Госпожа Неудача. Полёт в Жизнь

«Цок, цок. Цок, цок. Цок….» — дробно стучали невысокие каблучки новых босоножек, когда, тихонько напевая лёгкий мажорный мотивчик, шла я по широкому проспекту. «Цок, цок. Цок, цок. Цок». И остановилась, с любопытством обернувшись на короткий сигнал полицейской сирены. Голубая вспышка прорезала пасмурный день. «Интересно, чья персона сейчас станет объектом внимания правоохранительных органов», — мелькнуло в мыслях, а в следующий миг запястье сжала сильная мужская рука. — Гражданка Малахова? — приятный голос. Низкий, бархатистый. Но обладателя не вижу. По крайней мере, пока. — Да. — Ответ ровный. Быть может, это какая-то ошибка? — Вы арестованы. Можете добровольно сесть в машину, или мы будем вынуждены сопровождать вас силой. — По какому праву?! — возмутилась, пытаясь высвободиться, но так и не представившийся полицейский сжал пальцы почти до боли. М-да. А ведь утро так хорошо начиналось. Птички пели, облачка по небу плавали, мы с сестрицей на праздник «Morning Star» собирались… и дёрнул же меня черт за соком отправиться. Да еще и Игорь с Анжелиной дома ждать изволили, а я, дура такая, документы не взяла. Да и телефон, кажется, не взяла тоже. И как теперь быть? Пока думала, смутно знакомый запах пощекотал ноздри, и второе запястье оказалось в тесках чужой ладони. — Двое на одну? — брыкнулась, пытаясь высвободиться. — Хочу видеть ваши документы! Протокол! Причины!.. Но, не дослушав, меня с силой втолкнули в салон. Дверца захлопнулась. Первым порывом было заколотить в стекло, попытаться выбраться, но водительское сиденье скрипнуло, а за ним и переднее пассажирское. Загудел мотор. Мне же оставалось сжаться в уголке, не подавая признаков жизни. Связываться с правоохранительными органами себе дороже. Сейчас лучше помолчать. А потом, уже на месте, разобраться. Ведь так? Терпения хватило на несколько минут. — За что меня арестовывают? — повторила в третий раз. Собственный голос показался хриплым, незнакомым. — Она еще спрашивает, за что, — смех первого полицейского обидно разнёсся по салону, а я окончательно осознала, что не понимаю ровным счётом ничего. Меня застали врасплох, сбили с толку. И как я должна вести себя в такой ситуации? — За сокрытие важной информации, — продолжил мужчина, сосредоточенно вращая руль. — Людям, дорогая, правду говорить нужно. Притом не когда-либо, а вовремя. Вовремя, понимаете? А вы посмели утаить тот факт, что второго июня этого года вам исполнилось девятнадцать лет. Более того, не отметили эту дату даже в одиночестве. — И теперь мы будем тебя штрафовать, — донеслось из багажника, а в следующий момент за моей спиной показалась рыжая макушка довольной Анжи. И тут меня накрыло. — Ты… ты! — ругалась я, наблюдая, как сестрица перебирается в салон. — А я? — произнёс голос Игоря, и в мою сторону полетела Балаклава, а вслед за нею форменная шапка. И я осознала, какой именно знакомый запах не давал покоя последние пять минут. Конечно же, его новый одеколон. Я ведь еще утром внимание обратила. — Ладно. Не так. — Запнулась, подбирая эпитеты. — Вы. Вы… — Скажи, что мы очень изобретательные, — ненавязчиво подсказала рыжая нахалка. — Ладно. Тебя я потом убью, — широко улыбнулась я. — А это в таком случае кто? — Позвольте представиться, — картинно козырнул незнакомец, на миг отвернувшись от дороги, — генерал-майор Полторацкий. — и тихо так, вкрадчиво: — к вашим услугам. — Светке заложить? — тотчас хохотнул Игорь. Полторацкий стушевался. — Хотя ладно. Не дрейфь, Серёга. Своих не сдают. Генерал-майор оказался невысоким плотным человеком с круглым лицом и пухлыми щеками. Было в нём что-то тёплое и