Like the ghost within me

I'm falling in the black Slipping through the cracks Falling to the depths can I ever go back Dreaming of the way it used to be Can you hear me? Skillet — Falling Inside the Black I don't know where I'm going In search for answers. I don't know who I'm fighting, I stand with empty eyes. Within Temptation — Empty eyes

1.       Стук колес несущегося на большой скорости поезда не дает расслышать приближение врага. Они оборачиваются на звук заряжающегося оружия, но слишком поздно. Стив кричит: «Назад!», закрывая собой друга и поднимая щит. Но заряд отбрасывает его, рикошетит в стену вагона и пробивает ее, как консервную банку. Щит выскользнул у него из рук, теперь его держит Баки, который успевает выпустить из пистолета всего две пули, прежде чем новый выстрел отправляет его прямо в образовавшуюся дыру. Стив пытается прийти в себя после удара и встать, что удается ему не сразу, в ушах звенит от завывающего ветра и дребезжащих динамиков. Его щит валяется на полу, капитан хватает его и, не думая, бросает в солдата Гидры, тот падает и больше не поднимается. Стив подбегает к пролому и зовет Баки, который успел схватиться за поручень. Он висит у самого края вывороченного железного листа. Капитан начинает осторожно продвигаться вперед, держась за хлипкую опору. «Баки! Руку давай! — он протягивает свою, но перила слишком короткие, чтобы продвинуться чуть дальше. Ему не хватает всего нескольких сантиметров, чтобы дотянуться. И тут балка не выдерживает и с резким скрипом срывается вниз, а вместе с ней на дно скалистого ущелья падает Баки. «Нет!» — кричит капитан и просыпается в своей постели в Старк Тауэр в Нью-Йорке в 2014 году.  — Капитан Роджерс, могу ли я предложить Вам свою помощь? — раздался в спальне голос Джарвиса — искусственного интеллекта, созданного Тони Старком, также являющегося его дворецким, личным помощником, другом, а заодно и нянькой. Иногда Стиву казалось, что Джарвис — единственный, кто может выносить своего хозяина больше нескольких часов и не сходить с ума, исключая мисс Поттс, конечно. Но и у нее случались минуты слабости, когда не хватало терпения на эксцентричные выходки Тони. — Спасибо, Джарвис. Я в порядке, — ложь, которая за все его пребывание в современном мире была повторена столько раз, что он бы и сам в нее поверил, если бы не просыпался каждую ночь в холодном поту, задыхаясь и борясь за новый вдох, будто вернулась давно забытая астма. Теперь, после развала Щ.И.Т.а и выяснения правды о Гидре, Баки ему снился постоянно, сюжет снов мог меняться, одно воспоминание чередоваться с другим, но концовка была одна и та же: его друг неизменно падал в пропасть. Всегда. И ничего Стив не мог с этим поделать. Ничегошеньки.       На часах было 4.37 утра. Он знал, что больше не сможет уснуть. Хотелось оказаться где-нибудь подальше от Старк Тауэр с ее роскошными интерьерами, мягкими кроватями и ванной комнаты, которая могла вместить в себя всю его старую квартирку. Стив знал, что его друг где-то там, среди паутины улиц, потерянный, и наверняка лишенный подобного комфорта. Снова стало тяжело дышать, голова закружилась, казалось, стены комнаты надвигались на него и грозили раздавить. Не долго думая, он натянул футболку, тренировочные штаны и, ненадолго задержавшись в уборной, направился к выходу. Ежеутренние пробежки стали привычкой с момента его пробуждения, но тогда это казалось хорошим способом занять время, сейчас — неудачной попыткой убежать от самого себя; тогда он боялся заснуть и проснуться еще через 70 лет, сейчас — снова и снова становиться пленником оживающих кошмаров прошлого.       