Not tomorrow, not today

Шестилетний Генри Таунсенд любил метро потому, что там, если идёшь рядом с родителями и не держишь их за руку, могло показаться, что он и вовсе идёт один, самостоятельно, никем не ограничиваемый. По крайней мере, таким свободным от родительского синдрома гиперопеки, которым страдала большая часть современных адекватных родителей, чувствовал себя Генри. Ему всего шесть, а ему уже до чёртиков успел надоесть родительский контроль, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Генри всегда был очень тихим ребёнком, интровертным, хотя, до четырёх лет он не разговаривал, и детские психологи поставили ему диагноз «аутизм». Для родителей это было шоком, они всячески развивали своего малыша и уделяли ему очень много времени, даже вечно занятой отец адвокат выделял для любимого сына свободное время. В конце концов, то ли благодаря стараниям мистера и миссис Таунсенд, то ли их страшной надоедливости, Генри заговорил, семимильными шагами покрывая пропасть знаний между ним и прочими детьми. И хотя, казалось бы, психическое расстройство отступило, желание родителей уберечь мальчика от любого пагубного влияния окружающей среды никуда не делось, даже, похоже, наоборот, оно взлетело выше прежней планки. Генри никогда не выказывал никаких недовольств, не кричал и не плакал, казалось, эмоциональная составляющая обошла этого мальчика стороной. Говард Таунсенд – отец Генри – считал это хорошим качеством для знающего цену словам юриста, которым обязательно станет его сын, таким же блестящим, как он сам, как его отец, дед и так далее. Настоящая династия юристов и адвокатов, куда Генри совершенно не вписывался. Мальчик очень любил рисовать и молча созерцать красоту окружающего мира, впуская её внутрь в виде цветастых впечатлений, цветов и запахов. Своё обаяние он видел во всём, и даже в сером грязном метро, по которому сейчас шёл в полном одиночестве. Ни надоедливого отца, ни вечно взволнованной матери рядом, только он сам, его рюкзак и детский плёночный фотоаппарат, который ему подарила на день рождения бабушка. Остановившись посреди пустого в такой поздний час входа в метро, мальчик поднёс фотоаппарат к глазу, поглядел в маленькое окошко и щёлкнул затвором. «Хороший кадр», - удовлетворённо подумал Генри, улыбнувшись потоку воздуха, обдавшему его лицо и слегка взъерошившему его непослушные каштановые волосы. Преодолев пару ступенек, мальчик прошёл вперёд и увидел прикорнувшего на полу у аппарата с содовой мужчину. Конечно же, не мужчину, это был юноша, укутавшийся в истаскавшийся плед и грязно-серую куртку, из этого кокона едва высовывалось его уставшее лицо с пустым тоскливым выражением, но детям все, кто был старше них, казались настоящими великанами. Углядев в этом печальном сюжете свою красоту, Генри притормозил, немного потоптался на месте, надеясь, что молодой человек его заметит и сам спросит, что ему нужно, но тот, кажется, даже и не замечал рядом чьего-то присутствия. Тогда Генри, набравшись храбрости и стиснув в пальцах фотоаппарат, сделал несколько неслышных шагов к бродяге, пошуршав попавшей под ноги страницей газеты. - Простите, пожалуйста, - вежливо начал Таунсенд, привлекая к себе внимание. Зрачки юноши слегка дёрнулись, он удостоил мальчика молчаливым измотанным взглядом. Сочтя это за хороший знак, Генри подошёл ещё ближе, впрочем, не теряя прежней неуверенности. - Вы не будете против, если я Вас сфотографирую? – бабушка научила его обязательно спрашивать у людей разрешения, прежде чем сфотографировать их, потому что делать иначе было очень невежливо и это могло привести к скандалу. Скандалов Генри не любит, как и любых других громких звуков, а потому счёл обязательным спросить у незнакомца разрешения. Тот непонимающе свёл светлые брови к переносице и заёрзал, пытаясь в своём коконе принять более устойчивую позу. - Что? – словно не веря, что маленький фотограф обращался именно к нему, переспросил юноша, обратив на Генри взор своих удивительно светлых глаз. «Таких не бывает», - отчего-то поражённо подумал Генри, но, тем