***
Он снова очнулся. Свеча по-прежнему горела, освещая пространство вокруг, и ему на секунду подумалось, отчего-то, что произошедшее — не более, чем сон, галлюцинация измученного сознания. Но едва лишь стоило ему коснуться собственного тела, рефлекторно ощупывая себя на предмет повреждений, Себастьян едва не покраснел. Пальцы нащупали аккуратные, идущие по всей длине, стежки, сделанные явно рукой того, кто что-то понимал в медицине. Кроме того, он не обнаружил никакой крови вокруг пореза, которая к этому времени уже должна была свернуться в бурое сухое месиво. Кастелланос тихо усмехнулся про себя, не спеша подниматься с кровати. Ненавидел ли он Рувика? Нет.Часть 1
20 августа 2015 г. в 11:27
Тени сцепились где-то под потолком, придавая заброшенной комнате со стенами, заляпанными чем-то, о чем Себастьян не хотел знать, совсем уж таинственный вид. Тем не менее, даже сквозь буро-красное месиво, все еще можно было разглядеть затейливый, вьющийся узор на обоях. Почему он вообще разглядывал его, находясь в помещении, кишащем смертельно опасными тварями? На простой и логичный вопрос, уставшее от увиденной мерзости и близости погибели, сознание отвечать отказалось наотрез. То состояние, в котором он сейчас пребывал, можно было назвать почти коматозным. Глубокий, никак не желающий переставать болеть, порез, проходящий вдоль всех ребер и оканчивающийся где-то у ключицы, сильно ограничивал движения. Помимо него, на теле Себастьяна были и более мелкие повреждения, которые так же затрудняли его попытки выжить. Боль становилась привычной, но изматывала все так же. Именно поэтому сейчас детектив сидел на кровати, оказавшейся удивительно чистой и пытался восстановить дыхание после очередного поединка с тварью, которую породило сознание Рувика.
Подпертая стулом дверь давала ощущение ложной безопасности, которое, впрочем, сейчас было совершенно необходимым. После всего, что Себастьян увидел и пережил за несколько часов, маленький спокойный уголок был тем, что спасало его от подступающего безумия. Что-то внутри его рассудка необратимо надломилось и теперь место желания бороться за жизнь занимало полное безразличие к происходящему. Он двигался вперед абсолютно рефлекторно, подчиняясь инстинктам. А голову занимала только усталость и боль. И вот тебе -- мерзкая, как и все в этом доме, комнатка, оказавшаяся неожиданно уютным пристанищем.
Ненавидел ли он Рувика? Нет. Места для ненависти внутри не осталось, да и ненавидеть его было не за что. В конце концов, раз он контролировал тут все, то мог попросту наслать прямо сейчас в эту комнату очередную стаю уродцев, которые просто разорвали бы Себастьяна. И он бы не сопротивлялся. Но он этого еще не сделал, значит... Что бы это значило?
Он откинулся на подушку, всматриваясь в свечу, оказавшуюся здесь, на небольшой тумбе около кровати, очень кстати. Он не пожалел спички и зажег ее, разгоняя темноту около изголовья. В комнате было душно и как-то неожиданно тепло, потому глаза детектива закрылись сами собой, не слушая сознание, которое, несмотря на все, твердило, что это дерьмовая идея.
Что-то разбудило его. Голова все еще гудела, а значит, проспал он недолго. Свеча на тумбочке была затушена, потому комнату снова окутывала плотная, едва ли не осязаемая темнота. Себастьян осторожно дотронулся до раны на груди и почувствовал, что кровь все еще не перестает идти. Ситуация ухудшалась. После непродолжительного, но спасительного сна, на теле обнаружилось еще с десяток повреждений, каждое из которых отдавалось болью.
Спросонья он не ощутил изменений, кроме тех, что видел своими глазами. И потому, стоило ему только услышать такой знакомый и пугающий тихий гул, он сразу сел на кровати, всматриваясь во тьму, обступившую его со всех сторон.
Гул мог означать только одно. Рядом был Рувик. Но почему тогда не показывался?
Стоило ему только подумать об этом, как тот, кто некогда был Рубеном Викториано, возник рядом с ним. Он сидел напротив него, в считанных миллиметрах, с ухмылкой, застывшей на бледном обезображенном лице.
