рен говорит, это культурный шок. Юске не видит ничего культурного в удивлённых заинтересованных взглядах и раздражающем шёпоте за спиной, уже почти ставших привычными. В университете, правда, народ разношёрстный, и даже соотечественники есть — хоть бы и Саэко с третьего курса, но она живёт здесь с самого детства, поэтому, наверное не считается… Словом, несмотря на общую разношёрстность факультета дизайна, Юске всё равно выделяется. Даже не цветом волос, просто не может избавиться от ощущения, что здесь он не к месту, совсем как дурацкая аляповатая брошка, которую профессор Эверс, преподающая историю моды, постоянно цепляет на лацкан в остальном приличного твидового жакета. Не может избавиться от сожаления. А потом в голову ленивыми мохнатыми гусеницами заползают бытовые мысли — между прочим, на английском, — учебные проекты, курсовые, и становится уже не до ностальгии. Три месяца уходит на то, чтобы избавиться от сильного акцента, смешащего дядю Кентаро. Даже с Реном Юске специально говорит только по-английски — сам попросил, теперь не откосишь, — и зачастую объясняться приходится чуть ли не пантомимой, потому что одно дело — учить язык в школе и с репетиторами, и совсем другое — жить среди его носителей. Юске говорит сбивчиво, со странными интонациями, путаясь во временах и артиклях. Рен то и дело поправляет его — необидно, без менторских замашек. «Ничего, Юске, — говорит он, — мне почти два года понадобилось, и всё равно временами «Рандан ису э капитару…» Приноровишься ещё». У Юске нет причин брату не верить. Приноровится, конечно, куда деваться. А до тех пор — покерфейс, аудиокниги в наушниках — господи, какой же этот британский акцент невозможный, — и делать вид, что всё отлично. Если повторять это самое «всё отлично» раз по двадцать в день — в итоге получится самому в это поверить. Тем более, ничего объективно плохого ведь не происходит, просто… тоскливо немного, что ли. — Может, на рождественские каникулы к нашим слетаешь? — предлагает Рен как-то вечером. Юске клюёт носом на диване и не сразу понимает, что ему говорят. А затем, не слишком успешно спрятав досаду за упавшими на лицо волосами и зевком, мотает головой. Слишком много дел, дедлайны, некогда через полмира летать, как бы ни хотелось. Тем более, родители и сестрёнка планировали зимой отправиться в тур по Европе, может, как раз и в Лондон на пару дней заглянут. К тому же, Рождество в Лондоне — это пёстро и интересно, так что незачем срываться с места. А Тадокороччи и Кинджо на Новый год наверняка пойдут в Чиба-дера, может, и младших тоже прихватят. Раньше Юске всегда ходил с ними. Теперь он иногда получает от них письма, авиапочтой — от консервативного Тадокороччи и Оноды, и по электронке — от Кинджо, но почти никогда не отвечает. Просто не знает, что сказать. Но есть один человек, не отвечать которому хотя бы изредка Юске не может, и иногда пересиливает себя, усталость и часовые пояса. — Юске, ложись спать, опять ведь серый будешь, — легонько хлопает по плечу Рен, и Юске, почти задремавший над клавиатурой, рассеянно моргает и косится на часы. Четыре часа ночи. В Хаконе полдень, Тодо час как вернулся с утренней тренировки. Сразу же написал, и вот… Они никогда не созваниваются, только переписываются изредка. Вернее, Тодо пишет ежедневно, и много, а Юске иногда отвечает, и тогда его втягивают в разговор, похожий на партию в настольный теннис. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Писать длинные письма, похожие на большие монологи, Юске не умеет. — Через пятнадцать минут лягу. Наверное, — не очень убедительно обещает Юске. Рен вздыхает, отходит на пару минут и возвращается с двумя дымящимися кружками. Одну ставит на стол, подальше от края, чтобы Юске спросонья не сшиб её на пол, легонько треплет по заплетённым в немного растрепавшуюся косу волосам. — Если будет желание — заглянешь потом ко мне, хочу узнать твоё мнение о парочке новых концептов, — улыбается Рен, отхлебнув кофе из своей кружки, и выходит, притворив за собой дверь. Юске бормочет сбивчивое «спасибо» и возвращается к экрану. Он уже смутно понимает, о чём его спрашивает Тодо, поэтому кофе очень кстати. Хорошо, что завтра… нет, уже сегодня на учёбу идти не надо, но Юске — законченный жаворонок, просыпаться позже шести не умеет в принципе, так что, наверное, не имеет смысла ложиться. Рен, в отличие от него, не менее законченная сова, как и его вдохновение, поэтому работает преимущественно ночью. Что совершенно не мешает ему, когда приходит очередь «дежурить по кухне», выползать из своей мастерской спозаранку и довольно неплохо готовить. А, да. Кажется, Тодо спрашивает о предстоящей университетской гонке. Юске бросает короткий взгляд на расплывчатое светлое пятно на стене — форму Сохоку, привезённую на память — и невольно улыбается. Здесь немало велосипедистов, и соревнования можно найти на любой вкус. Ну, почти. Гор чудовищно не хватает, здесь холмики — не сравнить с Чибой и Канагавой, а постоянно выезжать к чёрту на куличики — никакого времени не хватит, и так всё съедают учёба и работа. Рен не грузит, Юске помогает ему в формате «когда есть время и идеи», но в итоге сам поражается количеству набросков. Рен говорит, что в весенней коллекции у Юске может быть своя линия. Очень амбициозные планы. Юске, наверное, сказал бы, что Рен ему льстит, чтобы не усугублять и без того тяжёлую адаптацию, но это было бы неправдой. Брат может и раскритиковать в пух и прах, и от души пропесочить мозги, если ему кажется, что Юске витает в облаках. Так даже лучше. На дифирамбы Юске бы обиделся, а так — Рен отлично мотивирует идти дальше, брать больше и не раскисать. Когда загружаешься работой, не остаётся времени на саможаление, а когда работа ещё и приносит удовлетворение — для саможаления не остаётся и поводов. Почти. Наверное, Юске понемногу начинает любить Лондон. К концу весны жизнь окончательно входит в мирное русло. Не сказать, что у Юске вдруг появились друзья, но всякий раз в обеденный перерыв он обнаруживает себя в компании, и это, если подумать, совсем неплохо. Юске привыкает к разномастным диалектам и наконец перестаёт вслушиваться в каждый звук, чтобы понять сильный бирмингемский говор профессора Брауна, а его собственный акцент Кейтлин назвала «очаровательным». Правда, Юске это, скорее, смутило — Кейтлин за ним с марта увивалась. Милая девушка, но совершенно не в его вкусе. Сакамичи недавно писал о пополнении в команде. Негусто, конечно, и горняков на горизонте не наметилось, но Юске всё равно отчего-то улыбается, снова и снова перечитывая написанное бисерным почерком сбивчивое письмо. «Мы обязательно победим, — обещает Сакамичи, — поэтому, если получится и если это не станет проблемой, я буду очень рад, и все мы будем очень рады, если ты сможешь приехать». В этот раз ностальгия не горчит, а отдаёт неприторной сладостью. Кажется, Рену понравились элементы пейзажей Фуджи-Хаконе-Изу, которые Юске, не скупясь, использовал в очередной серии концептов. Наверное, Юске действительно нравится в Лондоне. И английское лето, вопреки ожиданиям, радует отличной погодой, а в начале августа в Камбрии будет проходить однодневка по довольно интересному маршруту… Но у Юске на первую неделю августа другие планы. Рен, конечно, не порадуется пропаже помощника, но он поймёт и не будет ворчать. Между Лондоном и Токио восемь часов разницы, почти десять тысяч километров и двенадцать часов перелёта. На самом деле, не так далеко, когда возвращаешься.