Мерцанье светлячков

Эмма нетерпеливо мерила шагами узкое пространство конюшни, чувствуя, как с каждым шагом начинает нервничать все сильнее. Они с Реджиной все продумали и обсудили, Кора просто не оставляла им иного выбора: или бежать, или быть разлученными навсегда. Но все равно червячок сомнения грыз изнутри, подтачивая уверенность, ведь уйти сейчас вдвоем означало лишь, что впереди их ждет огромная череда трудностей и лишений. Если бы речь шла об одной Эмме, она бы не переживала так. Но Реджина… Она привыкла спать на чистых пуховых перинах, есть с серебра и пить чай по пять раз на дню, а если подхватывала насморк, то лежала в постели, окруженная ордой квохчущих дуэний, снадобьями и нюхательными солями, пока не поправлялась. Невозможно было представить ее, нежную и ранимую, ютящейся под меховым одеялом на голой земле или в диком логовище где-нибудь в лесу, где им придется скрываться, как каким-нибудь зверям. Если бы только у них был иной выбор… Скрип распахнувшейся двери заставил блондинку буквально подскочить, нервно оглядываясь в сторону пришельца. К счастью, это была Реджина. Девушка со всех ног кинулась к Эмме, сразу попадая к ней в объятия. - Прости, что так долго. Мне кажется, maman что-то подозревает, она не хотела отпускать меня, все говорила и говорила… Я ушла, как только смогла. - Ничего. Ты готова? – быстро спросила Эмма. Получив кивок, она уже направилась к денникам, чтобы вывести двух заранее оседланных лошадей, но почувствовала на запястье руку брюнетки, останавливающую ее. – Реджина? - Мы… мы ведь действительно собираемся сейчас сделать это? – она выглядела немного растерянно. Эмма вернулась и вновь обняла девушку, серьезно глядя ей в глаза. Она не пыталась давить на Реджину, понимая, как сложно той было уйти из отчего дома бог весть куда. - Ты действительно хочешь этого? – погодя, спросила Эмма, дотрагиваясь до щеки любимой и мягко поглаживая большим пальцем. – Хочешь уйти со мной сейчас? - Я… - она запнулась, пристально всматриваясь в родное лицо перед собой, словно пытаясь отыскать в глубине голубых глаз ту уверенность, что была так нужна ей. – Нам ведь будет трудно, да? Эмма молча кивнула. Она не могла лгать. Да и Реджина все прекрасно понимала сама. Эти вопросы лишь оттягивали время и то неизбежное, с чем обе уже смирились, однако… так сложно сделать первый шаг. - И мы никогда не сможем открыто рассказать о наших отношениях кому бы то ни было? - Еще не поздно все отменить, - блондинка заставила себя произнести это как можно мягче, хотя внутри все готово было разорваться от волнения и страха. Вдруг Реджина передумает? Вдруг она сейчас скажет, что это глупость, огромная ошибка?.. Поднявшись на носках, чтоб быть вровень, Реджина приникла к ее устам, даря нежный поцелуй. Отстранившись так, что между ними был всего дюйм, она жарко выдохнула Эмме в губы: - Ни за что. Я хочу быть с тобой всегда, всю свою жизнь. Я люблю тебя. - Я… Грохот открывшихся нараспашку ворот конюшни, с лязгом ударившихся о стены, заставил их вздрогнуть и отойти в стороны. Но затем, увидев, кто стоит в пороге, Реджина встала перед Эммой, закрывая ее собой. - И куда это вы две собрались, позвольте узнать? – ледяным тоном спросила Кора, в ее ладонях и зрачках все еще клубилась фиолетовым облаком остаточная магия. - Мама, ты не… - Молчать! – выплюнула женщина, заходя внутрь. Солома поскрипывала под ее каблуками, лошади испуганно фыркали и пытались встать на дыбы, шарахаясь в сторону от проходящей мимо них женщины так, словно та была волком. - Отойди от нее немедленно, Реджина. - Нет! – девушка с вызовом вскинула голову, выглядя невероятно смело в этот момент. Впервые она перечила матери столь открыто. Впечатление лишь слегка портил подрагивающий от волнения подбородок и то, как она нервно сжимала кулаки до побелевших костяшек. - Не нужно, - тихо сказала ей на ухо Эмма и, отстранив девушку, сама вышла вперед. Она была ошеломлена и напугана не меньше Реджины, однако не желала показывать этого. Отвечая Коре таким же твердым взглядом, какой был у самой женщины, она встала прямо перед ней, расправляя плечи. На несколько томительных секунд в конюшне повисла оглушающая тишина, пока они сверлили друг друга взглядами, выясняя, чья воля сильнее. Ни одна не уступила. И тогда, презрительно изогнув губы, Кора выплюнула: - Мерзавка! Ты еще смеешь смотреть на меня, дрянь! Что ты задумала сделать с моей дочерью? Отвечай мне! - Я задумала сделать ее счастливой, ваша милость, - четко произнесла Эмма. Уверенным жестом она взяла кисть испуганной, глядящей на них со страхом Реджины, и, поднеся к губам, поцеловала пальцы. Глаза Коры расширились от понимания, а лицо стало непроницаемым и совершенно белым, как будто женщина вот-вот была готова получить удар. - Ты… - ее голос охрип и прервался, столько гнева разом душило Кору. - Я люблю ее, - все так же спокойно заявила конюшая. - Мы любим друг друга, - с нажимом сказала Реджина, и мать посмотрела на нее так, точно впервые заметила ее присутствие. - Что бы вы ни делали, вы не сможете уничтожить наши чувства. Вы можете попробовать разлучить нас, но лишь причините тем самым боль Реджине. Неужели вам все равно? Неужели вы не видите, что… - Достаточно, - обронила Кора. – Ты… - она сделала шаг вперед, чеканя слова. – Ты, грязь под моими ногами, как ты посмела даже подумать, что можешь быть рядом с моей дочерью? Что ты о себе возомнила? – она говорила с опасной, холодной невозмутимостью, подходя к Эмме вплотную. Та была выше Коры, но женщина умудрилась окинуть ее взглядом свысока, и в одном этом немом жесте было больше презрения и ярости, чем если бы Кора разразилась грязной бранью. Подсознательно ощущая нависшую опасность, Эмма пожалела, что у нее нет под рукой ни топора, ни хотя бы кинжала. В тот самый момент она буквально кожей чувствовала, как угрожающе сгустился воздух, что, казалось, готов буквально затрещать от разлившихся в нем практически осязаемых ненависти, боли, страха, отчаяния – всего, что наполняло обычно магию Коры. Эта женщина была опасна, и хотя до сих пор она не высказала ни единой прямой угрозы, блондинка нутром чуяла, что скоро здесь может произойти убийство. То же самое чувство пронзило и Реджину. - Остановись! Мама, остановись! – вновь заговорила юная Миллс, пытаясь пойти наперерез Коре и дотронуться до ее руки. Однако та лишь взмахнула кистью в ее