the hit house – radium
Теряясь в своих пассиях, перебиваясь от одного к другому, Мэйбл уже давно сбилась со счету. Никто не оставался без особенного подарка, ведь в каждом хранилась частичка ее души, а ведь когда-нибудь она растратит ее всю — отдать каждому по кусочку и остаться ни с чем. Одна на всем белом свете, погруженная в мысли и фантазии, пальцами размазывая по своему лицу яркие блестки голубых и розовых цветов. Разбавляя краски акварели, размашистыми мазками оставляя горизонтальные полосы на белоснежном ватмане. Она теряла себя, отдавала всю без остатка, надеясь найти это самое тепло. Надеясь, что кто-то прижмет ее крепко к своей груди, вплетая пальцы в длинные волосы, произнесет слова, которые она так хочет услышать. Но никто этого не делал. И каждый раз, когда она оставалась одна, широко улыбалась новому дню, встречая солнечные лучи — сегодня новый день! И срывала, сквозь рыдания, измазанный ватман, заменяя его новым, чистым. Мэйбл Пайнс ищет. Мэйбл Пайнс сбивается с пути каждый раз, слушая вечером тяжелые вздохи своего брата, что начинал в ней разочаровываться. Он никогда не скажет этого вслух, никогда не упрекнет ее, и Мэйбл, пользуясь этим, приходила к нему каждый раз в надежде увидеть все то же выражение лица, все ту же слабую вымученную улыбку и тихий, усыпляющий шепот. «Все будет хорошо». Диппер забывал, как дышать, когда девушка вихрем проносилась мимо него, оставляя после себя лишь сладкий аромат из новой ярко-салатовой колбочки. Запечатлела на его щеке слабый сестринский вишневый поцелуй. И эти запахи и прикосновения царапали душу, рвали на части все его нутро. И волком воя, Диппер откидывался на свою кровать и забывался в долгом, почти бесконечном мрачном сне. Ее прикосновения давно начали оставлять ожоги на коже, аромат ее духов — таких приторных, что голова шла кругом — витал в комнате все время, и Пайнсу оставалось жадно вдыхать, с горечью, оседающей на языке, понимая, что эти запахи не принадлежат ему. Что не принадлежат ему и вишневые поцелуи, и нежные касания, и теплые улыбки, задорный смех и наполненные искренней любовью слова. Как давно это происходит? Диппер уже потерян в этих желаниях и стенаниях, в ненависти ко всему белому свету. И единственное, чего он хотел сделать, так это крепко взять за руку свою близняшку, и убежать туда, где не правят миром законы, где нет места табу, где глупые правила теряют свою силу, потому что иначе Пайнс не сможет больше терпеть такого издевательства над собой и своими чувствами. Диппер Пайнс обречен. Диппер Пайнс не может больше ни о ком думать. И она никогда не прижмется к его груди, никогда не скажет тех слов, что он хочет услышать. И ему лишь остается, приобнимая девушку за плечо, успокаивающе шептать. «Все будет хорошо». В какой-то момент все начало стремительно ломаться, рушиться. Детский мирок близнецов растворился в воздухе, распался как карточный домик, оголяя каждый нерв, и, впитывая в себя все невзгоды и проблемы настоящей, не такой уж и сладкой жизни, близнецы отдалялись друг от друга все больше. Мэйбл уже не слушала его каждый вечер, Диппер уже не дожидался свою близняшку домой. И ночное небо уже не казалось таким сказочным, как раньше. Иногда он подслушивал разговоры, просматривал сообщения в ее телефоне и скалился, страшно злился от того, что это происходит с его сестрой. Запирался в своей комнате и уходил с головой в толстые, пыльные фолианты, в учебники и домашние задания, потому что другого варианта просто не было. Не было ничего, что могло бы его по-настоящему отвлечь от простой, но такой отвратительно грязной для всего мира вещи, что он влюблён в собственную сестру на протяжении многих лет. Это не спутать с привязанностью, не спутать с родственными отношениями — это имеет порочную оболочку и ужасное, свое особенное название. Весь мир стал безвкусным. Его комната была пропитана простотой и осенним ветром, что, едва просачиваясь сквозь щелку окна, напомнила о том, что этот год — последний в их совместной жизни. Последний в этой школе. Ее комната была слишком сладкой, но уже менее яркой. В розовых тонах. Фотографии красивым полотном висели над кроватью, и мягкие игрушки, подаренные молодым человеком, выстроились в ряд на кровати. Не было того беспорядка, все это утеряно. Каждая их особенность давно растворилась в веренице прошлых, забытых дней, и остались лишь пылью на фотографиях в рамках в его комнате. И, казалось бы, все это так фальшиво. Все это — лишь его дурной сон, и стоит ущипнуть себя, как мир приобретёт краски, как близнецы, задорно смеясь, вновь убегут в лес, растворяясь яркими пятнами в бесконечно сменяющихся событиях. Они будут мерцать, гореть, подобно двум ярким звездочкам. Но в реальности они давно пали.***