Совсем недавно ему приснилась их драка на хэликарриере: Баки снова прижимал его усталое и израненное тело к полу разрушающегося корабля, снова и снова наносил зубодробительные удары металлической рукой по голове и кричал что-то о миссии, что капитан уже не мог полностью осознать своим ускользающим сознанием. Вот кулак поднимается, чтобы обрушиться на него с новой силой, но зависает, а Баки теперь смотрит на него по-другому — в его взгляде читается ужас. И в последней попытке достучаться до его памяти Стив шепчет, что будет с ним до конца. Он ждет падения, которого не происходит. Потому что сон меняет воспоминания. Звуки ломающегося искореженного металла отходят на второй план. Баки наваливается на него всем телом и опускает голову так, что их носы почти касаются друг друга, а дыхание смешивается. «Почему ты не спас меня?» — спрашивает он. Он не успевает ответить, потому что все вокруг окончательно рушится, и Стив летит и летит вниз, смотря своему лучшему другу в глаза, в которых нет больше страха, там царит злость и боль. Боль от предательства. В то утро Роджерс обежал периметр всего Центрального парка три раза.       Сейчас же в холле общего этажа он наткнулся на Старка, тот мешал в блендере какую-то странную жидкость грязно-зеленого цвета. — Кэп! Ты уже встал или еще не ложился? — он глотнул непонятную смесь и поморщился. — Доброе утро, Тони. Я недавно проснулся. Что это? — он кивнул головой в сторону стакана. — Смесь молока, протеинов, минеральных веществ и прочей полезной дряни для здорового образа жизни. Присоединишься? Нет? Ну как хочешь, — пропищал сигнал микроволновки, откуда Старк достал сэндвич. — Позволю себе заметить, сэр, — раздался как всегда нейтральный голос Джарвиса, — со здоровым образом жизни мало вяжется факт, что вы бодрствуете уже в течение 28 часов. — Не будь занудой, Джарв, я почти закончил, точнее, ты почти закончил анализ данных последнего эксперимента. Вот доем, — промычал он, откусывая от сэндвича большой кусок, — просмотрю отчет и пойду спать. Часов на двенадцать, не меньше. — Работаешь над чем-то особенным? — Стив подошел к барной стойке, решив, что чашка крепкого кофе ему все-таки не помешает, и заметил свежие подпалины на штанине Старка. — Ты в порядке? — спросил он обеспокоенно. — Всегда над чем-то особенным, уникальным и гениальным. Что? — он замешкался в недоумении. – А. Ты об этом, — Старк подергал испорченные джинсы. — Ерунда. Немного не рассчитал свои возможности при модернизации костюма. Пострадала только моя гордость изобретателя, которая остро нуждается в немедленных положительных результатах исследований. Джарв, порадуй, скажи, что они уже готовы. — Две минуты семнадцать секунд, сэр, — Стив мог поспорить, что в этот раз уловил в голосе дворецкого долю иронии, — напоминаю, что вместе с Вашей гордостью пострадала стена лаборатории, два монитора, Ваш виниловый проигрыватель и экспериментальный образец. — Да, да, Джарвис, вперед, втаптывай меня в грязь, скептик, — пока капитан пил свой кофе, он размышлял о том, как сильно отличается манера общения Тони в домашнем кругу и на светских приемах. Стиву казалось, парень просто не в состоянии держать свой язык за зубами и быть хотя бы немного вежливым с незнакомцами. Он намеренно грубил, вел себя эгоистично и высокомерно. Стив не считал Старка младшего приятным человеком, но потом на одном из вечеров после очередной пресс-конференции, он присмотрелся внимательней к тем, кто искал внимания миллиардера. Среди них не было его друзей, зато были репортеры, жадные до сенсаций, политики, льстящие ради поддержки их предвыборных кампаний, ученые, выпрашивающие финансовые вливания для своих научных изысканий, и просто шушера, мечтающая сфотографироваться со Старком и ухватить свою минуту славы. Тогда-то Стив и понял, что его цинизм и заносчивость — хороший способ держать всех этих людей на расстоянии. Не то чтобы в башне наедине с друзьями его поведение сильно менялось, возможно, он просто уже не знал, как вести себя по-другому с теми, кто был ему близок. Он выглядел почти одиноким, в своих капризах напоминая маленького ребенка, требующего внимания и одобрения родителей.       