Отпуская зиму

Лампу на кухне опять забыли погасить. Итачи с каким-то смутным ужасом смотрел на желтоватую полосу света, пересекающую коридор. Микото замоталась и оставила маленький светильник цедить тусклый свет на деревянные доски пола. Было что-то непередаваемо жуткое в том, чтобы вернуться уже изменившимся, и обнаружить, что в доме всё по-прежнему. Итачи преследовал запах крови. Чужой. Юноша вдруг осознал, что ему было бы легче, если бы это была его собственная кровь. – Я горжусь тобой, – сказал Фугаку, положив руку ему на плечо. – Ты проявил себя как настоящий шиноби. Как и ожидалось от моего сына. Итачи кивнул, стараясь сдержать дрожь. Он вдруг очень ясно осознал, что ему всего лишь тринадцать лет. И он впервые убил человека. Это было странным парадоксом: он сражался с врагом, но убил он человека – и, значит, стал убийцей. Итачи чувствовал, как что-то изменилось в его душе в тот самый момент, когда он перерезал горло сопернику. Никто из окружающих не заметил, что он стал другим, – или не подал вида. Итачи между тем казалось, что он погружается в глубины ледяного ада. Он щёлкнул выключателем, и ночь хлынула отовсюду, как вода из прорванной плотины, смывая знакомые предметы, скользя между пальцами и закручиваясь водоворотами по углам слишком тесной для неё кухни. В темноте он явственно ощущал что-то чужое и холодное внутри, словно душа убитого была рядом. Как будто мертвец пытался пробраться под кожу, чтобы питаться его кровью, как растения-паразиты пьют соки деревьев. Когда в тот день Итачи уходил, по дому гулял апрельский ветер. Мать открывала окна и двери, чтобы выпустить зиму и впустить весну. Итачи вдруг представил, как она стирает одежду, перепачканную в крови. Всё в доме было знакомым: скрип половиц, едва уловимый тёплый запах человеческого жилища, тянущиеся по полу сквозняки. Итачи не нужно было включать свет, чтобы не наткнуться на притаившиеся у стен шкафы, пробираясь по коридору. Дверь в комнату Саске привычно мяукнула. Итачи остановился на пороге. Его брат спал, подложив ладошку под щёку. Если долго-долго стоять без движения, внимательно прислушиваясь, можно было различить звук его дыхания. Итачи не решался подойти к нему. Такой, как сейчас, убийца, от которого ещё, быть может, пахнет кровью – разве мог он дотронуться до этого ещё невинного ребёнка? Бесшумно прикрыв дверь, он пошёл в свою комнату. В доме было очень холодно, и Итачи не мог согреться даже под одеялом. Но трёхдневная физическая усталость сделала своё дело: он заснул почти мгновенно. Его мучили тяжёлые кошмары. Ему снилось, что наступила зима и что она никогда не кончится. Небо казалось ломким, как стекло, а на снегу лежали убитые морозом птицы. Итачи разбудило тёплое прикосновение к руке. Он рефлекторно дёрнулся, с мучительным стоном очнувшись ото сна. – Братик? – Саске испуганно смотрел на него. – Что случилось? Собственное тело казалось насквозь промёрзшим комком измученных мускулов и напряжённых нервов. Луна выглянула из-за облаков, и создавалось впечатление, что весь дом висел на нитях её света, покоясь где-то среди пушистых облаков. – Мне приснился кошмар, Саске, – тихо сказал Итачи. – Мне тоже, братик. И я замёрз, – сказал мальчик, прижимаясь к нему. Его тело казалось горячим, и Итачи даже испугался, не заболел ли он. Он нерешительно коснулся щеки Саске – ничего не произошло, мир не рухнул, и уже смелее он шутливо дотронулся до кончика его носа. – Давай спать. Саске кивнул, и вдруг приблизил своё лицо к лицу брата и поцеловал в уголок сначала одного, а потом второго глаза. – Чтобы не снились кошмары, – шёпотом пояснил он. Итачи улыбнулся, проводя ладонью по волосам своего брата. Саске был тёплый и трогательный, как котёнок, и от него пахло сном. Итачи подумал, что однажды и его брат тоже будет возвращаться домой и ужасаться, что здесь ничего не изменилось. Он обнял Саске, словно желая защитить от всего мира. – Завтра мама будет развешивать бельё, чтобы оно проветрилось. Она говорит, что нехорошо, когда вещи пахнут прошедшей зимой. Поможешь нам? – уже засыпая, спросил Саске. – Обязательно, – улыбнулся Итачи, целуя его в висок. Он вдруг понял, что царивший в комнате холод был апрельским, а зима закончилась слишком давно, чтобы думать о ней.