Саппоро. Что было после матча

Валера так и не понял, что произошло, когда он с Гусем зашел в их обычный двухместный номер. Нет, сначала, вроде бы, не случилось ничего криминального. Но после пешей прогулки по городу, которую они вдвоем неизвестно зачем затеяли, хотелось бы немного помыться. Хорошо хоть успели после тренировки! Потому что, когда Валера решительно включил воду, в кране что-то угрожающе заурчал, а затем и рвануло. Вода хлынула с невообразимой мощью, причем сразу из душа и умывальника и, наверное, что-то прорвало в трубе, потому что оттуда тоненькой струйкой тоже начало подтекать. На громкие крики Харламова прибежал Гусев. Несколько мгновений он стоял столбом, явно ошалев от увиденного, а потом, ободряюще хлопнув Валеру по плечу, выдал очевидное: — Надо кран перекрыть! — Вот я и пытаюсь, — коротко ответил Валера, — да где у них закрывается-то? Где вентиль? — А, леший их разберет, японцев этих, — сплюнул Гусь. — Гляди, мы ж по колено в воде, вещи убирать надо. Слушай, давай я его долбану хорошенько! — Гусь, не надо! — Валер, че эти придурки понаделали… да мы знаешь что сейчас?! … — Гусь! Слушай мою команду, — насколько возможно серьезно сказал Валера. Ноги уже безнадежно промокли, а вода грозила затопить и спальню. — Дуй скорее к этим, к администратору, скажи, что тут у нас, а я перекрою кран. — Да я по-английски не фигачу, — промямлил Гусь, — ты иди, я сам перекрою. — Лады, — на манер Тарасова ответил Валера и бросился вон из номера. Своему другу он полностью доверял, а вот японскому сервису — уже не очень. Ишь ты, япона мать! Не зря, ох не зря русские люди придумали столько ругательств, начинающихся с «японский…» — и понеслась душа в рай. На ресепшне ничего толком не смогли объяснить. Смысл-то слов Валеры они хорошо поняли, благо английский он знал на достойном уровне, но вот помочь ничем не обещали. В номер вбежали два всполошенных японца, заохали, запричитали, даром, что Гусь всю воду перекрыл и даже накидал на пол каких-то тряпок, видимо, полотенец из той же ванной. Правда, толку от этого было мало. С бесконечными извинениями один из служащих отеля, наконец, выдал, что хоккеисты не смогут остаться в этом номере на ночь. — И где ж нам, собственно, спать? — поинтересовался Гусь. Японцы, хоть и не знали русского, суть претензий уловили и принялись умоляюще объяснять: ну нет сейчас свободных номеров, нет возможности выселить кого-то на ночь глядя, а не согласятся ли два замечательных хоккеиста передислоцироваться к своим друзьям-однокомандникам. Идея казалось неплохой, если бы не одно но: все номера были довольно компактными, и поместиться хотя бы еще одному человеку было бы довольно проблематично. Конечно, существовали комнаты для вип-гостей, но среди их знакомых таковых не наблюдалось. Или…? — Гусь, они предлагают нам остаться на ночь в их ресторане, помнишь, на первом этаже? Который круглосуточный. И еда за их счет, — перевел Валера. Сашка, уже готовый то ли умоляюще сложить руки на груди и просить найти несчастным игрокам какой-никакой номер, то ли намерившийся побить их, расплылся в блаженной улыбке: — Ресторан? Да ладно! И все на халяву? Услышав слово «халява», очевидно, им знакомое, японцы дружно покивали. — Вроде да, — вздохнул Валера, — неужели тебе нравится эта идея? — Слушай, спроси их, а эти… ну как … суши там будут? Вкуснятина страшная! — Да будут они, и спрашивать нечего, — буркнул Валера, - не, Гусь, это не вариант, — он слегка поморщился от ноющей боли в шее. Продуло, видимо, только непонятно, где. Больше всего на свете он хотел сейчас вытянуться на кровати, а теперь приходится среди ночи стоять и спорить с местной администрацией — и то вполголоса, потому что люди вокруг спят. — Я к Тарасову пойду, если он не заснул еще. Может, его они послушают. — Хорошо, Валер! Я твои вещи заберу тогда. В ресторане встретимся, — и Гусь поспешил ретироваться, чтобы успеть попробовать диковинной кухни, пока деятельный Валера не нашел им место на ночь. — Договорились, — кивнул Харламов. Когда он подошел к номеру Тарасова, он уже успел несколько раз пожалеть о своем решении. И дело было не только в неуместном, как ему уже начало казаться, визите, а скорее в его отношении к тренеру. Валера его боготворил. Он боялся признаться в этом самому себе, но он обожал Анатолия Владимировича до дрожи в коленках, так, как мог бы любить Иру. Она, разумеется, тоже вызывала очень