не менее, прочистив горло, решил повторить свой вопрос. - Я хочу Вас сфотографировать, - мальчик продемонстрировал камеру, что сжимал в руках, - можно? Юноша секунду поколебался, в глазах заметалась тревога и мыслительный процесс, будто он искал в этом вопросе какой-то подвох. Но, тем не менее, благосклонно кивнул мальчику, глядя прямо на него сквозь свесившиеся на лицо светлые пряди грязных волос. - А… Как мне сесть? – сипло спросил молодой человек, зябко поведя плечом, с которого съехал край явно большой ему куртки. Генри покачал головой, поднося фотоаппарат к глазу. - Ведите себя естественно, пожалуйста, - по-деловому попросил тоненьким, но очень серьёзным голосом мальчик, что, кажется, сидевшего на стыке между стеной и аппаратом с газировкой парня рассмешило. Буквально через пару быстрых кадров он уже легко улыбался, глядя в объектив камеры. Генри улыбнулся тоже, довольный такой переменой образов и впечатлений. Побегав вокруг юноши и потратив на него ещё пять или даже больше кадров, мальчик деятельно кивнул, глядя на свою модель с благодарностью. - Спасибо большое, - кивнул он, подходя к парню ближе и протягивая ему ладошку для рукопожатия. Надо отметить, с манерами у него в семье был идеальный порядок, то сказывалось влияние отца, прибывшего в Эшфилд из Новой Англии. - Меня зовут Генри Таунсенд. А Вас? – только успевший расслабиться юноша вжался в стену, когда мальчик протянул ему ладонь, и опасливо поглядел сначала на неё, затем на лицо Генри. Спустя пару секунд очередных раздумий, взвешивания всех «за» и «против», парень ответил на рукопожатие. - Уолтер… Салливан. - Очень приятно, мистер Уолтер Салливан, - кивнул ему мальчик, явно заинтересовавшись этой персоной больше, чем обыкновенным объектом для творения искусства. Сняв с плеч рюкзак и сунув в один из кармашков фотоаппарат, Генри подошёл к Уолтеру и сел слева от него на пол. - Почему Вы сидите здесь один в такой поздний час? – завёл беседу Таунсенд, попутно роясь в своём рюкзаке. Парень в ответ на вопрос мальчишки только криво усмехнулся, впрочем, взгляд его изрядно подобрел. - Это я должен задать этот вопрос тебе. Генри оторвался от изучения содержимого своего рюкзака и немного пристыжено взглянул на нового знакомого. Затем вытащил наружу плитку шоколада и принялся задумчиво освобождать её от цветной фольги, не торопясь с ответом на вопрос взрослого дяди. Впрочем, Уолтер никуда не торопился, лишь выжидающе глядел на каштановую взъерошенную макушку Генри, которого словно корова лизнула, настолько сильно его волосы были лохматыми. - Генри? – мягко напомнил о своём существовании Уолтер, вдруг подумав, что мальчик забыл, где он находится. Генри отломил половину от целой плитки и протянул юноше, не глядя на него. Тот принял сладость с огорошенным видом. - Спасибо, Генри… - Я убежал. Уолтер взглянул на маленького знакомого, откусив маленький кусочек шоколада и обомлев, насколько же это вкусно. В приюте шоколада им не давали, а у Уолтера всегда хватало денег только на автобусные билеты и жетоны для метро, так что сладостей, кроме топлёного сахара, он никогда не ел. Но про благодушного собеседника не забыл. - Почему? Тебе было плохо дома? – парень откусил приличный кусок от плитки шоколада и попытался взглянуть в глаза ребёнка. - Не то что бы плохо… Просто… - было видно, что Генри очень стыдно, а потому не мог выдавить из себя ни слова. Уолтер же сидел и терпеливо ждал начала исповеди. - Мама и папа слишком за меня беспокоятся. Нельзя то, нельзя это, не ходи на улицу, там собаки, преступники и грипп, - вдруг на одном дыхании выпалил мальчик, звучало это настолько неожиданно и эмоционально, что Уолтер замер, забыв жевать, и уставился внимательным, изучающим взглядом на Генри. - Я хочу стать художником или фотографом, когда вырасту, как моя бабушка. У неё такие красивые фотографии, намного лучше моих. А папа говорит, что я стану юристом, как он, и как его отец, и как отец его отца… А я не хочу, Уолтер! – всплеснул руками Генри, подняв на него негодующий взгляд, и тут же принял испуганный