Моралисты

Горький взгляд далекий тишину вспорол. Мерный томный выдох звучит рядом… Кто-то мимо пролетел, прошел, Отравив вокруг все сладким ядом. В темноте трепещет сердце и душа, Вьется стройный водопад желаний: Льются, вдох на выдохом дрожа, На подмостках яростных стенаний. И по телу волны жара пробегают. В горле сухо, лишь один песок. Поцелуи, словно выстрелы летают. То от скулы к шее, то в висок. Близость тел роднит былые чувства, Голову кружит, хочет уйти. Держится в пространстве криков буйство, Страсти здесь покой не обрести… Тьма кромешная сокрыла лица: Лед в руках, огонь — в глазах. В этом мраке, словно раненная птица, В удовольствии закон, как в небесах. Пылкость, страсть, костры и красный свет, Вкус вина в обоих грешных ртах — Встретить, не смыкая глаз, рассвет, С жаждой нежности в своих сердцах… Леонид Южаков.

      Окутанный сизым когтистым туманом, утренний город начинал пробуждаться к новому дню. Высокие крыши деловых зданий ловили солнечные резкие лучи, не двигаясь и не выказывая, ровным счетом, ничего. Ранние пташки, вставшие недавно люди, уже спешили на работу, в машинах рассекая серые полосы дорог. Лента солнечного света пробежалась по стеклу окна, своими цепкими руками попытавшись раскрыть веки девушки: Лэйн, с утробным хрипом прищурившись, подставила уязвимую сетчатку своих холодных глаз под распаляющие лучи солнца. Злостно выругавшись от секундной слепоты, она с разрывающим легкие кашлем присела на диване, на котором уснула вчера вечером, опустошив парочку бутылок вина тысяча восемьсот пятьдесят девятого года, — как символично, в год бунта против алкоголя! — и распив их в компании одной себя. Голова Лэйн была словно расколота пополам, чувство удушья сидело в песчаном и пыльном горле, девушка пробежалась взглядом по настенным часам и с досадой зашипела — была половина шести утра, а на съемки требовалось прибыть через целых два часа! Лэйн поцарапала ногтями бархат дешевого дивана, грустными глазами осмотрев россыпь пробок на черном ковре. Звоном по пустой квартире разнесся громкий рингтон телефона. Проклиная все на свете, девушка встала и начала искать трубку. — Психбольница на проводе… — кашлянула в динамик Лэйн хмельным голосом, моргнув и даже не удосужившись глянуть, кто же соизволил потревожить бедное бренное создание в это утро. — Лэйн?! Ты что, пила? Шесть утра! — насмешливым и противным голосом с толикой осуждения прокричали ей. Девушка скривилась, придерживая телефон плечом у правого уха, руками перед собой придушивая воздух, ставший для нее на миг образом той, которая осмелилась позвонить в столь ранний и паршивый час и радостно о чем-то сообщить. — Ты мне запрещаешь? — ядовито поинтересовалась Лэйн, падая на диван и закидывая одну ногу на другую. — Мамочка! .. — с такой же желчью в голосе добавила она уже тише, но достаточно, чтобы ее смогли расслышать и с ненавистью представить сожжение юного тела на костре. — Нет, что ты! — примирительно запищали в трубку. — Просто я хотела пригласить тебя на обед после съемок! Том любезно согласился угостить всех за свой… — девичий тонкий голосок счастливо дрогнул, Лэйн вывернуло наизнанку от слащавой интонации своей оппонентки. — За наш счет! — Круто! — отрывисто и с раздражением отчеканила почти по слогам Лэйн. Глаза ее заблестели от пламенной ярости, в груди встал шар напряжения, тлеющие до этого угли ненависти разгорелись вновь, с новой силой, от этого порыва ветра, от этой жажды похвастать. — А сказать этого на съемках было нельзя? .. — Оу… Я просто хотела поскорее с кем-нибудь поделиться этой новостью! — Элис, с-с-с… Свет мой! Бумага тебе в помощь! Причем тут я? Лучше настрочи два тома о своем Томе, а потом дай прочесть мне. Это будет гораздо более… М-м-м… Органично. — Лэйн сбросила звонок и с ожесточением и кровью во взгляде отшвырнула его в сторону, на мягкий черный ворс ковра. Квартира замерла в утренней канители посторонних шумов: работающая стиральная машина в уборной, звуки протекающего крана на