приятные эмоции, но какие-то другие. Более привычные, что ли, но не такие яркие. А вот Тарасов, с его мощной энергетикой, пронзительным, опасным и удивительно теплым взглядом, с его умом и харизмой… главное, с чем-то безумно родным, не мог не понравиться. Валера давно чувствовал, что его тянет к тренеру, но списывал это на уважение и усталость от тренировок. Но, видимо, все было намного серьезнее. Не давая себе времени на дальнейшие раздумья, Валера постучал в дверь. Сильно. Так, чтобы уж точно услышали. Анатолий Владимирович открыл почти сразу. Он еще не переодевался ко сну, но тем не менее, выглядел весьма удивленным. — Харламов? Что угодно? — Простите, Анатольвладимыч, у нас такое случилось… — Валера перевел дух и вкратце рассказал тренеру о том, что произошло. — Так, — выдохнул Тарасов, выслушав пламенную речь до конца. Зачем-то взъерошил свои волосы, покачал головой. — Молодцы. Вон куда силу свою применили богатырскую, краны им поломали! На вас на матче вся страна смотрела, а вы бы еще дебош здесь устроили! — Ну что вы, мы ж это, аккуратно… — Валера виновато опустил голову. Он чувствовал себя не столько несчастным, сколько смертельно уставшим. И как у Гуся хватает сил жрать эти суши? В него вот уже ничего не лезет. — Ну что нам делать теперь? Может, вас хоть послушают? — Да понял я, понял, — Тарасов недовольно поджал губы, — одни приключения с тобой, Чебаркуль, никакой спокойной жизни, — однако по его голосу Валере стало ясно, что тот не собирается сердиться. Анатолий Владимирович хоть и был недоволен, но за своих ребят всегда стоял горой. — Я сейчас с ними сам поговорю. А ты пока с Гусем посиди, поешь вон бесплатно, дома такого не будет. Харламов тяжело вздохнул. В глубине номера он уже увидел то, о чем давно мечтало его измученное тело: кровать. А еще краешек дивана — или это было кресло? Можно там полежать в тишине хотя бы несколько минут. — Анатольвладимыч, а можно я… здесь останусь? Хоть пять минут посижу. Мне шею где-то продуло, — Валера потер рукой больное место, — сил уже нет терпеть. Голова немного кружится. А потом пойду, куда скажете. Несколько мгновений Тарасов смотрел на своего ученика оценивающе, словно что-то высчитывал. Наконец усмехнулся, отступая, пропуская Валеру внутрь: — Проходи давай. И где тебя угораздило простудиться? — Не знаю. — То-то… сила есть, а ума ты и товарищ твой не нажил. Ладно, посиди пока тут. Только не трогай ничего, не хватало еще, чтобы и у меня тут все водой затопило! — с этими словами Тарасов вышел из номера. Валера скромно сел на диван, решив, что занимать кровать тренера будет вопиющей наглостью. Казалось, даже это казенное помещение стало светлее и теплее оттого, что здесь жил… их родной, их Тарасов. Его Тарасов. Харламов бросил взгляд на стол с записной книжкой, но даже не встал, чтобы посмотреть, что там написано. Конечно, ему было любопытно, какие там схемы, а может, и отдельные заметки про игроков. А что там про него? Но Валера уже начал понимать, что далеко не всегда стоит проявлять свой интерес и сдержанность ему не повредит уж точно. Особенно с его горячей испанской кровью. С этими мыслями Валера и не заметил, как задремал. Проснулся он от негромкого звука шагов. -А… вы вернулись? — Почему-то шепотом спросил Валера. Тарасов устало потер лоб. — Да бардак там какой-то. Свободных номеров действительно нет, вариантов тоже. Гуся твоего видел. Сидит перед огромной тарелкой с суши и спит себе в обнимку с вашими сумками, — Тарасов горько усмехнулся, — хоть журналистов приглашай: до чего докатилась советская сборная! Было видно, что все эти житейские коллизии выводили Анатолия Владимировича из себя, однако желание спорить уступало место более сильному желанию — отдохнуть и вообще отойти от этой ситуации, где виноваты были обе стороны. И то — виноваты ли? Ведь это случай привел к такой нестандартной и даже несколько забавной ситуации. Точнее, она была бы забавной, будь Тарасов лет на тридцать моложе. Сейчас такие ситуации вызывали у него только раздражение — легкое, либо уж совсем нестерпимое. — А что со мной? — Валера моргнул пару раз, пытаясь окончательно прийти в себя. — Какие уж тут вопросы, оставайся… не в канаве же тебе ночевать. И ложись скорее, завтра рано вставать. — Спасибо вам! — Валера с трудом сдерживал радость. Он и мечтать не мог о том, чтобы остаться наедине с человеком, который стал ему так дорог. Помня о