Какие все задумчивые

— Каково тебе дружить с сущим дьяволом? И тут Аомине завис. Застрял в текстурах, как говорится. Отупел за одно мгновение. Нет, одно дело, если бы Кагами спросил: «Каково тебе дружить с сущим дьяволом баскетбола?» у Момои, и совсем другое — спросить то, что он спросил. Казалось бы, а что здесь такого? Ляпнул и ляпнул, мало ли что приходит Тайге на ум вообще. Сам же только недавно сказал, что Кагами не стеснительный, а просто тупой. Но дело-то как раз не в Кагами. Момои плутовато улыбается, заправляя прядь розовых волос за ухо. Обхватывает пухлыми губами широкую трубочку коктейля. Эта трубочка чуть проталкивается ей в рот. Она задумалась. А они даже не замечают очевидного. И еще бы! Дайки почти расхохотался, но вовремя сдержался. Он — дьявол… Вот уж точно никто бы не поверил, если он ответил вместо Момои, но честно. А четный ответ должен был звучать приблизительно так: «Да я нектар, пыльца в лоне цветка в сравнении с этой проказой!» И пальцем обязательно нужно было бы ткнуть в Сацуки. Ох, сразу-то вот так никто и не скажет, что любимый напиток Момои — виски с колой. И никто даже не подумает, что она обожает своей маленькой ступней упираться Аомине в грудь, когда он с бешенством на нее почти кидается. То есть сначала Момои его доводит, разумеется, до белого каления, затем раззадоривает, чтобы пантера в виде Аомине накинулась, а затем, когда он в двух шагах от прыжка на нее, сидящую, она выставляет свою ногу, упираясь ему в грудь и преграждая дальнейшую дорогу к ее убийству. Ах, как она это обожает. Дьявол… Аомине усмехается. Ну, конечно, Момои миленькая с виду. Такая хорошенькая балда, просто собирающая информацию. Хоть бы кто спросил, каким образом у нее это хорошо получается делать. Когда ей было четырнадцать, один парень обещал перерезать себе вены из-за ее нелюбви. Аомине тогда здорово выбил из него эту дурь. Но Момои это понравилось — сила Дайки. И с тех пор она всегда держится его. Нет, конечно, они дружили и раньше, но именно в тот момент Аомине понял, что они — настоящий тандем. Он не чувствовал себя в клетке или чем-то сдерживаемым, но этот огонь в ее глазах, который не мог уловить никто, кроме него, заводил. Бывало, Алекс накинется на Кагами при всех, мол, мы здороваемся так, а Момои усмехается, как безумная, но быстро в себя приходит. Все ведь давятся слюнями, грозясь затопить город, и воркуют урчанием низа живота: «Алекс, я тоже хочу». О… Аомине знает, чему была посвящена эта чертова улыбка. Он и сам тогда обычно улыбается подобным образом. Что тех поцелуев… В его мозгу вибрировала резкая картинка, как Момои, сидя на нем лицом к лицу, аккуратно завязывает черную повязку на глаза. Как она трется своей промежностью о его твердеющую ширинку. Как она проходится своим языком по его кадыку, ключице и в конце кусает за плечо, оставляя смачный засос. В мозгу Аомине рисуется целая реальность настоящего обличия Момои: когда он сдавливает ей горло так, что она начинает задыхаться, но так сильно кайфует от этого, что начинает от удовольствия подгибать пальцы на ногах. Или, например, всплывает картина, когда Сацуки (а именно так ее приятнее называть) залпом опрокидывает в себя двадцать граммов виски. Да и, собственно, дозировка небольшая, но и Момои не самая громадная. Вы, вообще, в курсе, что имя Сацуки произошло от слова «Сац», что означает «семья праведников»? Ох, Аомине над этим смеялся в голос до дрожи в коленках. Когда он рявкает, что готов ей свернуть ее хребет, она