Протягивая руки к солнцу

Ты никогда не узнаешь, дорогой, как сильно я люблю тебя. Я не могу говорить о тебе в прошедшем времени. Нет, нет, нет. Невозможность смириться со случившимся создает противное раздражающее ощущение, но я готов терпеть его хоть целую вечность, лишь бы не видеть реальность и оставаться слепым. Ведь это приносит гораздо меньше боли. Тугая веревка, царапающая кожу, обвилась крепкой хваткой вокруг моей шеи. Меня повесили, или мне только так кажется. И я болтаюсь, содрогаясь в судорогах мучений, стараюсь выбраться из стальных оков, цепляясь руками из последних сил за узел на горле. Безрезультатно. Я задохнулся. Я задыхаюсь без тебя. Я задыхаюсь от отчаяния и горечи, задыхаюсь от смешанного запаха хризантем и темно-красных роз, украшающих твою фотографию. Мне не нужны эти проклятые цветы, не нужна старая рама, обрамляющая снимок, на котором ты. Улыбаешься. Ты на этом фото живее, чем в реальности. И я упираюсь руками в деревянную поверхность стола, с силой бьюсь об нее руками. Вонзаю ногти в ладонь, в запястье противоположной руки, бешеными глазами бегаю по комнате в поисках острых предметов, чтобы без раздумий вонзить их в свое тело, чтобы физическая боль поглотила душевную за мгновение, чтобы я окунулся в омут собственной крови, чтобы обагрилась моя одежда, чтобы я больше не видел застывшего тебя перед своими глазами и не падал обессиленно на колени в очередном приступе истерики. Но острых предметов не было там, где постоянно витала атмосфера доброты и простоты, где смеялись мы вместе и не думали об ужасах внешнего мира. И я остаюсь на холодном полу, опрокидываю голову назад и реву в голос. Снова и снова, в который раз. Меня тошнит от соленого привкуса во рту, глаза нещадно зудят, и слезы будто разъедают их, отравляя, а я всё равно плачу в адских мучениях, потому что не могу не плакать, вспоминая тебя. Твой образ все еще живет в моей голове. Твои ясные глаза, искрящиеся заботой и беспокойством о таком ничтожном создании, как я, твои пухлые губы, которые хотелось целовать до умопомрачения, твои вечно растрепанные яркие волосы, позволяющие отыскать тебя где угодно в толпе. В моей голове ты еще живой. Еще дышишь ровно, ничего не боясь, еще звонко смеешься, лаская мой слух радостными переливами твоего голоса. Еще разгадываешь загадки и помогаешь мне во всем, еще завариваешь себе чай с бергамотом, а мне крепкий кофе, с каждым разом делая его все лучше и лучше. Ты все еще любишь меня. Но только в пределах моей головы. А здесь же, наяву, я могу лишь сквозь не заглушаемую ничем боль смотреть на твою фотографию, кусать губы до крови и вновь припадать к земле головой, бить руками, сжатыми в кулаки, деревянные половицы и кричать о несправедливости судьбы. Я знаю, будь ты рядом, непременно сказал бы мне прекратить это самобичевание и улыбнуться хотя бы тому, что сам я жив. Но тебя нет рядом и больше не будет никогда, и я готов отдать свою никчемную жизнь за тебя, готов сделать что угодно, лишь бы еще раз ощутить тепло твоего тела, услышать твой приятный голос. Пусть даже услышу в нем укор, все равно. Лишь бы услышать, хотя бы разок… Ведь это я виноват в том, что тебя больше нет. Это я всему виной. Не сберег, не защитил, не спас. Решил понадеяться на счастье, раз в жизни ступить в неизвестность. С тобой. Я опрометчиво полагал, что нам вместе все по плечу. И я понес слишком жестокую плату за мою слепую веру в нашу идеальную жизнь. Ты лишь человек. А людей убивают по щелчку пальцев, давят, как мух, истребляют ради наживы, мести, удовольствия. Ты лишь человек, а я тот, кто не смог защитить тебя. И не человек, и не гуль. Силы у меня достаточно, скорости и сноровки тоже. Но в хитрости мне, как оказалось, чистым особям не противостоять. И они узнали об этом. Они узнали о тебе. И сейчас я изо всех последних сил стараюсь не говорить о тебе в прошедшем времени. Меня трясет и выворачивает