— Дип-Диппер! Ее громкий голос на другом конце провода пустил разряд по всему телу. Холодок, а затем и мурашки. Она слишком давно не обращалась так к брату. Она слишком давно не звонила ему. Она предпочитала не отвечать на его ночные сообщения с вопросом «Где ты?». Мэйбл Пайнс предпочла отдаться новому, открывшемуся ей миру, где каждый подросток, увязнув, превращается в стадо. И Мэйбл, теряя свою яркость, становилась все более и более блеклой, и ее голос уже не был таким звонким, и ее смех — не таким раскатистым. Сейчас же он был несколько растянутым, спокойным, но таким же громким. Она пьяна. Кажется, вечеринка прошла отлично. — Забери меня. Девушка, слабо улыбаясь, пальцами касалась двойного ожерелья на слабеньких магнитиках. В виде сердца. Именные половинки, которые обычно делят между собой влюбленные пары. И только спустя пару часов она осознала, что теперь ее половинка сердца уже не принадлежит никому. И что, казалось бы, крепкая любовь растворилась в воздухе, исчезая из этой жизни, разве что картинками возникая в немного опьяненном сознании Мэйбл Пайнс. Она крепко сжимает медальон и поднимает глаза к небу. Звезды уже не сияют так, как раньше. Она не чувствует ветра, не чувствует и боли. Ведь когда-нибудь это должно было случиться. — Смотри, Диппер! Это ты. И взглядом указывает злому близнецу в небо, где, затаившись средь маленьких, полупрозрачных облачков, сияло слабо созвездие большой медведицы. — Я здесь, Мэйбл. И его глубокий, низкий голос возвращает на землю. Он эхом отдается в ее ушах, и сердце пропускает удар. Шумно, несколько боязливо сглатывает и берет его за руку. Для него близняшка уже была лишь слабым призраком прошлого, и сейчас она была блестящими блестками, что просыпали в грязную лужу суровой реальности. Но единственное, что не изменилось за эти годы, так это его любовь к ней. — Когда мы успели так измениться.***
Диппер, жадно выдыхая горячий воздух, мягко касается ее не менее горячих, удивительно сладких губ, и ее слабый, сдавленный стон лишь срывает цепи, которыми опутал свое сознание и запреты Диппер. Разносит в пух и прах стену, что он старательно из года в год обкладывал кирпичами, делая ее все выше и выше, прочнее и прочнее. Но, оказалось, что этого было недостаточно. Обжигающие прикосновения, они в темноте ищут губы друг друга и, делясь разгоряченным воздухом, крепко сжимают ладони, переплетая пальцы. Эти прикосновения давно перестали быть осторожными и такими детскими, когда они уже давно не дети. Они стали более смелыми и грубыми. И Диппер больше ни на секунду не задумывался о грязи, которой покрывают самую крепкую любовь, он не думал, во что это может вылиться потом, не смел даже портить такого мига. Он с жадностью забирал то, что принадлежит только ему. Ее стоны, поцелуи, вздохи, жаркие прикосновения к оголенной коже. Ее комната оставалась такой же сладкой, и аромат из новой ярко-салатовой колбочки, и вишневые губы, касающиеся его ключицы.***
Мэйбл Пайнс больше никогда не заговаривала с близнецом, и ее едва сладкий запах, наполняя комнату общежития, принадлежал новой пассии. И нежно-розовый блеск для губ чужие губы смазывали на щеку, заставляя ее морщиться. Его щеки слишком колючие, а прикосновения не такие нежные. Она больше никогда не испытывала такого жара. Диппер Пайнс больше никогда не писал сообщений своей близняшке. Мучился, отстраивая новую стену, куда более крепкую, чем ту, что так нещадно разрушила Мэйбл в ту ночь, когда они, наконец, смогли стать единым целым. Как две половинки потерянного где-то в дороге медальона Мэйбл. Он остался в грязной луже, как остался и Диппер. Старшая сестра сломала его окончательно, превратив в бездушную серую тень своего настоящего «я». Он остался в своем мрачном существовании. И каждый последующий день был промозглым и дождливым в этом безутешном городе. И больше он не получал каждый год ярких открыток на день рождения от своей сестры. Последнее сообщение, отправленное на уже давно несуществующий номер семь лет назад, не содержало в себе ничего особенного. Ни поздравлений с днем рождения, ни признаний, ни каких-то сожалений. «И когда мы успели так измениться, Мэйбл?»