***
Шаги глухим эхом отдавались во всех уголках старого храма. Только мои. Оба монаха, сопровождавшие меня, ступали по каменным плитам абсолютно бесшумно, хотя, в отличие от меня, были обуты. Я поглубже вдохнула, стараясь не обращать внимания на крупные мурашки, проступившие на коже. Ещё чуть-чуть, и меня бросит в дрожь. Я точно не знала, от холода ли она или от смутного страха, колышущегося внутри. Но нет, отступить я уже не могу. А ведь догадывалась, что испуг и нежелание умирать появятся. Догадывалась, что одной веры будет мало. Догадывалась и сделала всё, чтобы обратной дороги не было. Благодаря долгим, местами жестоким тренировкам, я вполне подчинила себе тело. Усилия воли вполне хватает. Пульс и дыхание выравниваются, мышцы расслабляются, я улыбаюсь. Ничто не помешает мне дойти до цели, даже я сама. Шаги босых ступней стали уверенней. Проходя мимо одного из многочисленных поворотов, я заметила отца, опиравшегося о поддерживающую свод колонну. Мы встретились взглядами. У нас так часто происходило. Только в этот раз он уступил, наклонил голову. Сегодня я выше. Обещаю, отец, тебе не придётся сожалеть об этом. Я буду достойной дочерью. Потолок нависал всё ниже, стены же наоборот расширялись. По углам то и дело попадалась слегка поблёскивающая паутина. Ноги покрылись тонким слоем пыли. Нечасто люди заглядывали в этот храм. Северяне не верят в богов, не молятся им, не приносят жертв. Просто с рожденья привыкли полагаться только на свои силы. Даже алтарь, к которому мы сейчас приближаемся, не место поклонения, а часть магической системы, созданной нашими людьми. Мы знаем о силе природных стихий, и умеем управлять некоторыми их проявлениями. А иногда и сами становимся их частью. Как собираюсь сделать я. Это не так сложно, как кажется поначалу. Нужно всего лишь погрузиться в стихию, слиться с ней. А дальше всё зависит от духа и воли. Если они окажутся достаточно сильны, стихия подчинится, если же нет — поглотит. Тяжёлые дубовые створки распахнулись, пропуская меня в святилище. Каменные стены, каменный пол, каменное возвышение по центру. А потолок скрывается во тьме. Всё вокруг испещрено узорами, одновременно мягкими и острыми, простыми, но не ясными, плавными, уходящими зигзагами. Тяжёлые чаши светильников висят на цепях по периметру. Напротив входа — странный обруч, линии на котором восходят вверх, обрываются у металлического края, складываются в языки пламени. Горцы всегда уважали огонь больше остальных. Считается, что постигший огонь подчиняет себе и все прочие стихии. Огонь и есть жизнь севера. Ярче всего пламя в центре. В сантиметре над фитилём. Меня усадили на возвышение. Ноги не доставали до пола. Вокруг молчаливо, без лишних движений, зная свои роли наизусть скользили монахи. А я просто держала в сомкнутых ладонях свечу. Капли расплавленного воска падают на пальцы и застывают. Это не больно, просто тепло. Уходит тот неконтролируемый озноб. Я смотрю на огонь и вспоминаю. Давно, будучи совсем маленькой, только научившейся писать девочкой, я размышляла о свете, крупными буквами перенося свои мысли на бумагу. Тогда я уснула за столом. А утром лист нашёл отец. Я не поняла, почему он так посмотрел на меня. Первый раз, как на взрослую, с уважением. Через пару лет я узнала причину. Сама того не понимая, я пришла своими мыслями к простой истине, однажды выведенной мудрецами. Эту простую загадку используют до сих пор. «Сверкающий серебром месяц между туч, магический шар ночного света на площади и маленькая свеча над листом. Кто из них ярче? Кто теплее? ..» В зависимости от ответа человека определяется его полярность. В жизни от этого ничего кардинально не меняется, просто каждый знает её, как группу крови или стихию магии. Я однажды выбрала свечу. Ту самую, что обжигает пальцы раскалёнными каплями. Ту, что несёт в себе солнечное пламя. Подняв глаза, я увидела отца. Он