смотрит на него исподлобья и по-кошачьи мурлычит: «Попробуй, Дай-чан». Так сладко, что хочется всю ее смять под себя. Однажды он сказал ей, чтобы она прекратила увиваться за Куроко. А она, в лучших традициях жанра, расплакалась. С чего бы? «Ведь мы друзья, Дай-чан», — горько сообщала она. А потом добавила: «Тебе ведь нравятся другие девочки. А мне вот Куроко в душу запал». А Аомине чуть не гаркнул: «Да какая душа, ты ее продала за свои чертовы глаза!» Ну а потом все равно пришлось идти извиняться. Потому что девушка же плачет. И как-то она удивительно быстро отошла от обиды, хищно улыбнулась, притянула к себе Дайки, обвила его всего. Говорит, ей Куроко нравится… Как же. Нет, Аомине ведь и сам не святоша. Любит прижать ее к стене, чтобы хрипела и шипела, приказывала ее отпустить, отступить хотя бы на шаг. Дайки любил давить силой. Показывать, кто здесь босс, так сказать, всеми способами: и ставить ее на колени, и повелительно говорить: «В рот», и сжимать в своих руках до хруста костей, и доводить ее до оргазма настолько бурного, что приходилось затыкать ей рот рукой. Да, Аомине любил быть первым во всем… Чтобы не победить. Но это совсем не отменяло того, что все его действия были лишь последствием провокации этой маленькой бестии. В данный момент поколение чудес, да, впрочем, и несколько других членов теперешних команд, сидели за огромным столом в одном кафе, просто болтая. Сацуки глотнула коктейля и вытерла рот тыльной стороной руки. Вопрос Кагами висит в воздухе. Все таращатся на нее, ожидая ответа. Ведь это Аомине для всех Козломине, Ахомине, Своломине… Как угодно. Однажды Кагами даже позволил себе сказать «Пидорине», но получил в нос. А именно Дайки сейчас возмущен, что в их с Момои тандеме именно он плохой полицейский. — Ну, — затягивает Сацуки, — не знаю… Кисэ же как-то дружит с этим дьяволом. Снова ухмылка на ее лице, которую правильно растолкует только Аомине. Чуть похоти, насмешка, и живой взгляд падает на Кисэ. А этот-то чего задумался? Еще бы, Кисэ. Вот ему-то как раз и задумываться надо. Странный вопрос сам по себе: «Почему ты дружишь с Аомине, когда он такой дьявол?» Кисэ молчит, ломая пальцы под столом, нервничая. Кажется, его даже в жар бросило. Ведь Рёта знает, вернее, догадывается, об истинной натуре этой грязной Момои, а сам, хоть и сидит такой милый и смущенный, уже больше полугода только и мечтает, что стащить с Аомине одежду да хорошенько с ним… Это самое. Такие фантазии катастрофически часто посещают его голову. И он даже понятия не имеет, как бы сказать об этом Дайки. Он же натурал до мозга костей. Вот и Сацуки тому подтверждение… Хотя, вообще, был момент. Пьяный Дайки настоящий свин! Конченный кретин и вообще извращенец. Хотя, быть дебилом — это его природное состояние, пьяным он распускается, как полный мудак. Когда они с Кисэ отмечали день работника зоопарка (потому что Аомине разосрался с Момои, хотелось выпить, а повода не было, Кисэ нашел в интернете, что сегодня этот праздник), пропустили по бутылочке, потом еще по одной… В итоге голодного и не закусывавшего Аомине (ведь мужики только так пьют! Еще и с локтя желательно) развезло почти в хлам. Кисэ тащил его до ближайшей лавочки. Пытался отвести его домой, но Аомине буянил и говорил, что он хочет жить на улице. «Ну и живи, деградирующий тупорез!» — раздраженно кинул Рёта и стал было уходить, как сердце кольнуло нежностью и жалостью. Он вернулся и сел рядом, заглядывая в пьяные глаза. «Надо все-таки тебя до дома