сторону, и невидимая волна заклятья, сбив дочь с ног, отбросила ее в сторону, как котенка. Тело девушки с неприятным звуком ударилось о борт денника. Эмма кинулась было к ней, но Кора предвидела ее движение. Резко выбросив вперед правую руку с хищно раскрытыми пальцами, женщина погрузила ее в чужую грудную клетку, заставляя девушку охнуть от ослепляющей боли. - Эмма… - прохрипела Реджина. – Мама, не надо… Мама… От удара головой о деревянную поверхность у нее все расплывалось перед глазами, она попыталась встать, но затылок и виски буквально раскалывались, к горлу подступила тошнота. Картинка с застывшими посреди конюшни фигурами Эммы и Коры была нечеткой, девушка все никак не могла сфокусировать взгляд. Что-то впереди вспыхнуло, и раздался чей-то короткий вскрик… Тьма накрыла сознание Реджины прежде, чем она смогла понять, что произошло. * * * Реджина медленно приходила в себя, плавая в каком-то мутном забытьи. Когда она, в конце концов, смогла побороть его, разлепляя набрякшие, тяжелые веки. Какое-то время зрение все еще расплывалось, так что окружающее выглядело продолжением ее мрачного видения. Вопреки ожиданиям, ничего не болело, и даже голова не кружилась после удара. Очевидно, кто-то – мать, скорее всего – вылечил ее магией и перенес в комнату. Откинув одеяло, девушка спустила босые ноги на пол. Не обращая внимания на обжигающий холод каменных плит, она подбежала к двери и подергала ручку: заперто. Бессмысленно было даже пытаться, но Реджина дернула еще раз, и еще, затем начала стучать все громче и сильнее, пока кулак не вспыхнул болью, и на лопнувшей коже не показалась кровь. Массивная дверь из дубовых досок, висящая на зеленоватых от времени латунных петлях с заклепками, надежно запирала выход, и все же брюнетка заметалась по комнате, ища, чем бы можно было ее открыть. Схватив тяжелую кочергу, висевшую у камина, она принялась ковырять металл и доски, однако ее слабых сил едва хватило на то, чтоб оторвать несколько щепок. На лбу выступил пот, пока Реджина раз за разом била по двери, настойчиво, с отчаянием, гоня от себя прочь единственную мысль, которая набатом росла в ней с того самого момента, как к ней вернулось сознание. Эмма… - Нет! Нет… - она не позволит отчаянию затопить себя без остатка. Несколько слез скатились по щекам, но Реджина яростно стерла их тыльной стороной ладони и продолжила почти бессмысленную борьбу с дверью. В перерывах между ударами ей показалось, что она слышит шаги с той стороны. Прервавшись, она приникла ухом к доскам и прислушалась: ей не почудилось – за дверью действительно кто-то был. - Выпустите! Выпустите меня отсюда! Мама! Выпусти меня! Мама! – она вновь застучала по дереву изо всех сил, продолжая громко кричать, срывая голос. Шаги сделались ближе и отчетливей, и тогда Реджина отпрянула от двери, отходя вглубь комнаты. Щелкнул замок, тяжелая створка повернулась без скрипа, являя на пороге спальни Кору, спокойную и, как всегда, величественную. На матери было надето уже другое платье, не то, что было во время инцидента в конюшне, и девушка гадала, сколько времени прошло с тех пор. Сколько часов или суток она пролежала, пребывая в навеянном чарами сне? - Реджина, как ты себя чувствуешь? - как ни в чем не бывало, улыбнулась мать. – Ты ужасно выглядишь, девочка моя. - О, брось, мама. Я не желаю участвовать в этом фарсе, - с едким смешком парировала девушка. Отбросив в сторону бесполезную кочергу, она скрестила руки на груди, глядя на Кору с непередаваемой ненавистью и отвращением, не зная, что сейчас всем своим видом напоминает мать. - О чем ты, доченька? Похоже, ты все еще нездорова. Надо послать за доктором… - Я сказала, хватит, - холодно оборвала ее дочь. – Где Эмма? Что ты сделала с ней? - Ах, ты все о той крестьянке… Полноте, Реджина, хватит думать о всяких глупостях. - Что с ней? - С ней покончено, моя дорогая, - предельно ласково, но твердо ответила Кора и сделала шаг вперед, намереваясь, очевидно, взять девушку под руку, но та стояла, не шелохнувшись. - Покончено? Что это значит, мама? – она вопрошала требовательно, чувствуя, как сердце больно сжимается в груди, точно кулак Коры стискивал его, как недавно это было с Эммой. - Мертва, - коротко и сухо ответила женщина, окончательно сбрасывая с себя наигранное миролюбие, в ее тон вернулись привычные высокомерие и отстраненность. – А теперь, будь так добра, оденься и приведи себя в порядок. После обеда ты предстанешь перед королем, так что я настоятельно рекомендую тебе вести себя подобающе. Вся тирада прошла мимо сознания Реджины. Слова вливались в ее уши грохочущим горным потоком, но она не могла разобрать их смысл. Единственное, что она понимала ясно, - это то, что Эммы больше нет. - Нет… не может быть, - прошептала девушка, пятясь к стене и все повышая тон, пока он не перерос в крик. – Нет… Нет! НЕТ! - Реджина… - Кора подняла руки, то ли намереваясь применить заклятье, то ли просто пытаясь этим жестом успокоить дочь. - Нет! – та замотала головой, сглатывая комок в горле, повторяя одну и ту же фразу. – Этого не может быть. Ты лжешь мне! Мама, скажи, что с ней. Скажи мне! - Она мертва, Реджина. Я раздавила ее сердце. Оно стерто в пыль, моя дорогая. Прости, но я не могла поступить иначе, ты не можешь связать свою судьбу с безродной голодранкой. Более того, с женщиной, Реджина! Я никогда бы не подумала, что столь дурно воспитала тебя… Должно быть, это моя вина, где-то я была невнимательна к тебе… - Нет! – в очередной раз хрипло воскликнула девушка, слепо глядя перед собой. Она хватала ртом воздух, но не могла сделать вдох. Мир стремительно закручивался вокруг нее, комната сужалась, давя на ее голову потолком и стенами, не оставляя ни глотка воздуха, сколько бы она не хватала его раскрытым ртом. - Реджина… Закричав, как безумная, она отшатнулась от подступающей фигуры матери, сливавшейся для ее помутившегося разума в одно пятно. От чересчур резкого движения она едва не свалилась при этом в тлеющие угли камина. Пульс часто и болезненно стучал у нее в висках, грозя проломить череп, в голове на секунду как будто образовался вакуум. Реджина почувствовала внезапное сильное давление и нарастающую боль в голове, а затем что-то щелкнуло в переносице: сглотнув, она ощутила солоноватый привкус на языке… Медленно она подняла дрожащую ладонь и дотронулась до лица – на пальцах остались красные пятна