кухне, разговаривающий перед диваном телевизор… Лэйн без сил откинулась на спинку мебели с выдохом и прикрыла покрасневшие от напряжения глаза. Внутри маленького тела клокотала обида, девушке хотелось кричать, но на это сил не нашлось, поэтому она гортанно зарычала, глотая с утра горькие и соленые слезы. Нос защипало, из глаз посыпались искры, все поплыло, потеря ориентации и тихий стон поражения — вот все, чем теперь довольствовалась бывшая мисс-Хладнокровие. «Наш счет! ..» — Лэйн получила удар в легкие, их прорвало взрывной волной, ошметками она украсила стены, кровь полилась из приоткрытого в диком вое рта, а затем, наотмашь, ей прилетело по лицу — до полусмерти ее сразили простые слова, которые вырезали из сердца все живое и человеческое. Девушка с пренебрежением фыркнула, утирая слезы, вздыхая и руки пряча в рукавах пиджака, снять который вчера вечером она не смогла и не захотела — грамотно сшитый пиджак до сих пор был в разводах грязи со съемочной площадки и источал тонкий и терпкий, приторный аромат духов Хиддлстона. Запах тела мужчины, смешавшийся с тонким шлейфом шелка и чернотой и затхлостью земли, вонзился в тонкое обоняние и чутье, запечатлелся в голове ярким воспоминанием о душераздирающем поцелуе, потопил остатки самообладания и убил яркие вспышки ревности в голове Лэйн. Она что-то зашептала, шевеля сухими и потрескавшимися, белесыми, умершими губами, и раскрыла глаза с призрачной подставной ясностью, чтобы попытаться убедить себя в начале нового дня. — Ну… — вздохнула Лэйн, с трудом и хрустом костей поднимаясь на ноги и направляясь в кухню, прихрамывая из-за подвернутой вчера лодыжки. — Погна-а-али… — с оттенком обреченности выдохнула, растянув момент на языке, она. Кухня встретила хозяйку молчанием, Лэйн быстро включила протекающий кран, чтобы ненадолго создать эффект присутствия, открыв холодильник, наклонилась и надолго зависла, соображая, зачем она держится за дверь. Холод валом повалил, окутав пунцовые щеки девушки. Она вяло взяла бутылку минеральной воды, купленную вчера после съемок, и, рывком выпрямившись, с силой захлопнула холодильник. Лэйн плюхнулась за стол и, открыв бутылку, залпом опустошила ее под звуки льющейся воды. Лед разлился в желудке, жажда утолилась, адский сушняк спал, захотелось прилечь и отдохнуть — девушка сложила руки на стол и, опрокинув на них ватную голову, зевнула; скрипнула ткань темного пиджака, мелкий дождь с силой ударил по окну. Внутри девушки воевали два фронта: одна ее часть желала выплеснуть свою нахлынувшую любовь на Тома, а вторая, более здравомыслящая и образованная, хотела поскорее забыть все, как страшный сон. Так было бы лучше для восприятия всего окружающего мира — не волноваться перед съемками, не дрожать от пылкой ревности и звона в ушах, не отворачиваться в робком стеснении, шепча себе под нос строки лиричных песен. Лэйн надоело чувствовать себя вторым лицом для Хиддлстона — он считал ее своей напарницей, простой актрисой, с которой он играет в новом фильме. Порой русские корни давали о себе знать, и девушка, как и вчера, напивалась до потери сознания и изредка принимала горячую ванну с лепестками сухих ромашек, и тогда ее маленькая квартирка на Бейкер-стрит наполнялась паром, и все окна запотевали, и капли воды стекали по ним, обнажая миллиметровые полосы ночного Лондона. Лэйн было неотрадно знать, что на экране ее чувства будут выглядеть естественно, живо, ведь они будут искренними, настоящими, неподдельными! Девушка со вкусом крови на языке понимала это, пыталась забыться. А Том… А что – Том? Том — актер, причем хороший, он сможет показать что угодно и как угодно! Для него это — игра, привычная с первых лет жизни, а вот Лэйн начала втягиваться в актерскую жизнь совсем недавно, окончив театральный институт. После его окончания, получив красный диплом, она отправилась в Лондон, окончив курсы по специальности переводчика. Трудностей с языком ничего не вызвало, а вот с устройством на работу, знакомством с новым миром — безусловно, да. Ей