Эй, Грейнджер!

— Эй, Грейнджер! А в тебе что-то есть. — Сомнительный комплимент, Фредерик. Рыжего передернуло. Только мать называла его полным именем, и обычно это не предвещало ничего хорошего. — Но все же комплимент, — с широченной улыбкой сказал парень. — Ну и грубиян же ты, — резко захлопнув книгу, ответила Гермиона. Она не успела толком подняться с места, как рыжий, крепко схватив ее за руку, потянул вниз. — Постой, Грейнджер, — серьезным тоном произнес он. — Пойдешь с нами в Хогсмид? — Извини, Фредерик, у меня очень много дел. Она резко выдернула руку и быстрыми шагами направилась прочь. «Каков нахал», — думала Гермиона, а ладонь почему-то приятно горела. *** — Эй, Грейнджер. Я говорил, что ты самая добрая, понимающая, красивая девчонка Хогвартса? — Что тебе нужно, Фред? — прищуриваясь, спросила Гермиона. — Да еще и умная, к тому же, — улыбаясь, продолжил рыжий. — Я жду, — ее терпение подходило к концу. — Верни забастовочные завтраки, — умолял парень. — Ни за что! — взорвалась Гермиона. — Вы снова будете испытывать их на первокурсниках! — Только на слизеринцах, — заверил ее Фред. — Нет, — уже не так уверенно ответила она. — Ну, пожалуйста, — выпрашивал он. — Никогда, Фредерик, ни при каких обстоятельствах, — парировала Гермиона. — Ну и зануда же ты, Грейнджер, — надув губы, сказал Уизли, и, показав ей язык, отправился дальше, оставляя за собой аромат корицы и пороха. А девушка невольно вспомнила, что в кабинете у Слизнорта именно так пахнула на нее амортенция. *** — Эй, Грейнджер. Ты чего такая угрюмая? Это же свадьба, а не похороны. Флер явно не оценит твоего выражения лица. Порадуйся хоть тому, что рядом с тобой стоит такой красавчик, — уперев руки в бока, рыжий расплылся в улыбке. — Скажи мне только одно, Фредерик, твоим глупым шуточкам когда-нибудь настанет конец? — кипела Гермиона. — Никогда, — самодовольно отозвался Уизли. Ничего не ответив, она уже развернулась, чтобы уйти, но рука парня не позволила ей этого сделать. Незначительное прикосновение всколыхнуло в обоих странное пламя, отчего рыжий лишь сильнее сжал ее ладонь. В полумраке не было заметно, как порозовели щеки Гермионы. — Подожди, — отчего-то немного хрипло и серьезно проговорил Фред. — Я хотел сказать… Но его речь прервала большая серебряная рысь, извещавшая голосом Кингсли о падении Министерства. Мимолетное касание взглядов, полных боли, разочарования и невысказанных слов. — Прости, я должна… — она выдергивает руку и уходит быстро. Он смотрит с грустью секунду и убегает на поиски брата. Никто не заметил на ее щеке слезу, пропавшую в водовороте трансгрессии. *** — Тогда уходи, — кричал Гарри Рону. — Уходи. — А ты? Ты идешь? — обратился Уизли к Гермионе. — Я… Рон, я… Что она могла сказать ему? Что не пойдет с ним, что не ответит на его чувства, что уже давно сделала свой выбор и это вовсе не Гарри, а один из старших братьев Рона? Она не знала. Она не могла. *** Стены замка сотрясались от заклятий, от зла, находящегося внутри, от боли потерь. Во всей этой кутерьме непонятно было: где свой, а где чужой. Она очнулась от того, что кто-то поймал ее ладонь и резко потянул. Она врезалась в чью-то широкую грудь, и в нос ударил родной и далекий запах корицы и пороха вперемешку с пылью и пеплом. Она рефлекторно сцепила руки у него за спиной, он крепко сжимал ее в объятиях. — Гермиона, я… — голос сорвался, дыхание щекотало ее макушку. — Гермиона, я должен сказать… — Фред, — она прервала его. Она боялась. Отстранившись, девушка выпалила. — Фред, я должна помочь Гарри. Мы поговорим. Обещаю. Когда все закончится. Фред, я тебя… — но, оборвав себя, Гермиона вырвалась и побежала, слезы размывали грязь на щеках. А потом все закончилось, когда семейство Уизли склонилось в немой скорби над телом одного рыжего шутника. А у Гермионы в горле застрял крик, и колени отчего-то подкашивались. И не было больше войны и боли, друзей и врагов, да и ее самой, в принципе, больше не было. Она осталась лежать там, рядом с рыжим шутником, которому так и не решилась ничего сказать. А ровно через год Гермиона получила письмо, можно сказать с того света. Дело в том, что Джордж, разбирая ящики стола Фреда в «Вредилках», наткнулся на конверт, адресованный Грейнджер. Там было всего несколько строк: «Дорогая Гермиона. Если ты читаешь это, значит из этой войны мне не удалось выйти живым. Прости, я не смог сказать тебе раньше о том, что ты самая прекрасная девушка. И я счастлив, что удостоился чести знать тебя. Я люблю тебя, Гермиона Грейнджер.

Твой Фред»