крови. Колени задрожали, а в ушах появился противный писк. Упасть ей не дала волна магии Коры, вовремя подхватившая девушку и вновь перенесшая ее на кровать. * * * Ей было все равно. Служанки суетились вокруг, прикладывая к ней платья одно за другим, выбирая, какое лучше будет смотреться, не переставая щебетать о чем-то, нахваливая то ли ткань, то ли идеальную фигуру хозяйской дочки. Реджине все происходящее было абсолютно безразлично. Сама ее жизнь, казалось, закончилась неделю назад, когда не стало Эммы. Очередное пробуждение после неестественного забытья было похоже на то, как если бы она вынырнула из тягучего болезненного кошмара, но все еще не до конца проснулась, и ужас ночи продолжился наяву. От того, что произошло в ее жизни, не было пробуждения. Ее тело механически совершало однообразные, привычные действия, пока разум был где-то далеко. Девушка едва заметила этим утром, как принесли завтрак, позволив ей съесть его в постели. Она слепо накалывала на вилку какую-то пищу, отправляла ее в рот и жевала, не ощущая вкуса, лишь структуру – шероховатую, мягкую или грубую. Так же безвольно, отвечая что-то невпопад, она дала вымыть себя и подвести к зеркалу. Если бы кто-то со стороны узрел эту процедуру, ему на ум пришло бы сравнение с тем, как обмывают и готовят к отпеванию покойника – столь же неживой выглядела и девушка, вокруг которой с гребнями и лентами сновали служанки. Обученная челядь, словно бы не замечая отсутствующего вида Реджины, помогла ей одеться в нижние юбки и корсет. Темные волосы, чисто вымытые и пахнущие лавандой, уложили в сложную прическу, оставляя открытой шею и плечи. Дело оставалось лишь за выбором платья, но тут требовалось решение самой Реджины. Видя, что она продолжает все так же бездумно и безмолвно таращиться в зеркало, вглядываясь в собственные пустые глаза, старшая камеристка тихонько вышла. Через пятнадцать минут в комнату вошла Кора. - Достаньте фиалковое, - приказала она. Когда робкие служанки приложили ткань к Реджине, женщина раздраженным жестом велела убрать его. – Никуда не годится. Право слово, она так бледна, что будет похожа в нем на усопшую. Принесите кремовое. Когда Кора, наконец, сочла внешний вид дочери удовлетворительным, она отослала прислугу прочь, подошла к безучастной ко всему девушке и приподняла ее подбородок, заставляя посмотреть на себя. Пощипав ее щеки, чтоб к ним прилила кровь, женщина улыбнулась. - Так-то лучше, моя дорогая. И ни к чему этот кислый вид, иначе Его Величество даже глядеть на тебя не захочет. А ведь накануне он ясно дал понять, что его намерения более чем серьезны. Ты должна радоваться, Реджина, судьба благосклонна к нашему дому, как никогда, - Кора сказала это с усмешкой, явно наслаждаясь двусмысленностью фразы, истинное значение которой было известно лишь ей одной. - Да, мама, - бесцветно откликнулась девушка, вновь переводя взгляд на зеркало. - Вот и хорошо, дорогая, - Кора так же, как и все прочие, предпочитала игнорировать состояние Реджины. – Помни о том, кто ты, и держи голову высоко. - Да, мама. - Спускайся. Я буду ждать тебя внизу через полчаса. - Да. Когда все оставили ее, Реджина подошла ближе к зеркалу и провела пальцами по его поверхности, оставляя слабый след. Мочки ушей слегка оттягивали простые, но изящные серьги, выбранные ее матерью. На шее висела тонкая цепочка с бриллиантовой каплей, сверкавшей меж ключиц, – подарок короля Леопольда будущей невесте. Эта цепочка жгла ее, как раскаленный ошейник. Титаническим усилием брюнетка справилась с желанием сорвать с себя и это платье, и украшения, а лучше – ударить по зеркалу со всей силы так, чтоб разрезать руки в кровь и почувствовать, наконец, хоть что-нибудь реальное. Не имеющее границ чувство потери захлестывало ее, раздирая в клочья, заставляя корчиться от душившего ощущения невозможности, нереальности происходящего. Эмма… Нет. Она не могла думать об этом. Не могла вспоминать. Слишком много боли, невыносимо много. Реджине казалось, что она задыхается, корчится в этой бессловесной пытке, что она вопит, как умалишенная, хрипя и кашляя кровью, но никто, ни одна живая душа рядом не замечает этого. Внутри нее все бушевало, но внешне она оставалась все такой же спокойной и аморфной. Что-то надломилось в ней. Хотелось закричать изо всех сил, выплескивая клокотавший в душе вулкан боли, ярости и жгучей, поглощающей разум ненависти, однако она не могла. Крик, как и рыдание, застрял где-то в груди, подобно камню с тысячей острых, калечащих граней. Ей казалось, что этот камень отныне заменил собой ее измученное от страданий сердце. Реджина прикрыла пылающие веки, чувствуя, как в очередной раз собирающиеся там слезы начинают щипать глаза. Она не станет плакать больше. Нет, она найдет иной способ выразить то, что чувствует. Пройдет еще так много времени, пока она сумеет осуществить задуманное… Но тем слаще будет месть. Тем сильнее будет ее наслаждение, когда все эти люди вокруг нее поймут, что сами, своими руками, вылепили из нее чудовище, которым Реджина никогда не желала стать. Они поймут. Все эти лживые, лицемерные, отвратительные лица, улыбающиеся ей, говорящие ей о любви, власти, семье… С какой непередаваемой эйфорией она будет смотреть, как гаснет счастье в их глазах, сменяясь страданием и смертью – тем, что ощущала сама Реджина. О, как же слепа, как глупа была она, позволив усыпить свою бдительность их лживыми речами. Если бы только можно было вернуть все то потерянное время, может, тогда бы они с Эммой успели бежать до того, как стало слишком поздно. Может быть, тогда бы Эмма была жива. Это и ее, Реджины, вина. Если бы не ее нерешительность, не страх перед большим миром за пределами особняка, они с Эммой были бы уже за многие мили отсюда. Мать, сколь бы могущественной она ни была, не сумела бы их отыскать, ведь мир так огромен. Если бы… Бессмысленно. Бесполезно гадать теперь. Все, что Реджина могла чувствовать в данный момент, было зияющей бесконечностью пустоты в том месте, где еще недавно жила надежда. Ее любовь и стремление к счастью никуда не исчезли. Напротив, они стали ощущаться еще острее – настолько, что поглотили собой все остальное, пока окончательно не извратились и не стали чем-то совершенно иным. Хотелось найти виновных в боли, которую ей приходилось испытывать, и память с готовностью позволяла увидеть лица этих людей. Тысячи чужих назойливых