уютное, как в любимой подушке на старом диване. Такому человеку хотелось доверять. И даже полицейская форма не портила впечатление. Рядом же с гражданской супругой — Светланой Самойловой — Сергей выглядел особенно контрастно. Эту пару не хотелось фотографировать для страниц журналов, да и показателем они не были, но мимолётные прикосновения, жесты и взгляды опровергали любые пересуды. И что, что наша Светка на полторы головы выше? — зато, наверное, в объятиях такого мужчины можно согреться в непогоду. И всё-таки моя группа — жуткие заговорщики и хитрецы. Ведь одна я о наличии Полторацкого слыхом не слыхивала. И ведь додумались же. Арестовать посреди бела дня! Но внутри разливалось приятное тепло. Обо мне не забыли. Более того, снова устроили праздник с тем размахом, на который способна только семейка Льюис. Представителей которой, к слову, тоже сюда принесло. Точнее, представительницу. — Ну что, арестантка, — возопила Джен. Сегодня волосы её имели очень даже приличный цвет зрелой пшеницы, но были заплетены в нечто высоко начесанное, с уймой разноцветных резинок и заколок по периметру. — Счас мы тебе смирительную рубашонку-то примерим! И ведь она её действительно притащила. Притащила, понимаете! А потом и меня в это непотребство обрядить изволила для того, чтобы хоровод любящих друзей и родственников радостно скакал вокруг жертвы произвола с незабвенным «Happy birthday to you!» Но самыми неожиданными и в то же время желанными гостями стали три человека, которых мне безумно не хватало. А еще перед ними было стыдно. Стыдно за то, что, увлёкшись своей жизнью, я перестала звонить и писать. Стыдно за то, что отодвинула на задний план. А ведь родителей не бросают. Как и лучших подруг. Именно об этом заявила Катерина, покачивая перед моим носом внушительной бутылкой с чем-то априори высокоградусным. — А она на работе не пьёт, — тотчас влезла нахальная мордашка Анжелины, и закадычную подружку попытались разлучить с алкоголем. — Ну, — почесала нос блондинка, — значит давай из студии выйдем. Предложение Катерины показалось здравым не только мне, так что через двадцать минут дружной гурьбой мы перетащили провиант и инструменты в небольшой сквер неподалёку. Ведь летняя жара не помеха, если большая компания хочет хорошо отдохнуть? Каким бы шикарным, развесёлым и фееричным ни было моё восемнадцатилетие, ни что не сравнится с уютным теплом дружеской компании, в которой, принимая поздравления, ты не задумываешься над тем, кто этот человек и каким образом он связан с твоей семьёй. И пусть этот день нёс с собой некую безуминку, пусть не всё запомнилось, снесённое щедрым потоком шампанского, он остался именно моим, настоящим праздником свободы и счастья, яркой искрой в протянутых дорогими людьми руках. Но разве я еще не успела усвоить, что моё счастье не длится долго? Если уж жизнь изволила подарить несколько спокойных, умиротворённых дней, значит, совсем скоро начнётся что-то, что лишит меня сна. Вечер расплывался тёмно-синей краской по палитре большого города. Желтыми, оранжевыми, розовато-белыми мазками зажигались фонари, витрины и окна, с гудением проносились мимо десятки машин. Теперь Москва походила на небрежно-хаотичную абстракцию, нечто сюрреалистичное, рождённое воспалённым разумом неизвестного дарования. Праздничное гуляние, постепенно перешедшее в бесплатный уличный концерт, давно подошло к своему логическому завершению — последней электричкой умчались родители, Катерина махнула рукой, спеша к ревнивому супругу, и даже мои дорогие Льюисы отправились в отель, напрочь отказавшись стеснять нас с Анжелиной в и так небольшом пространстве