стоял в дверях. На самой грани, перешагнуть которую ему не дано. У него было бледное лицо. Он боялся. Боялся, что не увидит меня больше. Боялся остаться один. Боялся за меня больше, чем я сама. Не зная, как поддержать его, я улыбнулась. Одними губами прошептала: «Не смотри.» Передо мной из ниоткуда появился старец. Поймав мои слова, кивнул спутнику. Двери закрылись. Я осталась один на один со своим путём. От свечи в руках зажглась череда ламп. Сама она потухла, но пламя выхватило из пустоты высокий свод, зависший в нескольких метрах сверху. Запрокинув голову, я завороженно смотрела на него. Неожиданно моих ног коснулась холодная вода. Я вздрогнула, переводя взгляд на монаха. Он же, не поднимая глаз, смывал с моих ступней пыль. На мгновение мне показалось, что в воду опускается пепел. Единственная одежда на мне — свободная рубашка из белого льна, спускающаяся до колен. Я полностью взобралась на алтарь, провела пальцами по орнаменту, покрывающему камень. Нет, не просто камень. Обсидиан, вулканическое стекло. Я знала, где нахожусь. Единственный храм горцев, место их посвящения, расположен в жерле спящего вулкана. Ровно посередине, между подземным огнём и солнцем. На алтаре храма людской огонь соединяется с огнём истинным, рождая возможность для решившегося вступить на путь Огня.***
Мне было страшно. Я не собиралась менять решение, даже не думала об этом, но ужас накатывал настоящими волнами, не давал сосредоточиться. Ко мне подошёл монах. Всё так же молчаливо, но уже с улыбкой протянул мне глубокую чашу. Склонил голову. Сегодня королева я. Сегодня со мной случится то, на что они так и не решились. Я просто не имею права показывать свои настоящие чувства. Глубокий вдох. Я поднимаю холодный металл. И старик не заметил дрожи в руках. Взгляд прояснился. Я сделала большой глоток. Всё внутри обожгло. Сосуд, казалось, вообще не нагревался, а напиток внутри почти кипел. Снова улыбка. Огненная роса. Особый напиток, о составе которого никто не знает. Лишь два монаха-книжника, перед смертью передающие свои знания следующим. Великая тайна Красного Алтаря. Говорят, каждый чувствует вкус росы по своему. Для меня это липовый мёд, разогретый с вишнёвым вином, мятой и полынью. Я выпила всю густую жидкость, стараясь наполнить каждую клеточку тела этим теплом. У меня получилось. Холод и страх ушли, сил прибавилось, колючие мурашки помогли собраться с мыслями. Даже почувствовать тонкую нить магмы, начинающуюся в полу метре подо мной и ведущую к подземному озеру, я смогла. Ощутила, будто сама на минуту стала ей. Я с благодарностью вернула чашу старцу. Он принял, повторив поклон, и протянул мне длинный нож. Загнутая вниз ручка плавно перетекала в лёгкое лезвие с острым, обрубленным краем. Чёрная рукоять, чёрная сталь. Я узнала это оружие. «Коготь». Ритуальный кинжал, не плавящийся в огне. Но если мне уже отдали его, значит… Я вздёрнула голову, поняв, что за мыслями упустила момент, когда трещины и узоры на стенах наполнили маслом, когда подожгли благовония. Монах стоял в метре от меня, держа зажжённую свечу. Я вскочила на ноги, всё ещё прижимая к груди клинок. Старик опустил свечу, и тут же скрылся от меня в вихре родившегося огня. Сквозь треск я смутно различила хлопок двери. Все углубления в помещении были обработаны особым маслом, что горит многие часы. Расползаясь по всей комнате, как по гигантской сфере, огненные языки завораживали, вводили в транс, одновременно колыхаясь в одном направлении. С шипением вспыхивали железные лампы, превращаясь в настоящие костры. Я стояла на единственном месте, пока не тронутом пламенем. Тени вокруг шевелились, дрожали, увеличивались, исчезали при появлении новых ручьёв жаркого света. По сравнению с пылающей комнатой свод казался непроглядно чёрным. Я опустилась на колени по центру своего возвышения. Дышать становилось всё труднее. Наконец потоки