голосов теперь нашептывали их имена Реджине в уши… Тихий, даже робкий стук в дверь заставил ее дернуться, как от удара хлыста. Прочистив горло и сделав глубокий вздох, она довольно отчетливо и без следа душивших ее эмоций сказала: - Войдите. В дверном проеме показалась темноволосая голова девочки в светлом атласном платье. - Можно? - Заходи. Маленькая Белоснежка уселась на пуфик перед зеркалом, глядя на Реджину смущенно и виновато. Забавно прикусив нижнюю губу и сложив руки на коленях, она выглядела так, словно провинилась перед строгим учителем, забыв выучить очередное задание по чистописанию. Наверное, в ее голове совершенное ею и было где-то наравне с подобным невинным проступком. Реджина же думала иначе: то, что сделала эта девочка, не поддавалось описанию. Малышка всего лишь пожелала иметь приемную маму. Всего лишь… Она ведь не понимала до конца, что делает, верно? Она всего только сказала своему отцу, что Реджина спасла ее, и теперь Снежка мечтает о такое славной приемной маме, как она… Девочка лишь желала добра Реджине, она не виновна в том, что Кора сумела обманом выведать у нее тайну, которую та поклялась не разглашать. Разве можно обвинять дитя в том, что оно хочет иметь мать вопреки всему?.. Перед тем, как заговорить, Миллс пришлось напомнить себе несколько раз, что перед ней – десятилетний ребенок, который мало что понимает в жизни. Она даже почти убедила себе в том, что Снежка не виновата. Почти. - Ты хотела поговорить о чем-то? – фраза получилась куда холоднее, чем должна была быть, Реджина не сумела до конца спрятать чувства, и Снежка почувствовала это. - Да… я… - девочка замялась, не зная, как сформулировать следующую фразу. – Ты сердишься на меня? – этот вопрос, заданный с полной непосредственностью и святой наивностью, выбил Реджину из колеи. Она почувствовала, как в ней растет и ширится что-то, чего еще никогда не ощущала в жизни. Точно ее сердце, враз сделавшееся глыбой льда после потери Эммы, сейчас глухо треснуло где-то посередине, раскалываясь, и в этот раскол просочилась тьма. Эта тьма клубилась в ее сознании, свиваясь в спирали, закручиваясь, как клубок змей, она все сильнее росла с каждой секундой, пока взгляд Реджины впивался в лицо маленькой принцессы так пристально, словно пытался прожечь в нем дыру. На лице дочери Коры гримасой застыла приклеенная улыбка, похожая на трещину в вазе. - Нет, я не сержусь, Снежка. Ты ведь всего лишь дитя, - ответила Реджина, повторяя собственные недавние мысли и сама же понимая, насколько фальшиво те звучат. Однако наивная девочка, приняв все за чистую монету, широко улыбнулась в ответ и кинулась к ней, обнимая за пояс. - Я так рада, что ты не злишься, - звонко сказал ребенок. Сглотнув ставшим в момент сухим горлом, Реджина обняла девочку в ответ. Ей казалось, что внутри нее разверзлась в этот момент темная бездна, в которую страшно было заглянуть, ведь внизу не было ничего, кроме липкого мрака и ледяных кольев ненависти, которые хотелось вонзить в каждого, кто оказывался рядом. В особенности, если этот человек был всему виной. Белоснежка подняла голову и, глядя на Реджину снизу вверх сияющими от радости глазами, состроила хитрую мордашку и сказала: - Знаешь, мне папа по секрету признался, что ты ему очень понравилась. - Неужели. - Правда-правда! – закивала девочка. – А я сказала, что была бы очень рада, если бы ты стала моей мамой. - О, - еще одна усмешка-оскал отразилась на лице девушки. Ее ладонь прошлась по каштановым кудрям малышки, и Белоснежка стала похожа на безмятежного котенка, она продолжала улыбаться, едва не урча от удовольствия. Реджина боролась с собой, чтоб не вцепиться в волосы девочки и не приложить ту лбом о чертово зеркало, отражавшее это радостное личико с широко распахнутыми глупыми глазищами, которые сейчас таращились на нее. Она бы размахнулась и била это лицо о стеклянную поверхность до тех пор, пока та бы не треснула и не искрошилась, окрасившись бордовыми потеками… На пару секунд прикрыв веки, чтоб прогнать из сознания возникшую сладостно-отвратительную картину, Реджина сделала глубокий вздох. Когда она вновь посмотрела на Снежку, то у нее хватило сил и актерского таланта, чтоб улыбнуться на сей раз почти искренне: - Ну, что, идем? Должно быть, все уже заждались нас. Взяв девочку за руку, она вышла из комнаты. Каждый шаг отдавался в ее сознании агонией, как будто она была вышедшей на сушу русалкой, в ступни которой ежесекундно впивалась тысяча игл. * * * После длинного, утомительного дня, полного светских расшаркиваний, бесконечной череды танцев и все тех же искусственных улыбок, от которых уже сводило мышцы лица, Реджина оказалась в полутьме своей комнаты. Не было сил и желания, чтоб позвать кого-то, кто мог бы разжечь камин или зажечь свечи. Ее руки и ноги были совершенно ледяными весь вечер, а голова, напротив, пылала. Тело тряслось от озноба, как будто у нее была простуда. Даже закрывая глаза, Реджина видела все ту же череду смеющихся, болтающих, веселящихся придворных из свиты короля… Их лица, искаженные ее памятью, светились и фосфорицировали, точно полные луны в небе, они кружились вокруг нее в хороводе даже теперь. Хихикая и кривляясь, как безобразные рожи шутов, они вызывали тошноту и приступ неконтролируемой паники. Так вот, на что очень скоро станет похожа ее жизнь… Быт циркового медведя, должно быть, немногим отличен от этого. Прикосновения рук короля, с которым она танцевала, все еще жгли талию. Казалось, даже его запах – стойкая тяжелая смесь парфюмерии, немытых ног, мужского пота, вина и жареного мяса – преследовал ее, он буквально въелся в одежду Реджины. Поняв это, она принялась сдирать с себя платье, нисколько не заботясь о целостности ткани. Кринолин и шелк трещали, не выдерживая напряжения. Лишь оставшись полностью нагишом, девушка позволила себе остановиться, тяжело дыша. По ее лбу катился пот, как в припадке. Схватив лежащий на полу наряд, борясь с желанием бросить его в камин, она скомкала ткань и запихнула в самый дальний шкаф, с силой захлопывая дверцы. Накинув ночную сорочку, девушка забилась в самый угол кровати, обхватывая руками колени, спасаясь за балдахином от невидимых монстров, скаливших свои морды из тени. Те были продолжением кошмара, в котором она жила все это время. Воспоминания вечера были отрывочными, они вспыхивали рваными образами, фонтанировали