no drama queen

На глазах у Харли Дэдшот умирал уже по меньшей мере два раза, рискуя оставить принцессу хаоса и криминала без слёз и цельного органа, гоняющего кровь меж своих синевато-багровых складок - ей вообще-то никогда не бывает так больно. Мы не отдаём себе отчёт в одержимости кем-то, если это звучит как-то не так, потому что "шоколадные конфеты" звучит куда лучше, чем "кучка дерьма". Харлин, это та, которая доктор, знает, что любовь - такая же болезнь, как и одержимость, нет, это не у неё мания к вызывающим нарядам и огромная кувалда. Кстати, свою любовь она выращивает в цветочном горшке на подоконнике. Харли, если бы смогла вернуться, наверное..Стоп, что? Если бы смогла вернуться Харлин, она бы, вероятнее всего, пила по вечерам зелёный чай с жасмином и потемневшими от времени корочками лимона, заедая горьковатый привкус приторным черничным джемом - она, вроде, не любит другие. А Дэдшот вряд ли был бы рядом с ней в качестве плеча, на которое можно опереться по вечерам, листая ТВ - гайд или королевой драмы в парке по выходным. И уж они бы точно не кормили голубей, разве что Флойд и разве что свинцом. "О чём ты думаешь? Как обычно, о чём-то тяжёлом? Зачем, я же рядом" Ему только кажется, ведь эта сумасшедшая сука нежится в собственной ванной с коробкой китайской лапши в тонких бледных руках, и если она и правда с кем-то рядом, то точно не с ним. Потому что ещё одно такое "рядом" висит у неё на гвозде в прихожей, украденное из полицейского участка Готэма. Дэдшот любит посылать к чёрту и так вышло, что он уже дважды умирал, разрешая Харли сыграть в заботливую любовницу, где она вплетает кремовые лилии в густые рыжие волосы Айви. Эти рыжие сучки всегда отбирают чужое. Разве что Квинн не чужое. Она вообще-то не чье-то, как те коты с чёрной бархатной шёрсткой без белых пятен, что вечно портят ощущение тайны и делают блестящий масляный окрас высшей степенью безвкусицы и простоты. Только и Айви, и Флойд считают, что их правда ебёт нынешний статус обезумевшей клоунессы, потому как ей они оставили по золочёной шестерёнке - каждый от своего сердца. Именно поэтому и Лоутона, и Памелу всякий раз тянет вернуться. Но Харли Квинн никогда не стать чьим-то домом, который провонял кисло-сладкой рисовой лапшой и разлагающейся плотью. Хотя Айви не против китайской еды, а Флойду как-то плевать (он вообще-то мечтает о тыквенном пироге, когда всё это наконец закончится). Это Готэм, и если смотреть из окна троллейбуса, кажется, что кирпичные стены зданий и старые цирковые афиши, гоняемые ветром по пыльным дорогам, куда живее местных жителей. Наверное, поэтому они боятся города куда больше, чем соседа сверху или слишком широкую улыбку незнакомки в откровенном наряде у здания с неоновой табличкой "скупка". Это единственное в городе здание, в котором ещё сохранились хоть какие-то людские ценности, а Харли здесь отнюдь не из-за желания вцепиться в какую-нибудь побрякушку, словно сорока и разбить её на ближайшем повороте о мокрый асфальт. У Квинн нет никаких банальных ценностей и моральных принципов, потому что Дэдшот уже давно в этом самом ломбарде продаётся за гроши. И он не знает сколько раз ему нужно умереть, чтобы зарубить себе на носу, что Флойд Лоутон вообще-то никогда её не любил. Что застывшая за углом сучка с потёкшей тушью в мокром плаще, притворившаяся суицидальным подростком, просто побочное действие какой-то невероятной сыворотки Уоллер. И что нос он ей сломал, размазывая своим указательным по её щеке кровь, не потому что она попросила. Он иногда думает, что встреть он Айви в каком-нибудь баре - на ней бы обязательно было короткое платье из красного атласа и некрасивые разводы от плохо смытого грима - наверняка предпочёл бы умереть от смертельного яда, да только вот даже сыворотка Аманды до сих пор его не прикончила. Дэдшот знает, у него остаётся всего лишь один вариант (потому что он терпеть не может всех этих сильных духом девчонок с рыжими волосами) - если подойти сзади и прострелить череп этой девицы с зеленоватой кожей здесь даже никто не ахнет. А ещё Дэдшот знает, что Харли наденет своё чёрное платье в пол с кружевным декольте на её похороны, чтобы убедиться, что оно ей всё ещё идеально подходит, потому что её окровавленные ладони, сжимающие его чернеющие вены, всего лишь иллюзия, но "я влюблён в тебя. извини." Флойд вообще-то имеет ввиду что-то типа "эй, а помнишь, как когда-то ты украла лицо Джокера и...", она оборвёт его на половине "вырубила тебя, связала, а потом положила лицо мистера Джея сверху" - рассмеётся, как настоящая истеричка и в это время станет омерзительной и противной ему. Куда противнее, чем лицо Джокера на его собственном. Его тогда едва ли не вывернуло наизнанку от одной мысли, что это человеческая плоть. Позже он обнаруживает, что рыдает и задыхается, что его тошнит над унитазом. А она кромсает свои запястья его затупившимся кухонным ножом и продолжает истерически смеяться, в сотый раз вспоминая эту абсурдную историю. И когда это Квинн успела стать незаживающей язвочкой на нёбе Дэдшота? Он не знает. А ещё он не знает сколько раз ему нужно умереть, чтобы зарубить себе на носу, что Флойд Лоутон вообще-то никогда её не любил; чтобы Харли Квинн вбила себе в голову (пусть даже своей чёртовой кувалдой), что она никогда и не встречала Флойда Лоутона. Чтобы она наконец-то поверила. Он действительно не знает. Но в первый раз она и правда почти поверила.