доставить», — тихо произнес он над самым ухом Дайки. И черт знает этого Аомине, о чем он там думал или мечтал, но мгновенно повернулся, схватил Кисэ за шею и так вцепился в его губы своими, что после поцелуя у Кисэ весь рот был припухшим. Дайки, вообще был настырным и неприветливым. И это не только в жизни. Он проталкивал свой язык внутрь рта Рёты с таким рвением, словно это был его первый поцелуй. Вторая рука схватила Кисэ за коленку. А затем он мерно, но верно начал кусать за шею белобрысого. Так смачно всасывал тонкую кожу, что там в считанные секунды оставались багровые пятна засосов. Кисэ так еще никогда не возбуждался. А потом он резко остановился и сквозь пьяный бред пробубнил: «Об этом ведь никто не узнает?» А Рёта сбитым дыханием, дрожащим голосом, в полуобморочном состоянии еле пролепетал: «Как скажешь». И теперь он думал, а правда ли Дайки, этот, как сказал Кагами, дьявол, ничего не помнил. Как бы только узнать… Ведь еще и эта стерва держит его в своих руках, как будто они у Сацуки металлические, ее руки. Девушка с интересом вскидывает бровь, глядя на растерявшегося Кисэ. Конечно, она знает, что ее Дайки хочет увести парень. Может, из-за присутствия соперничества она и сама так сильно за него держится… Кто знает. Но сейчас она смотрит на Кисэ так, что, мол, давай, ответь, мне так интересно услышать… А Рёта глубоко вдыхает и уже хочет ответить, как вступает Касамацу: — Не давите на моего аса. — Это на него-то давят? — удивляется Кагами. — Они с Аомине давно знакомы. Может и сам за себя ответить. Касамацу напрягается. Ох уж это «давно знакомы». А то он не знает. Спасибо Кагами, Америка открыта. Пф. «Давно знакомы». Как будто это что-то значит. Для Аомине. А кто бы удержался от чертового очарования Кисэ? У Касамацу очень сбитые мысли, потому что он всегда горячится, когда кто бы то ни было и где бы то ни было связывает имена Рёты и этого мерзкого Ахомине. Юкио ненавидит Дайки всей своей душой, всем своим существом он бы хотел прикончить этого заносчивого тяжелого форварда. Он-то, этот ублюдошный козел, имеет девчонку по-любому, не задумывается даже о Кисэ… О его Кисэ. Да. Его Кисэ. Касамацу, почти как тринадцатилетняя девочка, втихаря сохнет по Рёте. Иногда это приводит его в бешенство, потому что белобрысый ас, каким бы миленьким он ни был, а все равно остается вне зоны досягаемости. Кто бы объяснил Касамацу, почему его рука сама тянется к ширинке, когда поздними вечерами Кисэ звонит ему «просто поболтать». Когда через трубку доходит голос Рёты, почти ничуть не сломавшийся, мягкий, текучий… Как будто кто-то поет. Рука Юкио сама скользит под резинку трусов, обхватывает член и подается вперед. Хорошо, что Кисэ много болтает попусту. Иначе бы Юкио пришлось говорить дрожащим голосом. Когда Рёта произносит: «Чего молчишь?» Касамацу уже обычно кончает. Хреново понимать, что этот ангел во плоти застрял своим вниманием на грубом и ничего не понимающим Аомине. Хоть ругайся, хоть плюйся в него и дерись с ним. Все равно ничерта не поймет. — Дайки-ччи не дьявол, он просто иногда немного груб, — говорит Кисэ, когда понимает, что Касамацу слишком задумался и не отвечает. — Ура здравому смыслу, — слышится из уст Аомине, который стреляет взглядом в Кагами. — А ты чего это наезжаешь, Тайга? — Я? — Ну не я же себя с дьяволами ровняю. — Вообще-то, в какой-то степени он прав, — вмешивается Хьюга. — Ты, Аомине, очень похож на дьявола, когда играешь. Особенно, когда в зону входишь. Вообще страшилой