голосами, цветами и звуками, пестрели лицами и человеческими фигурами, сливавшимися в одно ревущее, размахивающее руками и ногами пятно, тускло сияя, точно в старом, потерявшем четкость калейдоскопе. Это было похоже на подступающее помешательство, и от тяжести происходящего не было даже сил на то, чтоб позвать на помощь хоть кого-нибудь. Да и кто бы пришел к ней? Кто смог бы понять ее боль? Король… Он не был груб. Напротив, Леопольд был с ней обходителен, почтителен… и отстранен. Не больше, не меньше. Монарх изволил обратить свое высочайшее внимание на девушку, которая спасла его любимую и единственную дочь. Потакая неистовому желанию Коры сделать Реджину королевой и прихоти принцессы Белоснежки, он довольно быстро согласился на эту сделку, которая не требовала от него особых усилий. В итоге, Кора получала статус матери королевы, Леопольд – юную цветущую жену, маленькая Снежка – новую игрушку. Реджина же… Кому какое дело, получит ли что-то семнадцатилетняя девчонка, проданная, как мул, и столь же бесправная? Никто и не вспомнит о ней. Единственный человек, кто видел в ней личность и любил ее, теперь уже никогда не откроет свои глаза, не появится перед ней, не прижмет к груди. Этот человек теперь навеки в земле, где отныне место и сердцу Реджины. Вместе с Эммой оказались похоронены и все ее мечты, надежды на будущее, все светлое, что было в ней. Одиночество, преследовавшее Реджину с детства и рассеивавшееся лишь в присутствии Эммы, отныне вновь целиком и полностью завладело ею. И теперь некому прийти и защитить ее от этого поглощающего душу чувства. Она спасла малышку-принцессу и теперь станет женой короля. Все, как было предсказано хихикающим зеленокожим магом, когда-то давно посулившим ее матери исполнение мечты – увидеть дочь на троне. Всем вокруг, целому миру было плевать на Реджину и ее чувства. А это значит, что она должна научиться не чувствовать – только так можно выжить и не сойти с ума по-настоящему. Она еще не знала, но догадывалась, что ждет ее впереди – сколько унижения, новой боли и бессильной ярости придется пережить. Она была так слаба и беззащитна, что испытывала злость на саму себя за это. Ей хотелось бы иметь смелость, чтоб закончить все прямо сейчас, прервать свою никчемную жизнь, наполненную лишь горем и пустотой выжженного сердца, и Реджина чувствовала к себе величайшее презрение за неспособность сделать этот шаг. Ей казалось, что она прикрывает свою трусость пред ликом смерти мыслями об отмщении, ведь лишь они поддерживали ее, помогая играть надлежащую роль. За последние несколько дней Реджина превратилась в великолепную комедиантку. Она безошибочно, как идеальная кукла, дергалась под неслышную музыку, исполняя все па с той безукоризненностью, которую требовала от нее Кора. Потеряв Эмму, она не имела права даже оплакать ее, ведь нареченной короля не пристало лить слезы и носить траур, как вдове. Но Реджина чувствовала себя именно вдовой. И за то, что ей даже не дали излить свое горе, она ненавидела короля еще больше. Пока что тот был для нее лишь одной из безликих фигур на шахматной доске матери, но кем он станет после свадьбы? Уже сейчас этот мужчина проявил поразительное безразличие к жизни и чувствам своей будущей супруги. Она была для него не более, чем мебель, красивое и не слишком значимое дополнение и без того роскошного двора. Леопольд покупал ее, как славную певчую птичку для своей обожаемой дочери, и обоих августейших особ едва ли заботили мысли Реджины по этому поводу. - Поздравляю с выгодной для вас партией, мама, - сказала она, когда спустя еще две недели на ней красовалось белоснежное подвенечное платье. Кора стояла рядом с ней перед зеркалом, женщина любовалась Реджиной, как мог скульптор любоваться своим творением. - Этот язвительный тон тебе не к лицу, Реджина. Это ведь ты выходишь замуж, а не я, - Кора стала спиной к зеркалу и принялась поправлять ее платье. - Разве? Мне кажется, вам куда больше подошла бы роль жены Леопольда и королевы. - Ох, ты еще так неопытна, девочка моя, - улыбнулась женщина, по-хозяйски разглаживая последние складки на белой воздушной ткани. Она оглаживала и охорашивала дочь со всех сторон, и той вновь пришло на ум сравнение со скотиной, которую готовят к ярмарке. - Вы не дали мне возможности получить этот опыт. - Не говори ерунды, - раздраженно откликнулась мать. – Хватит уже дуться на меня из-за какого-то глупого, неотесанного конюха, - сурово отрезала она. – Ты сегодня выходишь замуж и узнаешь уже очень скоро, что такое – любовь мужчины, твоего мужа. Мы еще не говорили с тобой на эту тему, и потому мне понятны твои тревоги, - в голос Коры вновь вернулись благостные нотки, она положила руки на плечи Реджины. Взгляд девушки стал рассеянным. Она смотрела в зеркало, стоявшее прямо позади матери, и на секунду ей почудилось, что в нем промелькнула чья-то быстрая тень. Моргнув, девушка не увидела никого, и решила уж было, что ей почудилось, но тут она ясно различила в зеркальной поверхности ухмыляющееся лицо. Прямо оттуда на нее с усмешкой глядел зеленокожий мужчина, тот самый маг, разговор с которым она и Эмма подслушали три года назад. Его мелко вьющиеся волосы отливали красным золотом, а похожие на самородки глаза мерцали и переливались, горя злым весельем. Внезапно он подмигнул ошарашенной Реджине и сделал странный жест руками, как будто толкал что-то вперед. Она уставилась на него во все глаза. Кора продолжала говорить что-то, но девушка по-прежнему не слушала. Все ее внимание было сосредоточено на завораживающем движении кистей мага. Она начала понимать, что тот предлагает ей сделать. И едва ощутимое покалывание в собственных ладонях говорило ей о том, что у нее может получиться. Хихикнув беззвучно, мужчина кивнул в сторону Коры и вновь подмигнул. - Ты ведь никогда не любила меня, - это был не вопрос, а утверждение. Своей фразой Реджина прервала поток слов матери, заставив ту замолчать на половине фразы. - Конечно, я люблю тебя, - через какое-то время медленно произнесла Кора. - Это не так, - покачала головой девушка, глядя в глаза матери с грустью, но уже без прежней боли. Много лет назад прошло то время, когда ее трогало отношение этой женщины. – Ты не можешь любить, я поняла это недавно. Ты просто не способна на любовь. - Если бы я не любила тебя, разве я бы беспокоилась так о твоем будущем? - Все, что тебя