Больше, чем ненависть

Том Зарек лежит у дальней стены, не двигаясь и уставившись в потолок немигающим взглядом. Лоре, наблюдающей за ним через маленькое стеклянное окошко тюремной двери, начинает казаться, что он умер. Но, присмотревшись повнимательнее, она замечает, как плавно вздымается и опускается его грудь. Когда Тома схватили и привезли на «Галактику», именно Лора настояла, чтобы его, как крысу, заперли в одиночной камере с минимальными удобствами. Поручение было исполнено блестяще: Лора не подозревала, что на борту корабля, ставшего её домом, есть столь жуткие помещения. Однажды ей довелось провести пару ночей на гаупт-вахте «Галактики», но условия заточения были вполне комфортными. С тем же, что предстаёт перед ней сейчас, можно сравнить лишь камеру, в которой Лору держали сайлоны на Новой Каприке. От нахлынувших воспоминаний по её телу пробегает дрожь. Кроме отхожего места в полу и потрёпанного одеяла, в крошечной комнате нет ничего. Ни решёток, которые оставляют возможность общения с охраной, ни кровати с матрасом, ни стола, ни прозрачных перегородок, позволяющих видеть хоть что-то за пределами камеры. Тома окружают серость и полумрак, которые не может рассеять одна-единственная лампа. Тёмные стены здесь будто впитывают свет, чтобы стать ещё более зловещими, и на их фоне лампа выглядит жалким угасающим огоньком. Возможно, если разбить её, осколки сгодились бы для самоубийства, но Лора знает: до этого не дойдёт. Том слишком дорожит своей жизнью, чтобы лишиться её раньше времени. Погружённая в свои мысли, Лора ещё какое-то время смотрит сквозь стекло. Затем поворачивается к охранникам и молча кивает. Для неё открывают дверь. Мадам Президент медленно входит в камеру, жестом приказывая морпехам остаться снаружи. Заключённый больше не причинит ей вред, и для разговора с ним ей не нужны свидетели. — Лора, — произносит Том, едва за её спиной лязгнул засов. — Какой приятный сюрприз. Лора делает несколько шагов по направлению к нему и останавливается посередине комнаты, под лампой. Словно купаясь в единственном источнике света, она смотрит на Тома сверху вниз, а он, щурясь и прикрывая глаза рукой, пытается рассмотреть выражение её лица. — Неужели пришла попрощаться? Лора не торопится с ответом. — Подумала, напоследок было бы неплохо поговорить по душам. Его губы изгибаются в кривой усмешке. — Что ты хочешь услышать? Сожаление? — уставшим голосом спрашивает он. — Мольбы о помиловании? Рассказ о том, как и зачем я организовал этот переворот? Брось, Лора. Что бы я ни сказал, это уже ничего не изменит. Том поднимается на ноги, делает шаг ей навстречу. Лора не отступает. Впервые за много недель они стоят так близко напротив друг друга. Свет больше не ослепляет Тома, и он, наконец, ясно видит её бледное лицо. В её глазах нет ни капли страха, презрения, жалости; в них вообще отсутствуют какие-либо эмоции. — Нам обоим известно: разговоры по душам никогда не были моей сильной стороной. Даже если я скажу правду, ты всё равно мне не поверишь. — Ещё несколько минут назад Том считал, что ему удалось успокоить нервы и смириться со своей участью. Но молчание и взгляд Лоры Розлин, по которому невозможно ничего понять, не оставляют камня на камне от его самообладания. — Зачем ты здесь? Пришла отпраздновать победу, посмеяться над моей последней неудачей? Или позлорадствовать о том, кто спляшет на моих похоронах? Впрочем, кто сказал, что будут похороны?.. — Его ухмылка скорее похожа на гримасу боли. — Я ведь сам всё испортил, позволив Гейте лично расправиться с Адамой. Надо было предвидеть, что парень в последний момент слетит с катушек и завалит дело. Мне никогда не везло с союзниками так, как тебе. На губах Лоры появляется загадочная улыбка. — Не представляешь, насколько мне всё это безразлично. Я слышала достаточно твоих историй, Том. Теперь я хочу посмотреть тебе в глаза и рассказать свою. — Её тихий голос звучит так медоточиво, что в нём нетрудно уловить опасные интонации. — Знаешь, что я буду делать сегодня вечером? Лора делает паузу. По уверенной позе и надменному виду Президента Колоний становится ясно: она получает удовольствие от происходящего, и это связано не только с её очевидной победой. Каждый раз, пытаясь