растерянный вид, приложив к губам маленькие ладошки. - То есть, мистер… - Зови меня Уолтер, Генри, - по-доброму улыбнувшись, перебил Таунсенда Уолтер, и мальчик немного успокоился. - Знаешь, лучше бы тебе пойти домой… Твои родители с ума сойдут, если обнаружат утром, что тебя нет. - А можно будет увидеться тобой ещё когда-нибудь? Где ты живёшь? – подняв на юношу наивный взгляд, спросил вдруг Генри. Уолтер обомлел от этих вопросов, не найдя сразу, что же ответить. - Я живу далеко отсюда и приезжаю сюда раз в неделю. Завтра у меня будет автобус до дома. Но через неделю я буду тут снова. - Можно я приду? Сюда же? Я бы показал тебе фотки, которые я сделал, за неделю я успею их проявить. Уолтер не знает, что заставило его в тот поздний вечер ответить этому мальчику «Да, конечно». Он сказал, что они снова увидятся, ровно через неделю, если Генри сейчас же отправится домой и сделает так, чтобы родители ничего не узнали о его приключении. Генри очень обрадовался, оставил Уолтеру другую половину шоколадки, после чего попрощался, сказал, что ему было очень приятно познакомиться, и покинул метро. Они встретились с Уолтером через неделю на том же самом месте в тот же час. А потом ещё через неделю. И ещё. Такие вечерние вылазки раз в неделю стали для Генри настолько плёвым делом, что со временем он утерял бдительность и осторожность. Так родители впервые обнаружили, что сына нет дома. - У меня совсем нет друзей. Все думают, что я молчу, потому что дурак. - Не верь им, - уверенно сказал Салливан, поправляя на шее синий шарф, который ему принёс Генри, чтобы его старшему другу было теплее. Было начало осени, и Генри только-только пошёл в школу, а потому новых новостей и впечатлений, которые он мог бы без боязни рассказать Уолтеру, было полным-полно. - Генри, а что это за люди сюда идут? – настороженно произнёс парень, глядя на быстро приближающуюся пару презентабельно выглядящих людей, впрочем, никакая презентабельность не могла скрыть страшной взволнованности, смешанной с гневом на лице мужчины и женщины. - О-оу, кажется, меня раскрыли… - сердце в груди Генри принялось отбивать чечётку, а желудок налился свинцом от страха предстоящей ругани. - Где ты был, Генри! Где?! – завопила миссис Таунсенд так, что её лицо покраснело, как помидор. Отец же наоборот обладал ледяным спокойствием, Уолтер сразу понял, в кого именно мальчик пошёл своим спокойным характером. Впрочем, на лице Гордона отражались отголоски злого раздражения, которое он не замедлил выплеснуть на всё ещё сидевшего на земле юношу. - Кто ты такой и что ты делал с моим сыном? – грозно спросил Гордон и Генри, прежде покорно сносивший устроенную его матерью трясучку, вдруг вырвался из её цепких пальцев и вырос маленькой стеной между отцом и Уолтером. - Оставь его! – с неожиданной свирепостью закричал Генри, для убедительности расставив в стороны руки, чтобы отец не вздумал распускать кулаки по отношению к его единственному другу. - Уолтер хороший, не смей его трогать, папа! – для убедительности, ничуть не сбавляя оттенок своего крика, повторил Генри, с вызовом глядя на в крайней степени обескураженных отца и мать. Немая сцена, в которой только звенело эхо голоса мальчика, прекратилась примерно через половину минуты, когда заговорил слегка успокоившийся отец. - Идём домой, Генри, - лицо мужчины вдруг осунулось, на нём отразилась вся утомлённость, которая на него навалилась после совершения ночного рандеву по улицам Эшфилда в поисках сына. На мысль его навели недавно сделанные фотографии на ветке метро «Линч Стрит», здесь они его в итоге и обнаружили. Генри обернулся и кинул прощальный взгляд на Уолтера, понимая, что это была их последняя встреча. Юноша испуганно поглядел на мальчика, но ничего говорить не стал, дабы не накликать вторую волну праведного родительского гнева. Он ошарашено, словно его только что ударили, проводил взглядом три силуэта, на самом маленьком из которых сосредоточил взгляд, застилаемый слезами. Так горько и задушено он не ревел, прикусив край рукава старой куртки, с самого детства.