волнует, мама, так это твое собственное будущее. Ты пытаешься строить его за мой счет. Вся моя жизнь – это лишь игра для тебя, - горько обронила Реджина, а затем криво усмехнулась. – Впрочем, иногда пешка может стать ферзем. - О чем ты говоришь, Реджина? – на лице Коры впервые проступило волнение и замешательство. - Прости… Женщина не успела ничего ответить и была слишком удивлена, чтоб сделать что-либо. Резко выбросив руки вперед, дочь толкнула ее волной стихийной магии в сторону зеркала, откуда все еще усмехался зеленокожий. Реджина ожидала треска ломающегося стекла, но ничего подобного не произошло. Вместо этого поверхность как-то странно, мягко плюхнула и поглотила тело Коры, подобно болотной жиже, без остатка. Какое-то время перед ошеломленным взором юной Миллс еще шла переливающаяся рябь, после чего зеркальная гладь успокоилась и сделалась прежней. - Браво! Брависсимо! – высокий голос раздался позади. Развернувшись на ставших ватными ногах, Реджина увидела ухмыляющегося волшебника. Насмешливо поклонившись, он немедленно представился. – Румпельштильцхен, к вашим услугам. - Что… - Что сейчас произошло? – быстро закончил он ее вопрос, не переставая посмеиваться. – А ты не догадываешься, дорогуша? Ну же, ну же, напряги мозги. - Я не понимаю… - О, ладно, - он отмахнулся. – Скажем так, теперь твоя матушка находится так далеко, как только возможно. В другом мире, мда-с. - И она не сможет… - …вернуться оттуда? – Румпельштильцхен подскочил к ней, как жаба. Его смрадное дыхание коснулось лица девушки. – Нет, ни в коем случае, дорогуша. По крайней мере, не сейчас и уж точно очень и очень не скоро. Прекрасная новость для тебя, не правда ли? – он рассмеялся, в очередной раз выставляя напоказ гнилые зубы, и взял ее под локоть. Бледность уже начала сходить с лица Реджины, она все меньше чувствовала ошеломление и растерянность. В голове тысячей крохотных молоточков стучала изумленная, полная радостного неверия мысль: мать теперь не сумеет дотянуться до нее! - Тот мир… Какой он? – задала она вопрос, ответ на который, в действительности, мало ее интересовал. Просто ей нужно было сказать что-то, чтоб справиться с ощущением, будто она спит и видит очередную из своих невероятных ночных фантасмагорий. - Странный. Диковинный. Несуразный. Всего не перечесть! Но уж совершенно точно он не нормальный. Твоей матушке придется там несладко, ха! Но это вынужденная жертва, скажу я тебе, - маг постучал себя пальцем по губам так, точно хотел добавить что-то еще, а затем передумал. - Я не жалею о том, что сделала. Моя мать заслуживала этого, - сумрачно сказала Реджина. - О, я не сомневаюсь, что она заслуживала, хе-хе. А ты куда больше похожа на нее, чем сама думаешь. - Это не так! – разозлилась девушка. – Я – не моя мать! Я никогда не стану, как она! - О-хо-хо, действительно, как две капли воды, - сказав это, мужчина зашелся истеричным смехом. Его хохот прекратился так же резко, как начался. – Впрочем, не будем начинать наше знакомство ссорой. Итак, поскольку ты у нас теперь, вроде как, правопреемница Коры, я хотел бы вручить тебе кое-что из ее имущества, - с этими словами он вытянул раскрытую ладонь, и через секунду на той появилась тяжелая старинная книга в богатой обложке. - Что это? – Реджина с опаской покосилась на фолиант. Она не могла сказать, отчего, но буквально чувствовала, что от него веет магией и непонятной жутью. - Дневник Коры, - усмехнулся маг. – Хотя, скорее, это сборник заклинаний, выученных или придуманных ею. Полезная вещица, не каждый день такую предлагаю. - Ты хочешь отдать его мне? Просто так? - А ты не так глупа, как кажешься, - Румпельштильцхен уважительно посмотрел на нее. Девушка скрестила руки на груди – у нее не было причин доверять этому человеку, пусть он и помог ей избавиться от матери. - И хотя это действительно не в моих правилах, я ничего не попрошу у тебя взамен. Считай это подарком в честь знакомства, - оборвав свою речь на половине фразы, он крутанулся на месте и исчез в клубах сиреневого дыма. Книжка осталась лежать на полу, где он стоял. Какое-то время Реджина стояла, ошеломленная всем произошедшим, не зная, как быть дальше. Затем, подумав, она все же подняла дневник. Тот оказался еще тяжелее, чем был на вид. Твердая кожаная обложка, вычурно украшенная драгоценными каменьями, явно скрывала под собой невероятные и ужасные знания, и девушка испытывала одновременно любопытство и чувство непонятной оторопи, разглядывая, как блики света играют на гранях крупного рубина в виде сердца. Тряхнув головой и прогоняя тем самым наваждение, брюнетка быстро подошла к секретеру и положила книгу в нижний ящик, после чего надежно заперла на ключ. - Я – не моя мать, - упрямо повторила она в пустоту, поджимая губы. Она вновь обратила взор к зеркалу, в котором отражалась ее одетая в подвенечное платье фигура. Ничего уже не отменишь. Король не тот, с кем, можно играть безнаказанно. Как ни парадоксально было признать, но теперь, когда Коры больше нет рядом, никто не защитит Реджину. Разгневанный Леопольд запросто мог казнить свою невесту, вздумай та пойти на попятный. Наивно было полагать, что монарх отступится, выставив тем самым себя на посмешище перед знатью. Она обречена стать королевой. Но раз так, Реджина примет эту участь с высоко поднятой головой и не станет показывать, насколько ей страшно. Она примет все, что ей предстоит, и сумеет не сломаться. Ей казалось, что, если пообещать себе это сейчас, так и будет. Служанки и камеристки явились довольно скоро. Оказывается, прошел уже час, а она и не заметила, погруженная в переживания. - Вы готовы, миледи? - Помогите мне с волосами, они растрепались, - ровным тоном приказала Реджина и уселась на низкий табурет перед зеркалом. Кроме нее и Румпельштильцхена теперь лишь оно одно знало тайну произошедшего в этой комнате. Девушка без энтузиазма наблюдала за тем, как ловкие руки прислуги поправляют выбившиеся из высокой прически пряди и аккуратно наносят на ее лицо пудру – последние штрихи перед предстоящим фарсом бракосочетания. Коронация избранницы Леопольда должна будет пройти сегодня же, сразу после венчания. * * * Весь огромный зал церкви, вся эта гигантская толпа дворян в цветастых дорогих одеждах, пахнущая парфюмерией и притираниями, злонамеренная, настороженная, готовая высмеять любой ее промах и неловкий шаг, жадно следила за происходящим у