становишься. — Как тебе еще твой тренер звездюлей не отсыпала за такие разговоры? — фыркает Дайки. А Хьюга внимательно на него таращится. То есть как это «не отсыпала»? Отсыпала, разумеется. Вы видели Айда, друзья? Она же для этого рождена — рассыпать звездюлями направо и налево. Если бы не эта ее особенность, вряд ли бы тогда Хьюга так крепко втрескался. Он сейчас правда об этом думает? То есть открыто себе признался? Сердце пропускает стук и на лице образуется румянец. Знала бы Рико… Знала бы, как сильно она нравится этому очкарику, вряд ли бы сидела сейчас такая спокойная, наблюдая за реакцией своего капитана. А капитан сидит остолопом, силясь вспомнить хотя бы пару слов, чтоб логично их связать в ответ. А слова все не приходят. Наоборот, в голову вклиниваются помимо его воли фрагменты воспоминаний. Рико скидывает свою коротенькую юбочку, трусики на лодыжках скручиваются, и девушка еще пару секунд стоит голая, расправляя их. Ах, нелегкая судьба вуайериста. Да он и не специально, вообще-то, подглядывал. В первый раз не специально… Во второй чисто по инерции. А третий и дальше… Ладно, признаться стоит. Когда все огни погашены, а кубки розданы в лапы победителей, все разом отправляются в душ. Моется команда, а, так как Рико слабо похожа на парня, она идет следом за всеми. Эти «все» начинают расходиться минут через десять, когда Рико только начинает раздеваться. Тогда-то Хьюга и втискивается в раздевалку, чуть-чуть заглядывает в душ, ровно так, чтобы бы было видно, как Рико ежится под струями сначала прохладной воды, а затем размякает под струями теплой. Всегда только контрастный душ. Но однажды случилось нечто непоправимое. Когда после очередной игры Хьюга уже по привычке шел подглядывать, Рико стояла в какой-то непривычной позе. Сначала Хьюге показалось, что она… Мастурбирует. А затем он понял, что ничего не показалось. Рико откинула голову назад, совершая пальцем круговое движение. О, он отчетливо это видел. Ее глаза закрыты, а сама она кусает нижнюю губу, иногда облизывая верхнюю. Хочет поцелуев. И Хьюга сам не понял как расстегнул ширинку, крепко сдавливая себя. Надо бы было успокоиться, но Рико так хрипло застонала, скручивая второй свободной рукой сосок, что у Хьюги голову сорвало. И в итоге от супервозбуждения он кончил раньше Рико. И хорошо… А то еще бы заметила. Но вся проблема не в том, что Хьюга стесняется или боится подойти к своему тренеру. Тут гораздо глубже. И это самое неустраняемое препятствие зовут Киёши Теппей. Чтоб ему не поздоровилось. Конечно, они не держатся с Айда за руки и не облизываются у всех на виду, но вся команда знает, что они вместе. Включая бедолагу Хьюга. — Да нам всем достается, — приветливо сообщает Киёши. Улыбается всегда непринужденно. «Козел», — рычит про себя Хьюга. А Теппей продолжает: — Иногда нам достается хуже, чем доставалось поколению чудес от Акаши. — А ты откуда знаешь, как нам доставалось? — мрачно спрашивает Мидорима. — Остынь, Шин-чан, — смеется Такао. — Никто не посягает на ваши внутрикомандные тайны. — Я и не думал, — беззаботно говорит Теппей. — Он у тебя всегда такой злюка? — спрашивает у Такао, указывая подбородком на Мидориму. — Всегда. Шин-чан очень стеснительный, на самом деле. Встречал когда-нибудь стесняшек? — Такао невинно хлопает ресницами, всматриваясь в холодные глаза Шинтаро, которые тот очень раздраженно закатывает. Встречал ли Теппей когда-нибудь стесняшек? Ну и Такао… Вот это формулировка. Еще бы, Киёши встречал «стесняшек». Особенно, когда сам он находится в довольно глупой ситуации. Если говорить без обиняков, все выглядит приблизительно так: он встречается с Рико, потому что она классная и веселая, потому что они давно знакомы, но он знает, что за ней бегает Хьюга. Вернее, что этот очкарик-капитан безоговорочно в нее влюблен. Казус начался в тот момент, когда до Киёши дошло, что во время поцелуев или еще чего поглубже, он думает не о Рико, а о Хьюге. Как приятно было бы осторожно снять очки с этого вечно недовольного сердитого лица. Заставить его покраснеть. Смущаться. Почти ломаться перед Киёши. А потом аккуратно расстегнуть его куртку. Оставить легкий поцелуй на шее. Украсть стон. Бережно прикоснуться с тонким губам. И вроде бы помимо воли, но, естественно, в Дзюнпее будет целая тонна желания… Киёши всегда думает именно об этом, когда прикасается к Рико. О Хьюге. Довольно глупый и нелепый треугольник. А самый фарш случился с Теппеем несколько недель назад, когда он хотел присоединиться в душе к Рико, а вместо этого застал подглядывающего Хьюгу. Связь была еще более комичная: Теппей, который подглядывает за Хьюгой, который подглядывает за Рико, которая себя ублажает. Киёши не знал, просто ли моется его девушка или нет, ему, собственно, и дело-то было до этого не большое. Куда больший интерес вызывал внезапный взрыв румянца на щеках Хьюги. Ведь это именно то, до чего его хотел довести Киёши. До смущения. Стоя в пустом коридоре, он видит, как часто начинает Дзюнпей дышать, как расходятся его ноздри в обильном дыхании, как он, наверное, несознательно расстегивает ширинку. Киёши даже не нужно расстегивать свои штаны. Он так сильно возбуждается от вида дрочащего Хьюги, что хватает лишь провести пару раз рукой по поверхности штанов, чтобы намочить трусы с внутренней стороны. И снова получается глупая связь: Теппей кончил быстрее, хоть и начал позже, чем Хьюга, который кончил быстрее, хоть и начал позже, чем Рико, которая кончила последней. При этом уровень возбуждения и время до оргазма (ровно как и усилия, которые были приложены для его достижения) обратно пропорциональны количеству одежды на теле. Да уж… Киёши думает, что Хьюга стесняша. Именно так, как обозвал его Такао. — Да, пожалуй, что встречал, — задумчиво отвечает Теппей, мимолетом глядя на очки своего капитана. — Но не таких холодных, как Мидорима. — Да Шин-чан ни грамма не холодный, — спешит оправдаться Такао. — Вроде как… Действительно, что «вроде как». Как-то Такао никогда об этом всерьез не думал. Шинтаро не из тех, который будет ходить вокруг да около, поэтому их отношения начались с прямого: «Такао, ты на меня так смотришь, будто хочешь переспать». Ну а Такао же шутник, прям вот хлебом не корми, дай острыми шуточками поиграть. И надо было ответить: «Так я для этого и смотрю на тебя, Шин-чан». Мидорима это всерьез воспринял и в тот же вечер нагло совратил Такао. И даже совершенно не нежно и не мило. Скорее наоборот. Мидорима навис над Кадзунари всем своим огромным телом, прижимая маленького Такао к стене. Тут-то вечно молодой и веселый и понял, что отшутиться не получится. Он как-то неуверенно выдал: «Ты реально меня хочешь?» А Мидорима только фыркнул. Вообще-то, когда Мидорима фыркает и куксится, это не похоже на вожделеющего любовничка. Поэтому-то Такао и мялся. Не понимал: правда это или развод. Но когда Мидорима властно поцеловал шутника, весь юмор исправился. Такао чуть обомлел от шока и приятного тепла по телу. Шинтаро аккуратно залез ему