Тони мог сутками просиживать в лаборатории и подолгу общаться только с Джарвисом да роботами — уборщиками. Стиву начинало казаться, что в окружении машин он чувствует себя комфортнее, чем с людьми, а болезненная увлеченность Старка инновациями в области инженерии и роботостроения напоминала ему Говарда. Только Тони никогда не спрашивал капитана об отце, никогда не интересовался историями из прошлого, что заставляло Стива размышлять о том, насколько хорошо Старк старший ладил с сыном. Но думать о старом друге плохо ему не хотелось.       Воспоминание о Говарде привело мысли к «Делу № 17» и строчкам, где чета Старков указывалась как цель Зимнего Солдата. Цель, которую он устранил. Тони знал, в поисках кого Роджерс прочесывал последние несколько месяцев половину обитаемого мира, чего он пока не знал, так это того, что именно Зимний Солдат убил его родителей. А при одной мысли, что рано или поздно Стиву придется ему сказать, или он сам однажды узнает, а узнает обязательно — такие вещи в мешке не утаишь, его внутренности скручивались и будто наполнялись кислотой. Даже смотреть в глаза Старка Стиву становилось сложнее с каждым днем. — Эй, дедуля, — Тони пощелкал пальцами перед его носом, — ты на дне чашки умудрился смысл жизни найти или внеземной разум, раз пялишься на нее, не моргая, минут пять? — Извини, задумался, — Стив покрутил в руках незаметно для него опустевшую чашку, сполоснул и поставил на стойку. — Я так и понял, — Старк замолчал, а потом непривычно серьезным тоном добавил, — Беннер продолжает утверждать, что это не его профиль, но когда у меня были проблемы со сном, не утверждаю, что я их уже решил, и все же, он мне здорово помог. Может, поговоришь с ним или с Уилсоном, у него работа подходящая, — он даже смотрел сейчас прямо в глаза, без обычной усмешки. — Спасибо, — Стив сглотнул едва не сорвавшиеся с губ слова, а вместе с ними всю присущую жестокой правде горечь, - я, пожалуй, пробегусь, — и направился к лифту. Уже в спину ему прилетела напутственная фраза Старка: «Беги, Форест, беги».       Последние дни выдались необычайно теплыми для осенней поры Нью-Йорка, даже ночью температура не опускалась ниже 50 градусов*. Стив глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Всего через несколько часов весь Мидтаун будет похож на встревоженный улей, наполненный гулом стоявших в пробках автомобилей, спешащими из ближайшего Старбакса на работу офисными работниками, туристами, желающими прогуляться по Таймс-сквер и Бродвею, в чьей толпе можно было легко затеряться. И хотя казалось, что в этой части города никто никогда не спит, в утренние, предрассветные часы весь Манхеттен будто замирал ненадолго: улицы пустели, магазины, рестораны и ночные клубы закрывались, такси разъезжались, развозя по домам и гостиницам уставших полуночников.       Стив направился к Центральному Парку. Ему нравилось гулять по современному Нью-Йорку, нравилось открывать для себя небольшие кафе с иностранной кухней, которую в далекие голодные тридцатые он не мог мечтать и попробовать, нравилась окружающая его пестрота, контрастирующая в памяти с прошлым строгим однообразием. Но каждый раз что-то рвалось в его душе, когда он бродил по Бруклину и замечал все изменения, которые произошли за семьдесят лет его отсутствия. На месте домов, где ютились когда-то бедняки, возникли новые многоэтажки, там, где они детьми играли с Баки, там, куда они ходили танцевать, было уже нечто новое, чуждое и неизвестное, изменились даже подворотни, где Роджерса не один раз избивали из-за его ирландского происхождения и излишнего упрямства. Он не узнавал места, где появился на свет и рос, он не узнавал мир, который защищал и ради которого умер. Он вернулся, как символ из далекого прошлого, призрак, вынужденный пройтись по могилам своих друзей. Когда он направил тот проклятый Богом самолет в северные воды Атлантики, все они были живы. Стоило ему выбраться изо льда, как он понял, что все они мертвы. Никого не осталось, кто знал бы его как Стивена Гранта Роджерса, зато все знали капитана Америку и ждали, что он без лишних вопросов снова наденет звездно-полосатый костюм. Он не отказался, не тогда, когда миру действительно понадобился капитан Америка