наизнанку каждый раз, когда я вспоминаю, как нашел тебя на полу в нашей комнате. В домашней, черт возьми, одежде. Не в луже крови, нет, отнюдь. Твари, вонзившие кагуне в твое тело, оказались не только любителями поиздеваться над своей жертвой, давая ей поблажки, чтобы несчастный либо предпринимал попытки сбежать, либо, как было в случае с тобой, пытался дать отпор, но и теми еще чистюлями. Они бережно расстелили на полу широкое покрывало цвета чистого первого снега и положили на него твое бездыханное тело с круглой дырой в нем. Кровь вытекала из тебя и впитывалась в белоснежную ткань, обагряя ее своим жаром, делая алой. Они преподнесли подарок мне, вернувшемуся с работы и ничего не подозревающему. Подарок, от которого я проклял весь мир и отрекся от любви к какому-либо существу, населяющему его. Вот опять. Я вспомнил тот день, и меня вновь стошнило. Привыкший видеть смерть, я не привык не видеть тебя. Я даже не смог попрощаться с тобой, не смог рассказать, как же чертовски сильно я люблю тебя. И одни лишь небеса знают, как ужасно я скучаю по тебе сейчас. Одним лишь небесам известно, что сейчас, как и в тот день, я проливаю слезы ручьями неустанно, захлебываюсь в них и в осознании своего полнейшего окончательного одиночества. Ты нужен мне так же беспощадно, как Солнцу нужна Луна, я погибаю без тебя так же стремительно, как без воды погибают цветы. Умоляю, услышь же меня, внемли моим страданиям и крикам о прощении. Дай мне знать, что ты, как и прежде, смотришь на меня. Скажи, что ты, как и прежде, любишь меня. Седые волосы, белый костюм, черный галстук. Парень в истерике, слезы, струящиеся из глаз крупными каплями, слившиеся в единую дорожку ближе с подбородку, стекающие ниже, не смазываемые никем. И фотография напротив. С изображением молодого человека с улыбкой, Солнца ярче. Вот, что видят сейчас небеса. *** Распахиваю глаза. Они мокры от слез, которые все еще струятся по щекам и бесшумно разбиваются о мягкую подушку. Вскакиваю с кровати в немом крике и с секунду смотрю вперед, пытаясь понять, что же происходит на самом деле. В голове, раскалывающейся от боли, туманом всплывают воспоминания, и я резко поворачиваюсь влево и упираюсь руками в парня, лежащего рядом. Ты. Ты, ты, ты… На глаза вновь наворачиваются слезы, но я улыбаюсь ясно. Ты спишь рядом сладким сном, повернувшись к окну, ты дышишь ровно и как никогда по-живому. И я закрываю себе рот рукой, чтобы ненароком не разбудить тебя своими громкими всхлипами, и продолжаю улыбаться сквозь слезы. Ты здесь, ты со мной. Ты и не уходил никуда, в то время как я витал в мире, страшном мире, где у меня забрали тебя. Я вновь ложусь на постель и, обнимая, прижимаюсь к тебе как можно крепче, чтобы ты, проснувшись, чувствовал спиной биение моего сердца. Утыкаюсь макушкой тебе в шею и закрываю глаза. За окном уже светает, и всего тебя озаряют солнечные лучи. Ты, будто дитя Солнца, светишься, улыбаешься во сне, сияешь так ярко, что я вижу это даже сквозь плотно стиснутые веки. И я прижимаюсь к тебе еще ближе, хотя казалось бы, что больше некуда, и невольно сам приподнимаю уголок губ, чувствуя, какой ты теплый, нежный, родной. Всего лишь кошмар. Очередной ужас прошлого, настигнувший меня в сновидении. Это не происходило по-настоящему. Это был всего лишь до мурашек страшный, приносящий безумное количество боли, капля за каплей сводящий с ума кошмар. Но заснув вновь, я больше не хочу видеть перед глазами душераздирающую сцену. Я не хочу ни секунды жить в мире, в котором нет тебя. Заснув вновь, я желаю просто быть рядом с тобой. Неважно, где, в какое время и при каких обстоятельствах. Лишь бы стоять, лежать, сидеть около тебя и сжимать твою руку в своей, шептать что-то бесспорно приятное тебе на ухо, ловить взглядом твою улыбку, целовать тебя в уголок губ и дышать одним воздухом с тобою. Поэтому, пожалуйста, не отнимайте у меня мое солнце. Никогда.