квартиры. Постепенно сменяясь приятной усталостью, отступало опьянение. Всё же нам удалось невозможное — не перестараться с дегустацией. Быть может, причиной тому были бдительные родительские глаза. Конечно, и Линда и моя мама понимали: девочки повзрослели давно, но набираться в их присутствии было по меньшей мере неловко. Вот и топали мы домой, обсуждая промчавшийся галопом день, и абсолютно не ожидали, что прямо из-за угла на нас выскочит низкорослый парень в огромных очках и ярко красной кепке. — Я вас видеть! Я вас слышать! — раздалось на полквартала, и обладатель тонкого, чуть хрипловатого голоса бесстрашно бросился нам под ноги. Наученная минувшими событиями Анжелина тотчас шарахнулась назад, утягивая меня за собой. — Не тронь! — выбросила вперёд руки, отступая. — Что? Куда? — незнакомец в свою очередь наступал, улыбаясь во весь рот. — Я — Хероюки. Я хочу с вами… — замешкался, подбирая слова, и ткнул в лицо обалдевшей рыжей профессиональную камеру с тёмным глазом большого объектива. — Херо?.. Херо что? — сделала еще один шаг назад сестрица. — Хероюки Сасаки, — гордо ткнул себя в грудь до невыносимого бойкий, подвижный и голосистый тип. — Я быть Хероюки Сасаки. Вы быть Анжелина Льюис. Я фотографировать вас и себя здесь и сейчас. Я платить деньги, если вы хотеть этого. — Вот тебе и звёзды мировой эстрады. — С силой захлопнув входную дверь, я принялась стаскивать босоножки. Как любая новая обувь за день они успели оставить живописные мозоли, и на ближайшие три дня из нежно любимых превратились в горячо ненавидимые. — Это карма, Криста, — стоя перед зеркалом, сестра небрежно подбирала непокорные рыжие кудри. — Быть любимцами народа не так уж сладко. Хотя Хероюки милый. Да? — и бросила ехидный взгляд через плечо. — Ну же, смотри на жизнь проще. Он ведь нас не убить хотел. — Не нас, — схватив полотенце, я скользнула в душ, — а тебя. — И показала язык расстроенной Анжелине. Да, рыжая, сегодня первая я. И своё право боем защищать буду. — Не согласная я, — донеслось из-за двери. — И всё же он милый. — Тебя привлекают люди с чудовищным акцентом? — Плеск воды вклинился в беседу, и следующую реплику сестры я расслышала с трудом. — Да нет же. Просто он искренний. Что думает, то и говорит… *** — …а еще что хочет, то и делает, — медленно протянула сестра, распахивая оснащённую домофоном дверь. — Помнишь, что я вчера вякнула? — обернулась ко мне и, посозерцав ландшафт еще немного, скрылась во тьме подъезда. — Забудь. — Но ведь искренне влюблённые люди — это так прекрасно, — воздела руки я, медленно приближаясь к выходу. — Да. — Рыжая бросилась на амбразуры. Прикрывать кнопку, горящую мерным зелёным светом. — Это прекрасно. — Я сделала шаг влево, и она повторила манёвр. — Было, — произнесла в полголоса. — Вчера. — И взмолилась, выглядывая в крошечный глазок. — Криста, а в твоём доме чёрный ход случайно не предусмотрен? — Конечно. А еще частные катакомбы, посадочная полоса для экстренной эвакуации вертолётом и пуленепробиваемое убежище, — изобразила приглашающий жест я. — Можем уплыть подземными водами. Или… нет. Хочешь, телепортируемся в Америку? — Лучше сразу на Гавайи, — обиженно сморщила нос сестрица и, перекрестившись, шагнула в яркое июньское утро для того, чтобы тотчас столкнуться с низеньким, пухленьким, улыбающимся от уха до уха Хероюки — объектом, что осмелился отнять полчаса нашего вчерашнего вечера и стал темой для высокоинтеллектуальных бесед через дверь моей ванной комнаты. — Я провожать вас, куда бы вы ни ходить, — прозвучало вместо приветствия. Солнце отплясывало румбу на приметной красной кепке. Анжелина зверела, а я тихо хихикала в