рукой в трусы, бережно наглаживая член. Сначала, как только он стал возбуждаться, Мидорима покусывал Такао за губы, а потом начал полностью раздевать. Деталь за деталью с Кадзунари слетали вещи. Потому Такао еле выдавил, почти как из тюбика закончившуюся пасту: «У меня… ни разу…» А Мидориму, кажется, вообще ничего не смущало: «А, девственник? Поправимо». И это «поправимо» вылилось Такао тем, что он потом два дня не мог нормально ходить. Постоянно вспоминал, как на задницу капает очень много чего-то прохладного. Как руки Шинтаро растирают это в районе, ближе к анусу. А потом возбуждение накатило такой сильной волной, что Такао и не понял, что внутри него уже два пальца. Когда Шинтаро стал медленно входить, Кадзунари почти терял сознание. Боль-то была приятная, но сам процесс почему-то очень вымотал парня. На утро все мышцы ныли хуже, чем после тренировки. И Такао не смог никуда пойти, хотя и должен был. Остался лежать, пытаясь не двигаться — поворачивался с болью в пояснице и чуть пониже. И что бы вы думали? Шин-чан в эти два дня только один раз позвонил, да и то, спросить, во сколько у них тренировка. Можно ли считать это холодностью по отношению к нему, Кадзунари, вечному дурачку? Пожалуй, что нет. Ведь Мидорима, каким бы сухим он ни был, все равно улыбается, когда Такао потом лежит у него на животе и играет в войнушки собственными пальцами, которые у него за солдат, а волосы на груди Мидоримы — места засады, в то время как соски — «домики», в которых правым пальцам нельзя хватать левые. Такао смешной, тут ничего не скажешь. — Вроде как? — хихикает Кагами. — Да это один из самых холодных людей за всю мою жизнь. — Скучная у тебя жизнь, значит, Кагами, — невесело отзывает Мидорима, опуская в рот кусочек суси. И Кагами как-то сразу застывает взглядом где-то на плоскости стола. Скучная жизнь… Да куда уж веселее. Когда он только приехал в Японию, он и не знал, что повстречает здесь ту еще Санта-Барбару. Ведь в ту первую их встречу с Куроко, Кагами даже не заметил его, тихого и молчаливого. Уже потом, когда они познакомились и до Тайги дошло, что Тецуя из поколения чудес, он стал обращать на него внимание. И было бы вполне безобидным то, что они сдружились, если бы в один прекрасный день Куроко не подошел и не вручил бы Кагами конверт. Как о лобовое стекло разбивается мошка, так о конверт расквасилось сознание Тайги. Розовый. Конверт был розовым. Он ведь знал, что таким образом девочки признаются мальчикам в чувствах. Но ему и в голову не приходило, что Куроко даст ему такой конверт. Поэтому Кагами до последнего надеялся, что это не любовное послание. Когда же конверт был вскрыт, то Тайга чуть не расплакался от смеха, разочарования, радости, горечи… Словом, спектр эмоций был еще тот. Куроко написал очень аккуратно и сдержанно: «Господин Кагами, я Вас хочу». Официальный тон, может, и не казался Тайге смешным или нелепым, но представлять, как Куроко млеет и так по-глупому называет «на вы» его, обычного Тайгу, смешило до невероятности. Однако Кагами отдавал предпочтение Алекс. Той, большегрудой, которая поцелуефил, которая его тренер. Поэтому был вынужден сказать: «Ну… Куроко, ты прости, но я… Не заднеприводный». Да еще и словечко какое подобрал, а! Куроко и бровью не повел, только сказал: «Ладно. Спасибо, что не опозорил. Прости». А затем начались обычные тренировки и на какое-то время Кагами забыл об этом письме, пока… Пока все не повернулось с ног на голову. Просто сначала Куроко, такой маленький