алтаря. Реджина и король Леопольд стояли перед архиепископом, простирающим руки к молодоженам и всем собравшимся с длинной речью о любви, семье и почтении жены перед мужем. Несмотря на высокие потолки помещения, в нем стояла удушающая жара из-за тысяч горящих свечей, испускающих тягучий запах расплавленного воска и ладана, и нескольких сотен людей, набившихся внутрь. Общее напряжение зашкаливало, точно на арене цирка перед смертельной битвой, и Реджина знала, что сейчас подавляющее большинство взглядов и мыслей обращено к ней. Она буквально слышала перешептывания и даже смешки ближайших к алтарю леди и лордов. Те, почти без стеснения, обсуждали ее внешний вид, лицо и неловкий, дрожащий от волнения голос, слабо повторяющий за священнослужителем брачные клятвы. Еще бы, никому не известная деревенщина сомнительного происхождения должна была вот-вот стать их будущей королевой. Никто, ни один из этих разряженных в пух и прах высокомерных придворных не видел в Реджине ту, кем она, по сути, и являлась, – жертву родительского произвола и равнодушия короля, упивающегося собственной властью и вседозволенностью. Ей, едва заметно дрожащей и бледной от накатывающей дурноты, становилась сейчас как никогда понятна злость Эммы, которую та неизменно высказывала, когда речь заходила о знатных особах. Когда-то брюнетка весело подтрунивала над ней по этому поводу, разыгрывая из себя высокомерную светскую даму, и Эмма даже обижалась понарошку, хотя обе знали, что в словах Реджины нет зла. Тот мир, для которого мать растила Реджину с самого ее рождения, был целиком и полностью искусственным, пропитанным ложью и ядовитыми ненастоящими улыбками, прячущими за собой звериный оскал. Здесь каждый ненавидел всех остальных и готов был перегрызть другому глотку ради более высокого места при дворе… Реджине, от природы чуткой к людям, все это было очевидно уже теперь, когда она украдкой рассматривала лица собравшихся. Каждая дуреха, что отпускала сейчас ядовитые комментарии по ее поводу, полжизни отдала бы за то, чтоб оказаться сейчас на ее месте. И куда им, скудоумным, было понять, что Реджина вовсе не желала становиться королевой. Даже ее собственная мать, женщина дальновидная, коварная и в чем-то порой даже мудрая, в итоге оказалась не умнее этих глупых гусынь, пределом мечтаний которых было выйти замуж самим или женить своих отпрысков как можно более удачно. Этими мечтами, должно быть, жила любая женщина, к какому бы сословью не принадлежала. Безумная, маниакальная идея Коры никогда не знать более голода и бедности, превратилась для ее дочери в трагедию и сломанную судьбу. Стоя на устланном красным бархатом помосте, одетая в роскошное подвенечное платье и сверкающие драгоценности, ни одно из которых не нужно было ей и даром, Реджина задавалась вопросом, есть ли на свете место, где человек не стремится пробиться как можно выше, чтоб там есть с золотой посуды и проводить жизнь в праздности… - Реджина? Моргнув, девушка вдруг поняла, что к ней уже несколько раз обратились по имени. - А… д-да. Оказывается, она сумела пропустить ту часть, в которой архиепископ спрашивал, согласна ли она выйти замуж за Леопольда. Она перевела растерянный взгляд на мужчину рядом с собой, вглядываясь в его суровое, уже украшенное первой сединой лицо с жесткой вертикальной морщиной меж бровей. Реджина тщетно искала в нем хотя бы намек на чувства, подобающие будущему мужу, но все, что находила, - это вежливое недоумение от ее рассеянности и толику недовольства. Король был уже не молод, его утомляла чересчур долгая церемония, и ему явно не терпелось покончить со всеми формальностями, а потому любая задержка раздражала. Карие глаза мужчины прямо и непроницаемо глядели в растерянное лицо девушки, не давая той ни единой подсказки, как вести себя. Все развилки кончились, и Реджина всматривалась в единственный доступный ей путь, ведший, однако, лишь к пропасти. Дорога назад, где ждал ее призрак Эммы, осталась где-то далеко за туманом ее мыслей и снов… Она сама была частично повинна в этом, отказавшись даже попытаться уйти от уготованной Корой судьбы, но уже ничего не поделаешь. - Я… - комок встал в горле, и девушка с трудом сглотнула. Сделав глубокий вздох, она на мгновение закрыла глаза. Шепотки в зале стали громче, кто-то откровенно засмеялся на задних рядах. Однако стоило монарху медленно повернуть голову и перевести взгляд в толпу, как неуместный хохотун моментально замолчал. Когда Реджина вновь посмотрела на Леопольда, выражение ее лица ничем не уступало ему по спокойствию. Гордо расправив плечи, как всегда делала это Эмма перед лицом любой опасности, девушка отчетливо сказала: - Я согласна. Потолок собора не обрушился на нее, погребая под собой, хотя внутри все сжималось от непонятного, пока еще размытого предвидения чего-то кошмарного. Король повторил клятву, и тогда на склоненную голову его невесты надели тонкий обруч короны. Реджина Миллс, дочь лорда Генри и колдуньи Коры, стала королевой. * * * Стояла уже глубокая ночь, а веселье в замке все не прекращалось. Даже сидя в спальне, находящейся несколькими этажами выше пиршественного зала, Реджина слышала взрывы буйного веселья и хохота, звон посуды и пьяное пение рыцарей из свиты короля. Она все еще не могла даже в мыслях назвать Леопольда своим мужем. Несмотря на принятое решение и церемонию бракосочетания, девушка ощущала лишь все ту же нереальность происходящего. Она – королева? Жена? Это даже звучало нелепо. Ничего ведь не изменилось для нее, не так ли?.. Мысль, которую она страшилась озвучить даже шепотом, билась в голове: «Пока что не изменилось». Мать говорила с ней о том, что происходит между мужчиной и женщиной в ночи близости, но в тот момент Реджина мало внимания уделяла сказанному, ведь буквально спустя несколько минут она уже отправила Кору в зазеркалье. Девушка чувствовала легкий озноб и мандраж и злилась из-за этого. В конце концов, разве не к тому готовили всех девушек – выйти замуж, ублажать мужа, рожать от него детей? Несмотря на, казалось бы, неоспоримую логику подобного утверждения, что-то внутри Реджины восставало и противилось этому. Она знала, что виной всему было то, что глупое, податливое чувствам сердце не обманешь – то все еще скорбело по недавней утрате и не желало смириться с отсутствием любви. - Любовь – это слабость, - прошептала Реджина, складывая дрожащие