в борьбе с инопланетным вторжением. Но капитан с каждым новым днем, проведенным в маске, чувствовал, что срастается с ней, становится тем пресловутым идеальным солдатом, а Стив Роджерс — хороший парень из Бруклина, как отдельная личность, истончается и исчезает вслед за несуществующим миром 40-х. Поскольку здесь и сейчас нет ничего, что бы он назвал для себя ценным, нет дома, друзей, любимой женщины. Не осталось никого и ничего (музей разве что), кто бы напомнил ему, кто он такой без костюма. Иногда, во время бодрствования, ему все еще казалось, что он падает, что самолет так и не коснулся земли, не зарылся в снег на десятилетия. И Стив до сих пор летит вниз, и даже не знает, закончится ли падение когда-нибудь. Наташа как-то посоветовала ему притвориться кем-то другим, придумать прошлое, как способ не умереть, но ему не нужна была еще одна маска или очередная иллюзия, ему нужно было разобраться в себе.       И ему нужно было вернуть Баки. Один раз Стив уже подвел друга, когда поверил в его смерть. И ненавидел себя за это. Он обязан был вернуться и хотя бы найти его тело для того, чтобы вернуть домой, а не оставлять валяться среди скал в чужой земле. Он должен был расспросить Баки о том, что происходило в лаборатории Золы, а не наблюдать, как он все больше и больше замыкался в себе и стонал ночами от кошмаров.       Полгода Стив мотался по миру в поисках Зимнего солдата, того, кем стал сержант Барнс. Они с Сэмом начали с Нью-Йорка, потому что были уверены, что человек, который пытается вернуть себе память, начнет свой путь оттуда, где все начиналось — со своего дома. Но позже они стали искать базы Гидры, упоминавшиеся в тех файлах, что им передавала Наташа. И опаздывали на несколько шагов, потому что-либо базы были заброшены, либо Зимний солдат там уже побывал и оставил после себя трупы и горящие здания. Стива это радовало хотя бы тем, что к Гидре возвращаться Баки не желал.       Три недели назад они все-таки пересеклись в Сербии на замаскированном заводе по производству оружия, считавшемся закрытым еще с 90-х гг. Стив даже не был уверен, что там что-то есть, пока не попал внутрь и не спустился на несколько этажей ниже. Гидра всегда поражала его своим масштабным подходом ко всему: если использовать энергию — то инопланетную, если бомбить — то все большие города США, если устанавливать свою власть — то сразу над целым миром. Там, куда они попали с Сэмом, находилось оружие, напоминающее Стиву то, которое они с ребятами нашли еще во время Второй мировой, но мощнее. Капитан еще подумал, что тут не хватает Старка, тот был бы очарован новыми игрушками, но времени на сожаления об отсутствии одного из Мстителей ему не отвели, поскольку зайти, как всегда, было легко, а выбираться пришлось с боем. Стив успел уложить человек пятнадцать, прежде чем его щит застрял в стене, и пуля засевшего на верхнем ярусе снайпера задела его ногу, а рядом оставалось еще трое вражеских солдат, не спешивших выкуривать капитана из–за временного убежища в виде конвейерной ленты. Прозвучавшие выстрелы неожиданностью не были, ею оказалась последовавшая за ними тишина. Когда Стив выглянул, перед ним валялось три трупа, а на месте снайпера стоял Зимний солдат, показывающий ему убираться оттуда. Кэп вдруг поймал себя на том, что прикладывает пальцы к виску и чуть кивает головой в знак благодарности. Как в старые, добрые времена.       Очень скоро завод взорвался, а Баки исчез без следа. Стив решил пока вернуться в Нью-Йорк, в надежде, что однажды его друг все же здесь появится.       