сбить её с толку, он в итоге так или иначе делает то, что она от него ожидает. Вот почему Лора неизменно одерживает верх — она не реагирует на провокации, вынуждая оппонента выйти из себя и начать совершать ошибки, а затем наносит решающий удар в самое уязвимое место. — Я дождусь, когда Билл вернётся с твоей казни, — продолжает Лора, неотрывно глядя Тому в глаза. — Спрошу, как всё прошло, и он ответит, что с проблемой по имени Том Зарек, наконец, покончено навсегда. Я подойду ближе и, притянув Билла к себе, поцелую его в губы. Это будет долгий, нежный поцелуй. Том открывает рот, как будто хочет что-то сказать. Но так и не решается. Лора продолжает: — Сильные руки сомкнутся вокруг моей талии, и на какое-то время все тревоги отойдут на второй план. Билл отстранится первым, чтобы пробормотать какую-то чушь про Сола Тая, про мостик и что во флоте нужно навести порядок. Но мне будет всё равно. Глядя в его глаза и слушая его голос, я улыбнусь тому, что всегда меня в нём восхищало. Его честь, стойкость, готовность ради своих убеждений пожертвовать собой, но никак не другими людьми. Том сжимает зубы. Лора видит, как ему неприятно всё это выслушивать. Тем не менее, она не останавливается: — Он улыбнётся в ответ, и я скажу, что люблю его. А затем, прежде чем он успеет что-то возразить, вновь прижмусь губами к его губам. Так повторится ещё раз или два, пока Билл не осознает, почему я не могу его отпустить: остальному миру придется подождать. Сайлоны и люди в очередной раз получили от нас то, что требовалось. Мы преодолели это испытание вместе, мы выжили, и сегодня, сейчас мы имеем право этим насладиться. Должно быть, у Зарека потеют ладони; он торопливо обтирает их о штаны. Картины, которые описывает мадам Президент, так и крутятся у него перед глазами. Он встряхивает головой, чтобы отогнать их, но чёткий, сильный голос Лоры не даёт это сделать. Тому кажется, что он смотрит дурной сон. И всё же он не хочет, чтобы тот кончался. — Хватка вокруг моей талии станет крепче, и мои пальцы зароются в его волосы. Поцелуй станет более глубоким, страстным. Губы Билла начнут опускаться ниже, целуя мою шею, заставляя меня жадно хватать ртом воздух. Вскоре его руки окажутся под моей блузкой, и от обжигающих прикосновений мои ноги станут ватными. Но надёжные объятия Билла не позволят упасть; в них я почувствую себя как никогда защищённой, свободной. Молодой. Неторопливо снимая друг с друга одежду и бросая её на пол, мы начнём двигаться к кровати. Кровать Билла чертовски узкая и жёсткая, но в эту ночь, когда я лягу на неё спиной, а Билл окажется сверху, она превратится в лучшее место во вселенной. Его тело такое горячее, что тепла хватит на нас двоих. Прикосновения, более интимные и властные, вновь обожгут кожу, и Билл продолжит целовать не только мою шею. Он скажет мне всё, что невозможно выразить словами, но так легко понять, когда его губы покрывают поцелуями каждый дюйм моего тела. Прекрасно зная, каким будет эффект, он слегка прикусит одно особое место чуть ниже моего пупка. Я начну хохотать, как ненормальная. Попытаюсь оттолкнуть его голову, но Билл перехватит мои руки. Его жадные губы и язык, дразня, заставят меня стонать и выгибаться под ним, желая быть ещё ближе, ощутить его внутри. Уверена, Билл почувствует то же самое, но не последует порыву. Эта ночь будет слишком важна, чтобы поддаться страху перед тем, чего не случилось. Она не станет простым удовлетворением потребностей — отчаянным, сокрушительным сексом, после которого остаётся лишь равнодушие и пустота. Мы будем заниматься любовью медленно, наслаждаясь близостью и возможностью ощущать каждый взгляд, каждый вдох друг друга. Мы будем ценить эти минуты и часы, подаренные Богами, не подгоняя их. Ценить саму жизнь, которая вопреки всему наполнит нас изнутри, когда мои ноги сожмутся вокруг его бёдер, и мы станем единым целым. Это будет повторяться снова и снова, пока, окончательно выбившись из сил, Билл не перевернётся на спину. Я положу голову ему на грудь и, восстанавливая дыхание, буду слушать, как бьётся его сердце. А он, крепко прижав меня к своему телу, начнёт рисовать щекочущие узоры на моей спине. Оставшееся до подъёма время мы с Биллом проведём в объятиях друг