Зверь с чёрными дырами вместо глаз

      Серая зловонная пустыня.       Пыльное поле, перепаханное гусеницами танков и сапогами солдат, которые лежат здесь же, тупо щерясь желтыми зубами, подставляя высохшие лица низкому небу.       Сотни и сотни мёртвых тел.       И тишина. Только заупокойный вой ветра.       Как же странно видеть здесь живого ребёнка.       Он брёл среди трупов, похоже, совсем не разбирая дороги. Ему было лет шесть. Лицо, и без того некрасивое, совсем распухло от слёз. Даже воротник мокрый. Одежонка обтрёпаная, босые ноги то и дело спотыкаются о камни и обломки оружия, оставляя за собой цепочку крошечных бурых капелек.       След, по которому крадётся Оно.       Одиночество.       Оно всегда брело следом словно привязанное. Уродливым искалеченным монстром лезло в любую глушь и даль. Лишь бы никогда не отпускать свою жертву. Цеплялось когтями за душу, заглядывало в лицо двумя чёрными высохшими дырами...       Господи, как же страшно!       Как же хочется рыдать в голос! Разбавить эту свинцовую тишину хотя бы собственным криком!       Но он не мог.       Давно, ещё там, в Закрытом Доме, один из санитаров привязал его к креслу и засунул в рот одну из своих медицинских железок.       Маленький пленник вырывался и кричал изо всех сил.       Но крик перебили влажным хрустом и хлынувшим потоком крови и слюны.       Больше он не мог выдавить из себя даже простого мычания.       Страшно.       Нет, это не Оно. Это он к Нему привязан. Может, с самого рождения. Как щенок. Как кукла-марионетка.       А ветер всё шевелил ошмётки прерванных судеб, повторяя два слова: "Одиночество" и "Безразличие". Два имени одного и того же чудовища.       Безразличие живых людей, которые смотрят на тебя как на глину для лепки.       Безразличие мертвецов вокруг.       Разве есть разница?       Ему казалось, что Одиночество отступило, что наконец появились те, для кого он не был пустым местом.       А теперь. Теперь...       Слёзы... Снова слёзы...       Он должен был умереть вместе со всеми!       Почему он не умер?       Одиночество всегда бредёт за ним следом. Так почему у Него нет настоящих зубов, чтобы впиться в исковерканную глотку и навсегда прикончить свою жертву?!       Невыносимо.       - Таська, Таська! Проснись!       Голос колет на куски грязное, засыпанное трупами поле, заставляет его рассыпаться, утонуть в кромешной темноте.       - Таська, миленький... - чьи-то руки прижимают к себе. Тёплые. Живые. Настоящие. Он машинально обхватывает талию той, которую мысленно зовёт "сестрёнкой", тыкается лицом в её бок, мочит слезами ночнушку. - Тебе опять кошмар приснился, да? - И кричит в сторону - Катька, зажги свет!       - Отвали! Я сплю! - слышится недовольный девчачий голос.       - Я в тебя сейчас сапогом кину! - обещает "сестрёнка".       И в комнате вспыхивает огонёк самодельной лампадки. Мерцающий, крохотный.       В одиночку он не может разогнать темноту. Ему нужна помощь.       Как и маленькому испуганному мальчику, для которого он загорелся.       - Ты бы что ли в стену стучал, когда боишься! - ворчит девочка девяти лет.       - Как он будет стучать, если он спит? - резонно ответила "сестрёнка".       Катька недовольно фыркнула.       - Ладно, Таська, ты там, правда, кончай реветь! - пауза - Хочешь, сказку расскажу?       Тот кивает, впрочем, не отпуская "сестричку".       - А можно и нам послушать? - в дверном проёме появляются две фигуры. Отец и мать.       - Валяйте! - машет Катька.       Вот и вся семья в сборе.       Рядом. Настолько близко, что он чувствует тепло их тел. Катька старательно рассказывает что-то. Ему, в общем-то всё равно, что. Лишь бы она вообще говорила.       Тем более, что говорит она для него.       И он слушал.       Одиночество отступило. Спряталось в неосвещённых углах комнаты.       Затаилось, ожидая своего часа.       Часа, когда его жертва снова уснёт.