Его обычное время, отведенное для пробежки, уже подходило к концу, когда раздался звонок с неопределенного номера. — Роджерс. С кем я говорю? — обычно ему звонили Сэм или Старк, но их телефоны были сохранены в памяти старкфона. — Привет. Это я, — раздался приятный женский голос в трубке. — Наташа? — Стив был удивлен и обрадован — она не давала о себе знать уже давно. — Неужели тебе может звонить другая женщина? — услышал он ее усмешку. — Ведь к моим советам ты не прислушался. — Только ты, — Стив даже немного смутился от собственных слов, — с тобой все хорошо? Тебя никто не мог найти, даже Клинт. — Значит, я хорошо делаю свое дело, — сказала она и резко поменяла тон с расслабленного на серьезный, — возвращайся в Старк Тауэр. Жду тебя здесь. — Что случилось? — в нем начало подниматься беспокойство. — Человека с металлической рукой видели в Нью-Йорке, — она не стала прощаться или вдаваться в подробности, а просто повесила трубку, оставив капитана переваривать эту новость. Стив направился к дому, резко увеличив скорость бега. «На этот раз, — подумал он, — я найду тебя и помогу все вспомнить. Больше я тебя не оставлю». А где-то глубоко внутри него затеплилась надежда, что Баки в ответ поможет ему. 2.       Три недели назад он уничтожил Лукина. Размазал его мозги по стенке. А с ним исчезли все, кто мог отдавать ему приказы. Кроме своего последнего хозяина, на нижнем уровне он нашел две криогенные капсулы. Они не были пусты. Он заложил бомбы рядом с ними. И взорвал, не колеблясь. Когда удостоверился, что мужчина в нелепом костюме успевает выбраться. «Эти люди — жертвы, им нужно было предоставить выбор», — прозвучал у него в сознании голос, похожий на голос человека, за которым он наблюдал из своего укрытия. «Они — агенты. Убийцы. Их цель — подчиняться приказам. Они опасны», — отвечал другой голос. Безэмоциональный. Холодный. Голос Зимнего солдата. «Это не правильно», — продолжал настаивать первый. Усилием воли он заглушил его. Но с каждым разом выходило все труднее.       Со времени разрушения хеликарриеров подобные диалоги внутри его головы стали обыденностью. Теперь пришло время разобраться с этой проблемой. Тогда в списке его приоритетов на первом месте стоял поиск безопасного места, где можно было позаботиться о ранах и вывихе плеча. На втором — поиск схем для ремонта руки. На третьем — информация. Ее в его голове находилось слишком мало для того, чтобы делать выводы и действовать в соответствии с ними. На этот раз он не хотел забывать и возвращаться в капсулу. Солдат со щитом вместо оружия сказал, что он не агент, что он нечто большее. Кто-то другой. Он хотел знать, кто. С тех пор прошло несколько месяцев.       Он узнал имя. Джеймс Бьюкенен Барнс. Он произносил его вслух перед зеркалом и пытался улыбаться, как улыбался похожий на него мужчина с фотографии 40-х годов. Имя казалось чужим, а улыбка натянутой.       Притворяться другим человеком хорошо получается у шпионов. Он не шпион. Он — машина для убийства. Он был также далек от человека на фото, как сороковые от двадцать первого века. — Зимний солдат, — проговорил он отчетливо, — Агент, —, но и это определение не подходило. Не теперь. Не до конца. Хотя звучало привычнее. Ему было легко притворяться Зимним солдатом, потому что тот был собран, спокоен и планомерно двигался к цели — уничтожить Гидру, которая сотворила из живого человека оружие и стерла его воспоминания. Он методично уничтожал базу за базой и забирал с собой все данные. Они считали, что он мертв. Пока это действовало в его пользу. — Баки, — выдохнул он, и снова, как и много раз до этого, внутренности скрутило непонятное чувство. Он ненавидел это прозвище. Оно вызывало в нем клубок эмоций, с которыми он не мог не только справиться, но и даже определить. Дать им название казалось таким же трудным, как придумать имя самому себе. — Баки, — опять повторил он и провалился в воспоминание. Двигатели повреждены. Хеликарриер теряет высоту. Начался пожар. Нужно уходить. Но миссия еще не завершена. Его цель стоит прямо перед ним. Действия врага алогичны. Они ставят агента в тупик. «Баки, — говорит солдат, и нелепая кличка заставляет его замереть на мгновение. Но он продолжает, — мы всю жизнь знакомы». Невозможно. Цель пытается запутать агента. Он наносит удар. Тело подчиняется с трудом. Цель не защищается. «Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс». Слова порождают сомнения и незнакомые эмоции. Агент не должен сомневаться. Агент не должен слушать цель. Агент не должен… Молчи. Заткнись. Заткнись. «Заткнись!» — он с ужасом понимает, что отчаянный крик вылетел из его рта. Как и в тот раз.       