добрались до подножия. Вулканическое стекло засветилось изнутри багряным. Лава почувствовала свободу, наполняя собой линии на кубе. Пора. Всего несколько секунд, и стихия захлестнёт меня. Под веками плясали цветные пятна. Я постаралась сосредоточиться на ощущениях тела, закрыла глаза. Изо всех сил вцепилась в раскалённые иголочки, пришедшие с огненной росой. Сжав ладонями нож, поднесла его к нужной точке. Чуть ниже ключиц, по центру. Оттуда и до конца грудной клетки пройдёт разрез. Северяне верят, что именно в этом месте расположены главные энергетические узлы человека. Те, что нужно открыть для стихии. Именно в них кроется сила духа и воля. Мой народ верит в это. Я верю. Последняя трещина переполнилась. Первые капли показались на гладкой поверхности. Извивающаяся Истинная лава, над которой колышется, точно повторяя движения, огонь, созданный людьми. От соприкосновения с этой помесью пламени, куб начал раскаляться. Было невыносимо жарко и горячо. Не хватало воздуха. Пульс учащался, застилал своим шумом всё сознание, скрывал тихое шипение вокруг. «Не отвергай меня. Не отвергай, не отвергай…» Удар. Сил хватило ровно на то, чтобы рассечь грудь. И в тоже мгновение тела коснулся огонь. Ослеплённая болью от стали, я не сразу поняла, что бессильно упавшие руки тонут в магме. Вспыхивают ногти, плавится, трескается и обугливается кожа. Пахнет горелой плотью. Пламя взобралось по рубашке до краёв раны. Волосы и веки обгорели. Я закричала, когда не выдержав температуры лопнули глазные яблоки. Не в силах удержаться, я рухнула на жертвенник, в горящее озеро, углубляющееся с каждой секундой. Я уже не ощущала себя, только непереносимую боль, разрывающую на куски всю меня. Если бы не действие росы, я бы давно умерла от болевого шока, но всё же, когда магма скользнула внутрь раскрытой груди, я отключилась. Позволила всему, что было у меня, сгореть. Отпустила память о лучших днях, перестала думать о незавершённых делах и планах. В самом сердце — простилась с жизнью. А вулканическое стекло плавилось всё быстрее, опуская моё догорающее тело вниз, к сердцу горы.***
Пустота звала меня. Тишина и покой залечивали раны за секунды, прохладный ветер колыхал волосы. Она звала. Говорила, что спасёт меня, заберёт от этой боли, этих страданий. Она предстала передо мной, как тень, сотканная из ночного неба. От неё пахло землёй после дождя и хлебом. Я стояла на перепутье. На черте между бушующем пламенем в центре вулкана и спокойной ночью, обещающей покой. Я почти согласилась идти идти за ней. Только вдруг вспомнила обжигающую огненную росу. На шаг замешкалась. Не успела на мгновение. Пустота осталась за непреодолимой стеной. Тень за ней металась, злобно сверкала обледенелыми глазами, сыпала проклятья и сулила кошмарную участь. Вдруг пришло осознание, почему столь многие не возвращались после ритуала. Смерть — это легко. Но я ведь обещала быть достойной. Я будущая королева. И не имею права на лёгкий путь, не ведущий к нужной цели. Я развернулась, делая шаг к пульсирующему по ту сторону черты пламени. Боли не было. Вообще ничего ужасного не было. Я плыла среди моря огня, повинуясь течениям, и абсолютно не чувствуя его. Тактильных ощущений не было. Как и звуков. И правда, откуда им взяться, если тела у меня нет, а дух лишь по памяти принимает форму, похожую на человека. Раскинув руки, через которые просвечивались рыже-жёлтые потоки, я беззвучно рассмеялась. Я видела, как густая золотая лава, самая горячая в мире, касается ладони, не причиняя вреда. Будто капля мёда. Но это не всё, не конец пути. Я расслабилась. Слилась с огнём до конца, без остатка. Я слышала стихию. Звала, и она отвечала. Видела её следы на плоти мира. Я больше не жила, но и не умерла. Была всем и не была ничем. Верха, низа, жары, холода, света и тьмы больше не было. Не было пламени вокруг. Только я, единая со всем. Сквозь костёр