кулак. — Лови поклонника, сестрица, — заговорщически шепнула в украшенное золотой серёжкой ухо. — Да ну тебя, — отмахнулась Анжелас, и поймала обиженный взгляд маленьких чёрных глазок. — Я любоваться вашей красотой. Я просто быть рядом. Не просить ничего. Я не обижать вас. Не хотеть этого!.. По украшенной россыпью мелких прыщей щеке Хероюки пробежала скупая мужская слезинка. Кажется незадачливый поклонник решил: последние слова Анжелины адресованы ему, и теперь разочаровался в лучших чувствах представительниц женского пола. — Послушай… — смутившись, Анжелас потёрла правую руку пальцами левой. — Мне кажется, ты бы мог проводить нас до студии. А по пути мороженого поедим. Да? — И кивнула, глядя, как на тонких губах поклонника проступает робкая улыбка первоклассника, впервые дёрнувшего приглянувшуюся девчонку за тугую косу. — Ну… значит пошли? И можешь говорить по-английски. Ты ведь знаешь английский?.. Я отстала на несколько шагов. Если уж сестрица объявила день великой доброты, не стану переходить дорогу благим начинаниям. Ведь она права. Есть в этом отчаянном, недалёком человеке то, что утратила большая часть современных мужчин. Искренность — самое светлое и чистое чувство, что живёт в детских глазах и взглядах тех, кто не разочаровался в самом долгом и коротком на свете слове — жизнь. Сегодня нас ждёт серьёзный день — Самойлова собирается представить «Morning Star» новому продюсеру. Если повезёт, мы получим покровителя и помещение для репетиций — студию. А вот о том, как быть, если Марине Васильевой коллектив не приглянётся, лучше даже думать не буду. Ведь полезнее природой любоваться, а не негативом голову засорять? Начала с представителей фауны. Оные — рыжая и красная головы — бодро двигались впереди, обсуждая что-то. Хероюки вдохновенно размахивал короткими ручонками. Анжелас же изображала королевское достоинство, держа осанку, и лишь благосклонно кивала в такт. А вот флора медленно пылилась, собирая грязь оживлённого центра. Её стало жаль. Дождь-то еще неизвестно, когда будет. Несколько крупных влажных капель скатилось по виску. Жаркий день. А ведь это только начало. Что же будет через пару-тройку часов — адское пекло? Жаль, Хероюки свалился на наши головы. Не будь его, уже бы сидели в такси. Пара минут, и да здравствует кондиционер. А так… приходится топать. И медленно запекаться в собственном соку. Взгляд невольно метнулся к серой ленте магистрали. Цветная вереница машин послушно застыла на светофоре. Давно не знавшая мойки девятка, видавший виды внедорожник, новенький Пежо. Так… какие еще марки машин я знаю? Оказалось, не густо. За отпущенные невидимым регулировщиком секунды успела определить москвич, БМВ, да с с десяток велосипедов насчитала. Глаз зацепился за оттенок нежного пурпура. Красивый цвет. Похож на лепестки петуний, только блестит металлически, добротно так, богато. За руль такой машины хотелось бы сесть. Хотя, что это я? Водить-то так и не научилась. Я замечала её еще на нескольких светофорах. Плавные изгибы, наглухо тонированные стёкла… красавица двигалась у самой обочины. Медленно. Будто водитель никуда не спешил. Или… или (взгляд заметался в поисках ярких голов…) следил за кем-то. Понимание — яркая вспышка. Срезаем путь через сквер. Последняя дорога пустынна. Только пурпурная красавица. Медленно. Лениво… — Анжелас!!! Это не случайная авария. Не досадная ошибка. Это… Удар, визг шин — сестра не услышала, не оглянулась. Только неожиданно ясный, острый ум мелькнул в маленьких чёрных глазках под красным козырьком — это Хероюки поймал мой беспомощный взгляд. Что же ты за чудовище, Джонатан Диккенс? Во имя чего всё это?..