было трудно привыкнуть к новому часовому поясу, на кастинги сериалов она ходила сонная, как муха, зато ночью отрывалась и гуляла по городу, иногда ввязываясь в пьяные и шумные компании, а потом гуляя с ними до утра. Постепенно Лэйн привыкла к новому ритму жизни, свыклась с тем, что чужой город все-таки смог ее принять, снялась в парочке реклам, а потом и сериалов, ну и уж затем ее заметил режиссер фильма, в котором должен был сняться Том Хиддлстон. Она согласилась, не задумываясь, а уже только потом поняла, как ошиблась с выбором профессии… С тяжестью в сердце Лэйн каждый день добиралась до павильона, где проводились съемки, пешком: вставала пораньше, одевалась, собирала вещи и шла на студию, преодолевая день за днем сотни и тысячи километров расстояния. Девушка каждый раз, проходя мимо гримерки Хиддлстона, усмехалась и стучала по двери, быстро убегая к кофеварке, в другой конец павильона, чтобы заварить себе стаканчик ароматного «эспрессо». Затем Лэйн возвращалась в коридор, скрывалась за дверью своей гримерки, бегала по ней, глазами мечась по тексту и читая его с таким отчаянным и рьяным актерским мастерством, что позавидовать ей мог бы… Да никто, если честно. Ибо она не играла, а жила. И постоянный, неизменный стук в дверь прерывал ее репетиции, и внутрь влетала Элис, щебеча перечень новостей за утро, за день и за ночь: она всегда шумно восклицала приветствие с порога, разводя руки в стороны, и падала на первый попавшийся стул, закидывая ногу на ногу, складывая руки на своих тонких женственных коленях. Лэйн, постукивая пальцами по твердому столу, со своего угла смотрела на перевернутую кухню — открытая вода до сих пор текла, дождь бесновался за окном и крупными каплями пытался ворваться внутрь, стуча и грохоча, все нагоняло на мысли об осенней депрессии, предсонными слезами в подушку и страданиями от неразделенной любви. Девушка, ударив по столешнице кулаком, почувствовав, как головная боль начинает отступать, засобиралась на работу, ведь добираться она планировала так же, как и всегда — пешком. Лэйн выключила, наконец, кран, телевизор и стиральную машину, переоделась: надела узкие и тесноватые потертые джинсы и теплый свитер со стоячим воротом, растрепала свои короткие волосы, подровнять концы которых планировала сегодня, пару раз сбрызнула свою шею старыми советскими духами, выписанными на гонорар от фильма, выплаченный частично, закинула в рюкзак казенный поношенный костюм в грязи и, заскочив в черные мокасины, с ветром выпорхнула из квартиры, заперев ее со звоном ключа в скважине. Улица встретила ее шквальным ветром и проливным дождем, но Лэйн будто бы и не заметила этого, быстро переходя на бег и несясь вдоль по улице. Озлобленные капли ливня хлестали ее по лицу, тягали за открытые покрасневшие от холода руки и шею, ветер добивал, пробегая завершающими ударами, коронными и самыми тяжкими для щеки, ушей и носа. Встречные пешеходы не узнавали в ней очаровательного взгляда с хитринкой и вьющихся отросших волос с темными корнями с заявленного промо-плаката к фильму. Обаяшка-Лэйн Уоллисон, всегда играющая положительных персонажей, стала холодной, черствой и замкнутой в себе личностью, не разменивающейся на пустяки, не лезшей в карман за словом и просто любившей черный юмор с сарказмом. Все реже она посещала привычное излюбленное кафе через два квартала от ее дома, больше не радуя посетителей и редких фанатов своей обворожительной, сногсшибательной улыбкой. Все чаще ее стали замечать в супермаркетах за покупками вина: Лэйн скупала абсолютно все бутылки, то ли почувствовав свободу и отсутствие удавки бедности на шее, то решив испить каждый уникальный вкус, насладиться с ним и посмаковать ее под музыку Вивальди. Вся ее жизнь стала сущим райским адом, сопротивляться которому было желание, но не было сил — видеть того, кого ты любишь, иметь возможность прикасаться к нему, целовать его, через свою якобы игру демонстрировать реальные чувства и эмоции, силясь запретить сердцу мечтать… До