сигнального огня я смотрела на восход красного солнца над горами востока. С рекой лавы в пещере видела мальчишку в серой рясе, собирающего в кувшин воду из источника, пропитанного моей силой. Я прикасалась к великим янтарным копям, погружённым под слой камней и пепла, и тут же расплавляла железо в родных кузнях. Извергалась волной магмы с вулкана на юге. Была снопом искр в полях на западе, где кострами празднуют равноденствие. Я была этим огнём, перетекала в любую его часть. Только вот забыла, кем была до этого. Будучи пламенем свечи, я однажды увидела комнату, погружённую в предрассветный сумрак. За столом напротив сидел человек. Сгорбившись и перебирая непослушными руками бумагу, он явно не наслаждался минутами покоя. Под его глазами залегли глубокие синяки. Я присмотрелась к нему получше. А он дёрнулся, будто почувствовав мой взгляд, огляделся по сторонам, вновь опустился на стул. Одними губами прошептал имя. Я знала его. Светлый Север… Отец!***
Огонь горел в комнате до утра следующего дня. Я знала, что приходившие монахи не нашли ничего, кроме пепла и ножа. Решив, что обряд не удался, они ушли, заперев дверь. После такой потери, как дочь короля, ещё не скоро кто-нибудь осмелится ступить в святилище. Я спрыгнула на камни, обошла комнату по кругу, касаясь ладонью стен, чувствуя неровность и шероховатость. Яркими вспышками врывались под кожу ощущения. Текстура, цвет, запах, звук… Всё это было так ново, необычно и прекрасно для сгустка огня, обретшего сознание и тело. Всё таки человеческая жизнь имеет свои весомые плюсы. Чего стоит одно дыхание, наполняющее лёгкие живым воздухом! Или возможность изучать всё вокруг чувствительными подушечками пальцев. Но я так же ясно, как и день назад, слышала песнь огня в глубинах земли. Всё ещё по одной моей мысли стихия была готова явить себя миру, исполняя приказ. Да и понимание многих вещей, ранее мне не доступных, напоминало, что я стала той, кем и хотела. Огонь во плоти, временный сосуд, что невозможно убить. Защитница своей страны на ближайшую сотню лет и бессмертный дух. Жрица. Тех людей, что смогли пройти ритуал, называли Жрецами. Их уважали, к ним прислушивались. Жрецы недоступны болезни, яду или стали. Ведь они — просто часть стихии, воплотившаяся и бессмертная. Но Жрецы, как и люди, погибали с приходом старости, духом возвращаясь к своей обретённой сути. Сейчас я знала, что колесообразный обруч за жертвенником висит не только для поддержания стиля. Это — своеобразный градусник, измеряющий силу новых возможностей и чар. Приложив руку к центру, я сосредоточилась на своей связи с огненным озером внизу. По орнаменту, во все стороны от ладони, потекли синие линии. Я же вслушивалась в песнь недр, говорила и призывала, тем самым ускоряя движение белеющих, а затем желтеющих линий. К моменту, когда мой пульс зазвучал в одном ритме с движениями лавы, красный свет выплеснулся за границы круга, застывая яркими брызгами. Дальше всё было проще. Расплавить засов, отворить дверь, двинуться вверх по тёмным коридорам. В какой-то момент я поняла, что тьма вокруг не мешает видеть. Истинное зрение — полезная вещь. Наконец я нашла дверь, ведущую не в очередное глухое помещение, а наружу. Затаив дыхание, я с восхищением наблюдала за природой, не смея переступить порог. Не хотелось нарушать идеальной северной чистоты, прекрасно обходившейся без человеческого вмешательства. Преодолев желание простоять без движения ещё пару лет, я вышла из-под сводов храма. От дыхания в воздухе образовывались плотные белые облачка, а снежинки таяли на голых руках, омывая меня прохладной водой. С совершенно детским восторгом я побежала вперёд, через плато и спящую деревню, в сторону замка-крепости, где моего возвращения давно ждали. Снег плавился под босыми ступнями. Стоило мне на мгновение замереть, как под ногами начинала вырастать лужа. А когда я снова