Себастьян рефлекторно потянулся к револьверу, отложенному на тумбочку, но совершить задуманного ему не удалось. Стоило Рувику сделать почти незаметное движение пальцами, как ставшее бесполезным оружие отлетело в другую сторону комнаты, с грохотом падая на пол.
Рувик продолжал молчаливо смотреть прямо в глаза детективу, параллельно внимательно наблюдая за каждым его движением. Затем его взгляд спустился чуть ниже, упав на разрезанную рубашку и безобразную рану, которая сейчас, потревоженная передвижениями, вновь засочилась алой, едва густой кровью, и будто бы смягчился. Тишина в комнате достигла своей критической точки.
Ядовито усмехаясь вслух, Викториано протянул руку к ране, чем заставил недоумевающего Себастьяна податься назад. Когда холодные пальцы коснулись края раны, Себ поморщился от боли, втянув воздух сквозь зубы.
- Не сопротивляйся. Будет хуже. — Тихие, сказанные ледяным и безразличным тоном слова, впились в рассудок Кастелланоса. Тем не менее, бежать ему было некуда, а сражаться, тем более, в таком состоянии, он не мог даже при огромном желании противостоять полуиллюзорному существу. Себастьян застыл на месте, позволяя Рувику продолжать неясные движения.
Викториано дотронулся до его плеча, чуть толкнув его на кровать, скрипнувшую ссохшимися досками. Себастьян подчинился, попытавшись отвлечься от мыслей о происходящем и заморозить в рассудке унизительный момент. Психопат волен делать всё, что угодно. Ему наплевать.
Ледяные руки осторожно, с неуместной бережностью расстегнули его жилет — будто бы раздевал он не взрослого мужчину, а невинную девчонку, — затем рубашку, обнажая рану, которая начала саднить еще сильнее из-за манипуляций.
-- Они похожи на цветы, Себ. -- Пальцы прошлись вдоль смуглого живота, аккуратно поглаживая и обводя каждую гематому, которую детектив успел заработать за время нахождения здесь. Каждое прикосновение отдавалось едва ощутимой болью, но Себастьян прилагал все усилия для того, чтобы не показать ни отголоска на собственном лице.
...ему наплевать. ему наплевать...
Рувик склонился над торсом мужчины, обдавая кожу едва теплым дыханием. Изувеченные губы осторожно касались каждого синяка и каждой царапины, поцелуями поднимаясь выше, к не затягивающейся болезненной ране, и взгляды снизу вверх, которыми он одаривал Себа, задевали в том какую-то совершенно неуместную в положении потенциальной жертвы, струнку тянущего возбуждения, легко угасающего всякий раз, как в сознании его просыпалось отвращение и недоумение к происходящему.
...наплевать. ему...
Горячий, влажный язык прошелся вдоль раны, заставив Кастелланоса вздрогнуть и зашипеть от саднящей боли — будто бы проходились тончайшими лезвиями —, но не противиться действиям психопата. Дыхание на ране чувствовалось особенно явно, от чего Себастьяну пришлось ощутимо закусить пересохшую губу и задержать свое собственное.
...наплевать. емунаплевать...
Рувик поднялся вверх, к лицу детектива, настойчиво целуя — эгоистичный жест, нездоровый, но чего еще стоило ожидать? Поцелуй вышел неловкий и прерванный, потому что рука Викториано неожиданно надавила точно на оголенную плоть раны, отчего Себастьян едва слышно взвыл, попытавшись дернуться в сторону. Боль была резкой, затуманивающей и без того ошалевшее сознание, и это, кажется, отняло у него последние силы к сопротивлению.
...емунаплеватьемунаплеватьмунаплевать...
После этого в комнате вновь застыла абсолютная тишина. Рувик, нависший над детективом, ткнулся ему куда-то в плечо, прижимаясь своим телом плотнее. Себастьян больше не пытался абстрагироваться или уйти от внешних обстоятельств. Он расслаблялся, чувствуя, как постепенно лишается рассудка, и боль затухает, как крохотный отгоревший очаг. Когда же он, окончательно смирившись с положением, осторожно позволил прижаться к собственному телу тому, кто послужил причиной подступающего безумия, то услышал только очередной тихий смешок — "сдался, а?"
Себастьян почувствовал, как проваливается в сон, согреваясь. Боль притуплялась, то ли от того, что он засыпал, то ли от того, что привыкал к ней. Рувик лишь тихо положил голову на его плечо и больше не двигался, давая ему уснуть.