вчерашнего дня Лэйн думала, что все это было не фильмом, а хорошо отрепетированной жизнью, фрагмент которой девушка проживала в студии дубль за дублем, то нечаянно запарывая его смехом в плечо Тома, то нарочно, чтобы повторить момент и попытаться запомнить его, зарисовать в своей голове как можно более ярко и точно, дабы в ночной тишине своей квартиры всхлипывать, вспоминая каждую мелочь. Девушка проскочила на красный свет светофора и чудом не попала под колеса школьного автобуса, водитель которого ударил по тормозам в последний момент, в последнюю, возможно, секунду и шанс на жизнь для грешной, забредшей в дебри сказочно выматывающей любви. Лэйн была занята своими мыслями, почти не смотрела под ноги, пару раз даже успела споткнуться и чуть не упасть, носом проскользнув над бордюрами и холодным мокрым асфальтом. Она опомнилась только тогда, когда глаза ее скользнули по стеклянным дверям павильона, за которыми собрались и актеры, и вся съемочная группа, и режиссер. Девушка превратно посмотрела на стоянку рядом со зданием — машина Элис была припаркована неподалеку от мусорных баков, что означало присутствие на съемках и Тома. Лэйн гордо вздернула подбородок, надела на мокрое испещренное каплями дождя лицо маску эгоцентризма и безразличия, крайняя степень которого выказалась в одной изогнутой брови и надменно прикушенной губе. Она быстро зашла внутрь, не став мокнуть под дождем, ведь вся одежда, какая была на ней — теперь стала на пару фунтов тяжелее от дождя. Никто не обратил на нее особого внимания, потому что она старалась его к себе не привлекать специально, по причине своего жалкого мокрого видка. Девушка быстро прошмыгнула к кофеварке и, дожидаясь, пока кофе сварится, закатив глаза, стояла, припавши к стене мокрой спиной. Сделав глоток кофе по его завершению, она поправила волосы и направилась к своей гримерке, в этот раз почему-то не став стучать в дверь Хиддлстона. В одной руке держа кофе, а в другой — расстегнутый рюкзак, она спиной толкнула дверь и махом головы откинула мокрую челку с глаз. Заслышав за спиной стихнувший женский смех и мужской шепот, она резко обернулась и с застывшим ужасом в глазах увидела то, что видеть с утра в таком виде настроения ей было противопоказано категорически: на столе, прямо перед зеркалом, сидела, раздвинув ноги и задрав шелковую юбку черного платья, Элис — она смеялась в шею Тома, державшего ее за бедра около себя. Стакан со всплеском и хрустом разлетелся по полу, обнажая клыки разлившегося кофе перед ногами Лэйн, рюкзак приземлился рядом, рот девушки раскрылся в беззвучном крике, она обмерла и застыла на месте, не двигаясь и не дыша. Сердце ее было готово взорваться и разлететься по стенам этой комнаты всей той болью, что сейчас вскипела в нем, пробив грудную клетку. Брови Лэйн задрожали, тело затряслось, она, преодолевая тупую стучащую боль в висках, прикрыла глаза на выдохе, сглотнув громко и с нерешительностью. — Простите… Простите! Простите… — зашептала она, прикрыв лицо веером тонких пальцев. — Лэйн!!! — заверещала Элис, даже не пытаясь оттолкнуть от себя мужчину. Хиддлстон отстранился сам, по собственному желанию, смотря оборванным взглядом на капли влаги, стекавшие с неровных концов челки девушки. Он виновато опустил глаза, чувствуя, как стук ее сердца наполняет комнату, как ей становится тяжко и гадко, противно и низко. Элис спрыгнула со стола, оправила платье и снова обратилась к Лэйн своим противным высоким голоском. — Привет!!! — Да, — неопределенно подтвердил Том, каясь за свою минутную слабость, пустым взглядом смотря на подтеки кофе на полу. Он рванул к двери, в резком желании здесь больше не оставаться. Протискиваясь мимо девушки, он невольно задел ее ладонь своей, а она отдернулась, отпрянув. — Я заварю тебе новый кофе! .. — Мозги себе завари… — с чернотой в голосе и голове выдохнула Лэйн, поднимая рюкзак. Благо, Том не успел расслышать этого. А, может, так было нужно. — Лэйн! — вырвав ее из уничтожающих мыслей, вновь заверещала