Голова взорвалась от боли. Своей настоящей рукой он смахнул выступивший на лбу пот и только тогда понял, что костяшки разбиты, а вокруг валяются осколки треснувшего от удара зеркала. Нужно убрать. Он огляделся по сторонам в поисках того, что можно использовать как мусорный контейнер. Даже если клетушка в подвале старого здания в Бруклине, где он обосновался, была похожа на помойку. Хозяин этого места не просил много, приходил за деньгами раз в неделю и ничего не спрашивал.       Его устраивало положение дел. Наверху было достаточно людно, но обитатели этого разрушающегося дома не задавали лишних вопросов и не стремились к знакомству: бомжи, наркоманы, проститутки. Полиция обходила этот квартал стороной — местные банды держали ее подальше от своих границ. Наркопритон над головой его даже устраивал, потому что из-за громкой музыки по ночам никто не слышал его криков. А он кричал. Во сне. Когда из небытия возникало очередное воспоминание. Ему бы хотелось, чтобы то была память Джеймса Барнса. В конце концов, мальчишка вел нормальный образ жизни и не успел натворить ничего особо ужасного, судя по биографии. Он даже приехал в Нью-Йорк в надежде, что места, где он родился, помогут ему вернуть хотя бы часть воспоминаний человека, которым, согласно архивным данным, он являлся. Но по ночам к нему являлись только призраки Зимнего солдата — его жертвы. Много. Много жертв.       Однажды он увидел автомобиль. Хватило всего одной пули, чтобы машина потеряла управление, вылетела вместе с двумя пассажирами за ограждение и разбилась. Даже если внутри еще находился кто-то живой, он погиб в огне, когда произошла утечка топлива. Его цель звали Говард Старк. И он был другом Джеймса Барнса. Другой сон больше походил на фильм ужасов с разбросанными по свежевыпавшему снегу останками тела женщины среди обломков вертолета. Он помнил ее. Он не хотел, чтобы его возвращали обратно…       Его рвало еще несколько часов после того, как он с криками проснулся.       Но хуже всего было, когда он не спал, но все равно видел чьи-то лица, слышал отдаленные голоса. Он больше не мог различать, где сон, а где реальность. Он терял контроль.       Совсем недавно он застыл в местном магазинчике с хлебом и пакетом молока в руках, потому что оказался вдруг посреди танцевальной площадки в каком-то клубе. Вокруг кружились пары, играл джаз, он слышал смех, вдыхал клубы сигаретного дыма, смешанного с нотками алкогольных паров, а потом увидел юношу в отдалении. Он подпирал стенку, будто чувствовал себя среди веселящейся толпы не в своей тарелке. Захотелось подбодрить его, обнять и увести подальше, туда, где безопасно, где тепло и не дует из каждой щели, где он не затеет очередную драку в бессмысленной попытке доказать… Что? Откуда пришла эта мысль? Невысокого роста, тоненький — хлопнешь — переломится, с копной волос пшеничного цвета, он смотрел в пол, не зная, куда себя деть, и казался таким же лишним здесь, как и сам… «Баки!» — его сердце пропустило удар, когда парень поднял голову и с улыбкой посмотрел прямо на него своими небесно-голубыми глазами. Такими же, как у капитана Америки.       Он выбежал из магазина, задыхаясь. И пробежал весь путь, не оглядываясь, до своего временного пристанища. В самом начале своих поисков он был в музее, видел фотографии и записи. Он знал, что Стив Роджерс был другим до введения сыворотки: меньше, часто болел, не подходил для тяжелой работы. Эксперимент изменил его тело, раскрыл способности лидера. Но выражение глаз осталось прежним…       Куда бы он ни пошел, Роджерс искал его и отставал всего на пару шагов. Скрываться с каждым разом становилось все труднее, особенно учитывая тягу капитана влезать в самое пекло без прикрытия. Он наблюдал издалека, убирал препятствия с его пути, если видел в том необходимость, и сам частенько мечтал наподдать ему по первое число за безрассудство. Но близко не подходил. Не мог. Не доверял себе. Когда он был Зимним солдатом, справляться с эмоциями становилось легче. Цель имела приоритет.       