ладони на коленях, укрытых тканью простого домашнего одеяния, в которое ее успели переодеть предусмотрительные служанки. С силой сжимая кулаки, она повторяла эту фразу мысленно, пытаясь убедить себя, что должна оставаться хладнокровной, стойкой… Тихий скрип входной двери заставил рассыпаться в прах все ее и без того нестройное самообладание. Пульс ударил в виски и забился там, как сумасшедший, непроизвольно зрачки в ужасе расширились, когда в дверном проеме появилась широкая фигура Леопольда. Девушка еще не видела его лица – то было скрыто в тени слабо освещенного коридора, но безотчетный страх потихоньку расползался по венам, потому как даже со своего места она чувствовала, как от мужчины крепко несет алкоголем. - Моя королева… - невнятно пробормотал он и сделал шаг внутрь спальни. - М-мой король, - заикаясь от волнения, пробормотала та в ответ, вся сжимаясь внутри, но все еще пытаясь сохранить маску спокойствия. – Я… думала, вы будете праздновать с остальными до утра, - робко пролепетала она. Леопольд не ответил. Не без труда, пошатываясь от выпитого, он добрался до ложа и упал на него рядом с сидящей девушкой. Реджина крупно, неприкрыто вздрогнула, когда пять огромных пальцев сомкнулись на ее запястье и потянули за собой. Господи, какая же мощная у него хватка! Невольно на ум пришло сравнение с сильными, но тонкими и аккуратными пальцами Эммы. Лишь та касалась ее в последнее время вот так откровенно, но ни разу ее прикосновения не вызывали у Реджины чувства неприязни или страха. Несмотря на загрубевшую от постоянной работы с лошадьми кожу, руки Эммы способны были подарить Реджине лишь успокоение и нежность. Леопольд стискивал ее запястье с силой, которой вполне хватило, чтоб под тонкой кожей моментально начали наливаться кровоподтеки. Вскрикнув от боли, девушка попыталась вывернуться, но не тут-то было. Вместо того, чтоб освободить ее и извиниться за грубость, король лишь сильнее дернул ее на себя и опрокинул, после чего сам навалился сверху. Становилось очевидно, что Леопольд едва ли отдавал себе отчет сейчас, что причиняет юной супруге страдания. Запах не слишком чистых волос, крепкого вина и самого мужчины, шибанувший в ноздри, вызвал у Реджины панику и приступ гадливости, и она неосознанно забилась под чужим тяжелым телом, как будто это могло помочь ей предотвратить нечто, что должно последовать далее. Несмотря на сильнейшее опьянение, Леопольд оказался достаточно крепок для того, чтоб не захрапеть тут же, оказавшись на кровати. Его руки активно зашарили по телу молодой жены, умело развязывая немногочисленные тесемки ее одеяния. - Нет… нет, пожалуйста… не надо… - она пыталась найти взглядом затуманенные вином и буйным весельем глаза мужчины, однако тот не смотрел ей в лицо, всецело занятый процессом, к которому его подталкивал инстинкт и желание завершить традицию первой брачной ночи. Ощущение отторжения и предельной отвратительности того, что происходило прямо сейчас, нахлынуло на Реджину с новой силой, и глаза обожгли слезы. Она плакала, продолжая умолять Леопольда, который в ответ лишь бормотал что-то ей на ухо, явно не вслушиваясь в просьбы девчонки, которая принадлежала ему. Он имел на нее все права отныне, и никто не придет, не спасет ее от неминуемого. Эта мысль, бьющаяся в голове Реджины вновь и вновь, была сейчас кристально ясной, как никогда: никто не встанет на ее защиту. Более того, никому и в голову не придет защищать ее от законного мужа. Жестокая ирония жестокого мира. - Пожалуйста, не надо… Пожалуйста… - она всхлипнула, когда последняя смехотворная преграда из ее ночной сорочки была отброшена куда-то в сторону, едва не разорванная пальцами короля. Пока он возился с собственными тесемками на брюках, Реджина, абсолютно обнаженная и беззащитная перед ним, продолжала крупно дрожать как осиновый лист, давясь слезами. Дальше все было, словно в самом страшном сне. Первый толчок отозвался в ее теле резкой болью, которая буквально прошила насквозь, вырывая из горла стон полный страдания и унижения. Распластанная, лишенная возможности сопротивляться, точно пришпиленная булавкой бабочка, Реджина могла лишь пытаться думать о чем-то далеком. Она безуспешно старалась сосредоточиться на мыслях о душистых зеленых лугах и золотистых лучах солнца в листве, но все, что могла ощущать сейчас – это невыносимое страдание терзаемой плоти и мерзкое ощущение трения внутри себя. Что-то огромное врывалось в ее нутро без согласия, не оставляя шанса на сопротивление, пока запястья рук все так же были стиснуты живыми оковами чужих ладоней. Однако самым ужасным было даже не телесное надругательство. Реджине казалось, что в эти долгие, нескончаемые минуты, пока ее использовали, как вещь, внутри нее умирало то последнее светлое, что еще теплилось на краю души, последняя надежда на счастливый исход. На пике боли, когда уже почти не осталось сил терпеть эту пытку, перед глазами внезапно промелькнул светлый образ маленькой белокурой девочки. Та протягивала Реджине руку и просила ее не плакать, но слезы все никак не желали заканчиваться, они обжигали щеки теперь уже совершенно беззвучными потоками. Все исчезало в непроглядном мраке, даже детские воспоминания. Даже они были не в силах противостоять водовороту ужаса, боли и слепой злобы, что вздымались волнами, топя каждый проблеск тепла, что только мог быть в жизни. Когда король закончил, хрипло застонав и излившись, он почти тотчас же отодвинулся, ложась на спину. Какое-то время в спальне было слышно его тяжелое, медленно приходящее в норму дыхание. Он даже соизволил протянуть руку и погладить по щеке жену, которая так и продолжала неподвижно лежать, таращась в потолок. Буквально через несколько минут хмель и расслабленность окончательно сморили Леопольда, и он провалился в глубокий сон. Реджина чувствовала себя выпотрошенной. Она до сих пор не до конца понимала, что все уже закончилось, так ошеломлена она была. Это – все это – оказалось слишком для нее. Слишком. Сознание все еще плавало на пределе шока, неспособное отчего-то прямо сейчас скатиться в милосердное забытье. Единственное, что казалось реальным посреди этого невыносимого кошмара наяву, было видение светловолосой девочки. Она вновь смотрела на Реджину серьезно и печально, протягивая ей ладошку, и просила ее о чем-то – губы двигались, произнося фразы, но не было сил, чтоб услышать.