Элис, пощелкав пальцами перед застывшим в гневе и ярости личиком. — А? — оттаяла та, смутившись. – Что? — она перешагнула через разлитый на полу кофе и, подобрав рюкзак, смахнув с волос набежавшую воду, направилась к своему рабочему месту, к столу и зеркалу с лампочками, пока еще не зажженными и не разрезавшими полусвет своим рассеянным теплым ореолом. — Тебя не учили стучать?! — сердито сдвинув брови на переносице, ровные и нарисованные контуры которых немного потекли, спросила Элис. — Если ты не заметила — это МОЯ гримерка! — со злостью и пренебрежением выдохнула Лэйн, окинув комнату свободным жестом правой руки, повернувшись на секунду к девушке, чтобы увидеть в ее глазах отвращение и осуждение. Пхах, это кому тут петь об осуждении? Лэйн усмехнулась, демонстративно обтерев рабочее место влажными салфетками, а потом, смяв их, выбросила в мусорный бак. Элис затопала ногами, чуть ли не прыгая на месте от досады, ее каблуки от «Prada» стучали по полу с раздражающим стуком. — Да что с тобой?! — взвизгнула она, ткнув пальцем в Лэйн, в ее невозмутимый взгляд и спокойствие удава. — Ты изменилась! Что происходит?! — Просто я не люблю, когда в моей гримерке трахаются без моего ведома. — пар из ее ушей так и валил, яд в голосе смешался со сталью, внутри все кипело от обиды и ревности, но она усиленно делала вид, что ей плевать, просто плевать. — Мы не! .. — фыркнула Элис, оборвавшись и заткнув рот. Она сдержанно поправила свои черные длинные волосы, рассыпав их по плечам, чтобы не чувствовать смущения, и посмотрела на Лэйн с ясностью. По крайней мере, ей так казалось. — Мы этого не делали. И почему я должна перед тобой оправдываться? Мы — взрослые люди, что мы должны какому-то… — она вновь осеклась, но решительно окончила свою мысль: — Ребенку?! Лэйн не ответила, опустила голову и отвернулась. Ребенок? Ну да. Все такие взрослые, одна она ведет себя, как ребенок. — Обед в силе? — смягчившись, спросила Элис, уже не надеясь, что услышит согласие. — Обед в силе… — препротивным голосом передразнила ее Лэйн, не поворачивая лица и не показывая дрожи во всем теле. Не смотря на бушующий ураган эмоций внутри нее, девушка держалась довольно стойко, нападкам грусти и приступам депрессии не позволяя взять над собой верх. Она сделает это позже. Вечером. Дома как раз завалялось французское винцо. Лэйн включила лампочки на зеркале, немного успокоилась, глубоко вздохнув, и натянула на себя подобие улыбки. – Да, конечно. — Отлично! — на выходе бросила Элис, убегая. — Я зайду за тобой, когда будет время! .. Как только дверь за шумной бестией захлопнулась, Лэйн сорвалась, психанув: ее руки, еще недавно переживавшие атаки ножа на съемочной площадке, ударились о стол, голова врезалась в зеркало с хрустом стекла, сила удара была превышена в тысячи раз, многократно. На одной из ладоней до сих пор красовался бинт, забытый Томом и им же оставленный. Сдерживая слезы, девушка прикусила губу и зажмурилась. Стало паршиво, очень паршиво — лишний раз увидеть, как тот, кого ты любишь, любит кого-то другого — пытка не для слабаков. Выдыхать сквозь сжатые зубы, кривиться в показушной усмешке, делать вид, что тебе плевать и совсем все равно — Лэйн научилась этим трюкам в рекордно короткие сроки, иногда, как вчера, не выдерживая и срываясь на бутылках вина, пробки от которых уже почти заменили ковер в простой квартирке. Стук в дверь заставил ее измученное тело встрепенуться, она выпрямилась и, утерев проблески слез под глазами, повернулась на шум: — Войдите! — и вошел Хиддлстон. Держа в руках, в своих стройных, жилистых, с проступающими венами и костяшками руках стакан ароматного «эспрессо». Поставив напиток, дымящийся от своей обжигающей жары, на стол, рядом с девушкой, Том стал ждать, смотря то на отражение в зеркале, то на свои ноги. Смотреть на Лэйн ему совершенно не хотелось, ибо он поймал ощущение напряжения между ними. Впрочем, он улавливал его и раньше, просто не придавал этому особого значения – ну, знаете, не было