Видеть Стивена Роджерса таким, каким он был до сыворотки, пусть даже в качестве галлюцинации, походило на удар под дых стальной кувалдой. Непонятные ему чувства спутались в клубок и комом стали в горле, мешая дышать. Из них он опознал всего два: страх и желание защитить. От самого себя. Потому что Роджерс хотел вернуть Баки. Но Баки больше не существовало. Ни его, ни Джеймса Барнса, ни даже Зимнего солдата. Хотя на счет последнего он не был до конца уверен. Гидра трудилась над ним слишком долго. Некоторые из их программ он смог деактивировать, некоторые… нет. Агент не провалил ни одного задания. До капитана Америки. Он все еще мог быть угрозой. А значит, не мог позволить солдату себя обнаружить. В тот день хлеб он выронил в магазине, а пакет молока сдавил так сильно, что содержимое вылилось на пол.       Наконец он нашел старую коробку, куда сгреб осколки зеркала. Желудок заурчал — необходимо было поесть. Он подошел к холодильнику и достал йогурт. Агент мог с закрытыми глазами разобрать и собрать автомат Калашникова, разбирался в современных видах оружия, электронике и кибернетике, но никак не мог освоить маленькую кухню с допотопной плитой и не работающей микроволновкой, которую сам же и сломал. Кажется, он знал, как называется то, что чувствовал — ирония. Первое время после своего исчезновения ему пришлось вспоминать, как ухаживать за всем телом, а не только за механической рукой. Оно нуждалось в пище и регулярном сне, его нужно было мыть. Гидра скармливала ему специальные коктейли, или же он ел вместе с одной из боевых групп, когда позволяли. Они решали, сколько он спал и где, если вообще спал. Это он помнил. Но желал бы забыть… Голова кружится от слабости. Он хочет пить. Хотя бы чуть-чуть. Губы потрескались и еле двигаются. — Воды, — говорить почти невозможно: звук охрипшего голоса будто царапает горло. — Объект будет пить после приказа, — безразличные слова эхом отражаются от стен тесной камеры. — Пожалуйста, — слабый электрический разряд бьет тело через его оковы. — Объект не разговаривает без приказа, — сознание уплывает, но он все еще отчетливо слышит повторяющиеся инструкции…       Когда, впервые после побега, агент больше не смог игнорировать чувство голода, он купил хот-дог, но никак не решался его съесть. Сидел у фонтана в Центральном парке и смотрел на него, чувствуя, как остывает в руках теплый хлеб. Его тренировали терпеть боль и голод, его тренировали обходиться без сна сутками. Его заставили забыть, что такое страх. Он вспомнил. Когда Зимний солдат увидел, как бессознательное тело его противника падает в реку Потомак. И впервые нарушил прямой приказ.       Среди толпы людей в большом городе было затеряться легче, чем в тоннелях канализации и переходах закрытых станций метро, где он провел первые несколько дней после возвращения в Нью-Йорк, ожидая команду, которую Гидра могла послать ради возвращения ее собственности. Она забрала у него имя. Она забрала его воспоминания, стирая их раз за разом, отняла контроль над своим телом, превратила в оружие. Он обязан вернуть себе хоть какую-то часть себя.       Поэтому он с видимым усилием запихал в рот холодный хот-дог и еще долго не двигался с места, подавляя рвотные позывы, пока одна пожилая леди не обратила на него внимания и не поинтересовалась, не нужна ли ему помощь. Он растерялся, потому что не знал, как реагировать на проявление участия (доброты?). Не помнил. Ничего не ответив, он мотнул головой и отправился подальше от людей.       Со временем процесс поглощения пищи перестал казаться запретным и болезненным. Но вкуса он все равно до сих пор не чувствовал. Поэтому осушил бутылку с йогуртом в несколько глотков и отправил ее в коробку к осколкам зеркала. А спустя секунду подали сигнал датчики движения на лестнице, ведущей в подвал.