и застенчивый, тихо объявил себя его тенью. Затем во всем ему помогал. А затем Кагами, как бы невзначай делая опеку одному игроку, сказал, что надо научиться выполнять двойную опеку, и что для этого лучше использовать Куроко, чтобы потом можно было быстро перестроиться в игру в паре. Естественно, Тецуя согласился, не чувствуя подвоха. Когда они стали рядом, а некто, очень проворный, стал крутиться с мячом перед ними, Куроко очень быстро, но четко произнес: «Я подумал, Кагами-кун, забудь о том письме. Это было глупо. Я ничего подобного не хочу. Мне это все не нравится. Даже раздражает. Никогда не трогай эту тему, ладно?» Кагами и бросил, что, мол, ладно, не будем больше. Но только не понял, почему это внутри что-то неприятно отозвалось. Затем хитрая Рико разделила свою команду на две, чтобы тренировались в игре. Куроко и Кагами оказались на разных берегах в соперничающих командах. И вот идет игра, Кагами пытается «опекать» Куроко, чтобы тот не сделал свой знаменитый невидимый проход. Тецуя так и так трется задницей о ноги Кагами, поворачиваясь, натыкается на руки, почти что в полной клетке, когда Кагами так наступает. «Хорошо держишься», — произносит Куроко, продолжая попытки вырваться. Однако Кагами резко выпрямляется и просит у Рико таймаут, потому что срочно понадобилось в туалет. Рико недовольно морщит нос (о, как это нравится Хьюге, который хмурится, чтобы не улыбаться, и как это смущение нравится Киёши, который все время улыбается и ничем себя не выдает), но все-таки отпускает Кагами в туалет. А там уже, сидя и спустив с себя шорты и трусы, он вспоминает, как близко был Куроко, как приятно он терся о его тело… Каким он был загнанным в его руках. Все это так раззадорило Кагами, что у него прям там и встал. Это, конечно, мог заметить кто-то, но Кагами всегда мог сказать: «А что в этом такого? Али ты члена стоящего не видел никогда?» и все бы рассосалось само собой. Хотя, такие грубости и были в стиле Аомине, сейчас это Кагами не беспокоило. Единственное, что было странным — почему это у него встает на Куроко. Но даже такой тормоз как Тайга понял все достаточно быстро. Каждый раз, когда он видел это молчаливое лицо. Каждый раз, когда они переодевались, и Куроко совершенно без задней мысли вешал свою одежду на плечо Тайге с просьбой подержать, именно в такие моменты Кагами готов был рвать волосы. Отшить Куроко, чтобы потом его хотеть! И ведь «никогда об этом не вспоминай» от Тецуи прозвучало именно в день, когда Кагами хотел ему об этом сказать. Гребанная ирония судьбы. Кагами усмехается. — Да уж… Скучная — не то слово. Совсем не то. — А ты почему все время молчишь, Атсуши? — спрашивает Сацуки, допивая коктейль. Действительно, ведь за весь этот худой диалог от него не было слышно ни слова. — Вообще-то, я ем. А вы все какие-то задумчивые. В час по чайной ложке говорите. — Ага, — вставляет Аомине, — хорошо, когда думать не о чем, и в жизни одна проблема — чего б поесть. — Ладно-ладно, — прерывает Рико, — поесть-то мы поели, но пора домой. С утра тренировка, ребята. Вы мне нужны бодрые. — Я провожу, — отзывается Киёши. Но затем добавляет: — Слушай, Хьюга, тебе, кажется, с нами в одну сторону? — Ну, допустим. — Пойдем вместе. Хьюга как-то озадаченно смотрит на Рико, но та просто пожимает плечами. Что ж… Возможно, в следующий раз, когда они будут так сидеть и над каждым простым вопросом задумываться о непростой ситуации в личной жизни, у этих троих будет общий повод умолчать что-нибудь личное.