прошлом и теперь очень аккуратно открыв кран, Валера наскоро принял душ. И, уже выходя, до него дошла вся пикантность ситуации. Причем совершенно идиотской ситуации. — Анатолий Владимирович! — кое-как прикрыв бедра полотенцем, позвал Харламов. Он подошел к сидящему спиной к нему мужчине и обреченно выдохнул: — Кажется, я дурак. — Самокритично. Что случилось? Кран, что ли, потек? — Нет. Это я тут… одежда наша вся мокрая, а та, сухая, у Гуся осталась. Тренер, наконец, обернулся к нему и глаза его медленно стали превращаться в то, что называют в народе по пять рублей. А внутри — Тарасов не признался бы в этом никому — что-то сладко заныло. — Я уже нич-ч-чему не удивляюсь, — сочно растягивая согласные, произнес Анатолий Владимирович, — что с тобой делать, мальчишка? Совсем еще зеленый! Ложись так, я вон постелил давно. — Хорошо. А вы только, пожалуйста, отвернитесь, пока я… — Валера-а, — усмехнулся Тарасов, — чего краснеешь-то, ну? Или диво какое увижу? Завернувшись в одеяло, Валера вытянулся на краешке соседнего дивана. Все-таки он еще никогда не видел их железного тренера таким простым и, если можно так сказать, домашним. И тогда можно действительно ни о чем не думать и ничего не бояться. Если только он не храпит. Тарасов закончил свои дела достаточно быстро. Вскоре в комнате стало совсем темно, только из окна сквозь тонкие кремовые шторы лился свет фонарей и неоновых рекламных щитов. Было в этом всем что-то подобное авантюре. И другая страна, и новые впечатления, и такой непривычный тренер. В темноте его лицо казалось выточенным из мрамора с огромными горящими глазами. — Спасибо, — прошептал Валера, — что вы не прогнали меня. Я знаю, что мы с Гусем очень глупо поступили. — Ну хорошо хоть знаешь! Да разве я бы оставил тебя на улице ночевать? — Я не могу играть, как прежде. Не получается, - негромко сказал Валера. — Ничья — не твоя вина, Валера… не твоя лично. Ты не можешь отвечать за всю команду. — Да нет... не в этом дело. Я просто понимаю, что вы не железный. Я знаю, что нельзя, но я беспокоюсь за вас. Беспокоюсь за всю команду, да. Ну, что не получится все, как вы хотели, как я хотел. Что вам от этого тяжело, а я помочь ничем не могу, а я как будто должен. Кому много дано, с того многое и спросится, так ведь? Я и побеждать хочу... и не для себя. Для команды! Чтобы все мы. Понимаете? Ну скажите, что я дурак, что угодно! Просто... - и он слегка ударил кулаком по дивану. Тарасов заворочался на своей кровати. И, наконец, тихо сказал: — Успокойся, Чебаркуль. Думаешь, я ничего не понимаю? А отвечать за всех ты не можешь, хотя и хочется тебе. И волнение твое я понимаю. Как-никак, я твой тренер... и сдается мне, что ты сам станешь прекрасным тренером. А то, что боишься, что вы подведете меня, так этого не будет. Знаешь, как говорят психологи, ты просто часть своих волнений на другого человека перенес. Ты взвалил на себя огромный груз ответственности, Валера. Так что не переживай. Я тебе помогу. Вдох. Тарасов отвернулся, изучая темное небо за окном, а буквально через мгновение увидел перед собой виноватое, но при этом радостно-успокоенное лицо Валеры. Вот так. Все правильно. Даже лучшим игрокам нужна бывает помощь. — Эх, Чебаркуль ты наш! Мда. А теперь спи. И, действительно, Валера заснул быстро, а Тарасов еще долгое время тихо вздыхал, раздумывал, прокручивал в голове все свои схемы…, но в висках молоточками стучало только одно: что бы ни значил этот разговор, они оба нужны друг другу. Почему же они не могут быть друзьями? Каким бы железным ни был Анатолий Владимирович, силы ему давало все то же, что и простым людям. Всего лишь поддержка, любовь, дружба. Любимое дело. Вдохновение, которое можно черпать из самой жизни, из ее самых мелких деталей. И хватит думать, завтра наступит новый день и новые заботы, а значит, стоит немного отдохнуть. С утра, когда сборная Советского Союза уже благополучно летела в самолете домой, Гусь, тяжело вздыхая, устало и обиженно смотрел на Валеру. — Что? — А что? Везет тебе — с самим Тарасовым в одном нумере отдыхал. А я, дурак, обожрался, живот ноет. Валера шутливо толкнул его в бок. После той памятной ночи у него было отличное настроение. — Слушай, Гусь, — шепнул он, — я смотрю, ты там и махнул немножко, да? — И Харламов выразительно щелкнул ладонью по щеке. Гусев обернулся и, убедившись, что никто на них не смотрит, ответил: — Только Тарасову не говори!