друга, не говоря ни слова и сохраняя в памяти ощущения. Мы не сомкнём глаз, будто это отсрочит наступление утра. Конечно, позже придётся вернуться к реальности — устранению ущерба, формированию нового Кворума, публичным заявлениям. Но взгляды Билла, которые я буду ловить на себе в самые тяжёлые моменты, будут напоминать об этой ночи и придавать мне сил. Лора делает паузу, позволяя Тому ответить. Её рассказ похож на заранее подготовленную речь, и в другой ситуации Том непременно отпустил бы на этот счёт какой-нибудь едкий комментарий. Но любая речь Лоры, как правило, произносится с определённой целью. И Том молчит. — Хочешь знать, будет ли что-то напоминать о тебе? — Кворум, «Борт №1», «Галактика», «Хитей-Кан»... — Услышав последнее, Лора качает головой: следовало догадаться, кто внушил безумные идеи бунтарям на корабле с тилиумом. Хмыкнув, Том отвечает самодовольным взглядом. — Хоть в чём-то мне удалось преуспеть. Лора изгибает бровь. — Считаешь, люди во флоте надолго тебя запомнят? Сегодня я в последний раз произнесу твоё имя вслух. Завтра наступит новый день, а после него ещё и ещё один, и мне будет некогда погружаться в воспоминания. Наверное, в первую неделю найдутся те, кто провозгласит тебя героем-одиночкой, но их будут единицы. В основном тебя будут проклинать, как предателя, и сравнивать с мерзостью, из-за которой в обшивке наших кораблей появляются трещины. Через месяц — нет, всё-таки через год о тебе с трудом вспомнят даже те, кто знал тебя. Ещё два-три года — и тебя забудут совсем. Твоё имя затеряется среди будничных хроник. Оно никогда не всплывёт в великих историях, передающихся через поколения. Люди не пожелают сохранить память о мерзавце, который убивал и запугивал остатки своего народа ради удовлетворения личных амбиций. Твоя смерть, как и жизнь, станет бесполезной, бесславной, безымянной. И мысль, что ты умрёшь, зная это, доставляет мне даже большее удовольствие, чем сам факт твоей казни. К концу тирады голос Лоры звенит от напряжения. Удивительно, сколько выдержки она проявила до этого, держа эмоции под контролем. В комнате наступает неестественная тишина. — Ты так меня ненавидишь, — с досадой замечает Том. Когда он делает ещё шаг ей навстречу, Лора приподнимает подбородок. Несмотря на разницу в росте, она не ощущает себя ниже. Его взгляд скользит по фальшивым волосам, заострившимся скулам, почти обесцветившимся губам. Болезнь отразилась на осанке и лице Лоры, но Тому до сих пор хочется поцеловать её, совершив хоть один отчаянный поступок не зря. — Слово ненависть вмещает лишь малую часть того, что я к тебе испытываю, — презрительно, но уже более спокойно отвечает она. Скрытый смысл в этих словах заставляет Тома поморщиться. Предшествующий рассказ обо всём, что произойдёт после его смерти, очень полно и красочно иллюстрировал отношение Лоры к нему. Ненависть была так сильна, что Лора желала ему не только смерти. Она хотела уничтожить его, растоптать, заставить страдать и умереть ещё до того, как его расстреляют. И она хотела видеть это своими глазами. — А я не смог тебя возненавидеть, — невесело усмехнувшись, говорит Том. — Ни после Колониального дня, ни после Кобола или возвращения с Новой Каприки. Ты уводила у меня из-под носа всё, к чему я стремился, делая это так ловко и естественно, что я сходил с ума от бешенства. Должно быть, в этом твоя уникальность, Лора. Можно желать тебе смерти или пытаться отобрать у тебя то, что, по мнению некоторых, должно принадлежать не тебе. Но тебя невозможно ненавидеть. Лора склоняет голову набок. Какое-то время, чуть прищурившись, смотрит ему в глаза. — Мадам Президент, — учтиво кивает Зарек, и на губах Лоры появляется тень улыбки. Его пальцы касаются её запястья. Лора может возмутиться, но она этого не делает. Том медленно поднимает её руку к губам, оставляет поцелуй. — До встречи на той стороне. — Прощай, Том, — произносит она и, развернувшись, направляется к выходу. Не оборачиваясь, Лора идёт к свету, к долгожданной ночи в адмиральской каюте и к множеству забот — рутинных, но необходимых ей, чтобы жить дальше. В тишине звук её шагов напоминает отсчёт хронометра, и Том сжимает кулаки: когда за ней закроется дверь, его борьба за жизнь будет окончена.