продолжала путь, вода застывала на морозе в маленькие искрящиеся овалы, примерно одинакового размера. Видимо, многие родители завтра проиграют своим детям спор о существовании снежного человека… Ворота были заперты. А будить в такой час стражу — себе дороже. Но кому, как не принцессе, знать обо всех тайных ходах и лазах? Некоторые из них были прорезаны в стенах по приказу отца. Не для меня, конечно, для лазутчиков на случай осады. Ну и вообще для «партизанской и подрывной деятельности». Выглядят они, как довольно широкие трубы в нижних ярусах крепости, всего семь. Снаружи, благодаря чарам, они не отличимы от стен, а изнутри делятся на три части запирающимися перегородками. Только вот обнаружить эти проходы я могу и без своего нового зрения, а ключи давно найдены, национализированы и повешены рядом с каждой дверью. Тоже не без помощи чар. Мне везло. Ни одной живой души по дороге от внешней стены до замка. За это я и люблю предрассветные часы. Все полуночники уже легли, чтобы проспать хотя бы три-четыре часа, а самые ранние пташки досматривают последние сны. Ни тот, ни другой образ жизни зазорным не считался, главное, чтобы свою работу хорошо выполняли. Отец часто повторял, что порядок — основа жизни. Взгляд на коридоры родного дома заставлял сердце сжиматься необъяснимой тоской, будто я не была здесь много десятилетий. Из Зала Совета витая лестница вела на жилой этаж. Я хотела сразу бежать к отцу, но, к счастью, натолкнулась взглядом на своё отражение в начищенном щите, и побрела к себе. Негоже самого близкого человека при встрече пугать. Зеркало в комнате сообщило, что щит имел очень добрую душу, и скрыл большую часть трагичности моего состояния. Моё тело вернулось из недр полностью здоровым, даже немного лучше, чем было. Все старые рубцы затянулись, неровности кожи ушли, волосы и ногти окрепли… Но в горах сейчас прохладно, минус три-пять днём, и до минус пятнадцать ночью. А я стояла посреди комнаты ровно в том виде, в котором попала на алтарь. Босиком и в тонкой рубашке на голое тело. К тому же рубашка эта, за время моего путешествия по извилистым ходам и трубам, перестала быть чистой и лишилась правого рукава. Волосы немного растрепались и запутались, оставшись без сдерживающих лент. Лицо и руки от бега раскраснелись. Слой пыли и сажи осел по всему телу. И ещё глаза. Горящие, рыже-огненные, светящиеся в темноте, с вытянувшимися почти до кошачьих зрачками, отливающие безумием пополам с эйфорией. За какие-то двадцать минут я вернула себе более приличный вид. Умылась, расчесала и перевязала волосы, переоделась, стала похожа на Посвящённую Жрицу. В таком виде я вновь вышла в коридор. По дороге в комнату отца мне встретилась служанка, помогавшая в замке с момента моего рождения и смерти матери. Помнится, она всегда разрешала мне не есть кашу, принося вместо этого сладкий хлеб. Но сейчас девушка с помесью восторга и недоверия во взгляде, отшатнулась к стене, рассеянно поклонившись. Я кивнула. Ещё несколько шагов, и я оказалась перед дверью. Снова сжав кулаки и глубоко вдохнув, толкнула дверь от себя. Он сидел за столом как и тогда, в видении. Рука подпирала голову, спина согнулась. Он не обернулся на шаги. — Лана, оставь меня, — в твёрдом голосе явно слышались сдерживаемые слёзы. — Отец, — он дёрнулся. Я видела дрожь, пробежавшую по телу, — Я вернулась, отец. Мы обнявшись стояли посреди комнаты. Дверь всё так же распахнута, какие-то бумаги рассыпаны по полу. Мы молчали, всё и так понятно было. Я видела, как за окном светлеет небо, приобретая незабываемый, насыщенно-синий, цвет. Я почувствовала дорожку от слёз, сползающую по щеке. Я скучала. Где-то за стенами начинали звонить колокола, по ступеням внизу стучали сапоги, в зале зазвучали голоса. Наверняка Лана постаралась. Впрочем, ещё немного времени у нас осталось. Оно будет и после. Я прошла инициацию. Я вернулась.