Behind blue eyes.

Когда мы познакомились, он был замкнутым и грозным. Суровый военный, только что вернувшийся из Индии. Сколько человек он убил? Как долго там находился? Что у него в голове? Сказать, что оставаться с ним один на один было жутковато – ничего не сказать. Но я любил и люблю острые ощущения, этот приятно щекочущий нервы страх, его подобие. И я оставался как можно чаще. Мы смотрели друг-другу в глаза и молчали. Кто кого. Он выигрывал. Всегда. Взгляд холодный, пустой, бездонный. Будто в колодец ныряешь. Ещё и это странное пятнышко на радужке – откуда оно взялось? Дефект? Я изучил эти глаза от и до. Каждый их оттенок. Когда Моран удовлетворён, они приятного голубого цвета. Цвета неба в ясный день, коих у нас в Лондоне можно насчитать не более пяти в месяц. Когда он зол, они темнеют. Тёмно-голубые, почти синие. Как ночное, опять же, небо. Как в августе, когда звёзды падают, и никто не успевает загадать желание. Когда Себастьян возбуждён… А возбуждён он был довольно часто. Ещё бы – со мной рядом! Это отдельная тема. Когда я присвоил его окончательно, приручил, позволил находиться около себя чаще, всё стало много проще и лучше. Полковник спокойно обсуждал всё, что мне заблагорассудится, отвечал на мои вопросы, будучи прекрасно образованным человеком, всегда хорошенько обдумывая свои слова. Мы могли обедать вместе, а потом он уезжал убивать ещё парочку «лишних людей». До секса так и не доходило, хоть и неоднозначные «случайные» касания убивали внутри всё живое, заставляли сердце бешено колотиться, качать кровь быстрее, а глаза моего киллера становиться белёсыми, как облака – те самые, рваные и почти белоснежные, которые мы, повторюсь, почти и не видим. Да. Возбуждение окрашивало его очи в настолько светлый оттенок голубого, что я пугался каждый раз, пока не понял, насколько они потрясающе прекрасны. Прижимаясь голой спиной к гладкой холодной поверхности дубового стола, крича от довольно-таки неприятного напора внутри меня, от смеси боли, дикого желания и начинающего проявляться неземного удовольствия, я широко распахнул глаза и увидел их… Страшно светлые, наполненные жгучей страстью, адским желанием и, кажется, самой безумной любовью, на которую только способен одинокий, до сих пор, военный. Прекраснее их не было ничего. Ни в тот момент, ни вообще. Я никогда не замечал за собой способности детально запоминать что-либо, но эти рваные движения, его хриплый шёпот, вопрос «Как ты?», показавшийся мне, распластавшемуся на столе, не просто глупым и бессмысленным, а даже смешным – всё заставило оставить эту ночь в памяти от самого начала до конца. И всё-таки, как здорово, что сил тогда не осталось даже на усмешку. Когда он, окрылённый непонятно чем, пел мне дифирамбы, я умудрялся проверять почту, пить чай и зевать – почти что одновременно. «Всё ясно, Басти, можешь быть свободен», «Да-да, Басти, я тебя тоже». Право, не пристало военному так себя вести. Пусть и говорит красиво, пусть и приятно. Бывает. Наверное. Я так и не дослушал, ни разу, до конца. А зря. В качестве подарков на праздники – деньги с моего личного счёта. В качестве ответов на поздравления или приятные слова – стандартные ответы. Я, в конце-концов, Джеймс Мориарти, а не сопливая девчушка, чтобы висеть на его шее и выдумывать красивые и складные тексты. И он должен был это понимать. Наверное… Когда он спас мне жизнь, получив пулю в плечо, я сетовал на испачканный костюм, в котором он повалил меня на землю, оберегая, уводя от прицела. Когда мы ругались, я всегда морально забивал его в угол, выставляя любую ситуацию за себя и против него. Ну а что поделать, если мне это подвластно. Когда я болел, то постоянно ворчал и называл его «нянькой», ибо нельзя так крутиться около босса. И плевать, что он для тебя значит, кажется, много больше. Наверное, надо было его слушать, тогда бы я понял, но… Когда он говорил о том, что хотел бы хоть немного отдачи, я болтал по телефону. Шик, второй, мой грозный взгляд. «Позже поговорим». А «позже» дела, заботы, не до тебя, снова не до тебя. Мой полковник стал угасать, не больше - не меньше. Но разве было мне до этого дело? Секс, когда я возжелаю, но уже без особого энтузиазма с его стороны. Разговоры всё реже – я и сам мог во всём разобраться. «Всё хорошо? Всё прекрасно!». Отчасти, так и было. Для меня. Когда он ушёл, я и не заметил. Хотя, кому я вру. Я был в бешенстве. Как от меня, Джеймса Мориарти, вообще возможно уйти?! Каким подлым человеком надо быть, чтобы покинуть Меня после всего, что было?! Я искренне не понимал, да и не пытался понять, как и почему такое происходит. Не понимал, пока не сел однажды в Его кресло, что пожёстче и неудобнее, от которого у него, высокого и статного, вечно болела спина. Пока не взглянул на вид, открывающийся его ясному взору. Пока не осознал, насколько односторонними были наши отношения. Наверное, я мог бы и закричать. Посвятить ему оду или написать его портрет. Мог бы ежесекундно признаваться в том, что, на самом-то деле, скрывалось за равнодушным видом и отмашками. Мог бы умолять вернуться. Если бы не одно Но. Я - Джеймс Мориарти. Я так не поступаю. Ну и второе Но. Он – Себастьян Моран. Он не вернётся, что бы ни говорил ранее и какие чувства ко мне ни питал. Сейчас я бы согласился даже висеть на шее, глядя в светло-голубые глаза, выдумывая тексты. Но слишком поздно. Или..? «Небо сейчас цвета твоих глаз. JM» «Надо же. Ты помнишь. SM» «Белёсые мне нравятся больше. JM» «Я не удивлён. SM» «Когда ты счастлив – какие они? JM» «Понятия не имею. SM» «Проверим? JM» «Пожалуй. Мне и самому интересно. SM» «У тебя есть пятнадцать минут. JM» «Ты никогда не изменишься. SM» «Проверим? JM» «Я уже еду. SM»