времени, повода над поведением подумать, над поступками, словами… Том тяжко вздохнул, когда Лэйн безмолвно обожгла свои губы и язык в жадном глотке. — Я обещал тебе кофе. Нравится? .. — Нет. — соврала девушка. Или не соврала? Она сама не знала, было ли это жестом от чистого сердца и с чистыми порывами, или же Хиддлстон опять решил позабавиться и поиграть на чувствах окружающих его людей. Он любил изводить остальных, сам того не зная. Правда, это немногим даже имело удовольствие нравиться, только вот Лэйн в число этих мазохистов не входила — ей было ужасно противно от самой себя, от своих внезапно вспыхнувших ярким заревом на ярком фоне обыденной жизни чувств. — Что ж… Ждем тебя на обеде! — чирикнул он на прощание, скрывшись стройным силуэтом в очертаниях двери. Лэйн, оставленная в голой тишине, клацнула зубами и стала готовиться к съемкам — не в ее интересах было заставлять работодателя ждать. Винишко само себя не купит! Нацепив на себя грязный испачканный костюм, она поспешила на съемочную площадку — Том уже во всю отрабатывал дубль с прыжком на корабле, после чего он, как и обычно, бежал на камеру, смотря в объектив с таким внутренним противоречием, что все внутри переворачивалось и ухало. Девушка прошмыгнула к группе стажеров и затесалась между ними, ухватив свободный стул: приземлившись, девушка стала смотреть за игрой британца, изредка закусывая губу и разглядывая его безупречный, впрочем, как и всегда, внешний вид. Сегодня Хиддлстон блистал: на нем был черный кардиган, v-образный вырез которого заставлял сводить колени вместе и вздыхать совсем сладко и трепетно, черные простые брюки и такие же классические туфли. Волосы он прибрал открытым и вольным жестом, скрываясь куда-то во мрак за пределами площадки. — СТОП! — в рупор выдохнул режиссер, когда камера отсняла пейзаж и совсем растерянное голубое небо. — Снято! Следующий дубль — триста тридцать третий — «Поцелуй в грязи»! Уоллисон, на площадку! Лэйн послушно засеменила к декорациям, где «папарацци» уже приготовились влезать в кадр и мешать «воссоединению» сердец. Она, отлично помня, что ей нужно делать, заняла исходную позицию, из которой должна была бежать вперед, и стала ждать, когда к игре подключится Том. Режиссер его не торопил, никто его не торопил — он в очередной раз зажимал в углу Элис. Или она его зажимала — Лэйн не хотелось разбираться в этом, не было нужды. Какая разница, если это все равно происходило?! Вообще, она думала, что они встречались довольно короткий срок времени, чтобы вот так при всех шифроваться в закоулках. Где-то в середине съемок, когда усердно и активно работал Бейл, Том заявился в павильон в обнимку с Элис, и с тех пор они везде ходили и ездили вместе: ели, пили, спали… Элис. Элис Купер — ей было тридцать лет, но она вела себя, как абсолютно глупый, несмышленый и безответственный ребенок. Может, это было потому, что всю жизнь ее обеспечивал отец — шоколадный магнат всея Колумбии. Как правило, Элис занималась кинематографом лишь ради увлечения, как работу она не рассматривала этот вариант ни под каким углом. Может, поэтому ей давали играть сухих и бесчувственных обиженных женщин, которые гневаются на жизнь и плюются кислотой на каждом шагу. Элис была красивой — стройной и высокой; с модельной внешностью она прекрасно уживалась в Лондоне, подрабатывая на фото-сессиях и съемках для модных журналов. Она была похожа на куницу — черная, юркая, проворная и имевшая милое, смазливое личико. Встретив ее на улице, вы бы ни за что не сказали, что ей тридцать лет — она занималась спортом, была вегетарианкой, на ночь пила кефир и всегда вставала в семь утра. Если честно, все в ней было идеально, кроме голоса — слушать ее было пыткой, достойной фашистской Германии… Лэйн выдохнула с толикой сожаления, сегодня она хотела выложиться на все сто процентов, даже на двести, если б позволило психическое состояние, чтобы вечером откупорить и опустошить пару бутылочек французского вина, купленных на прошлой неделе. — Э-э-эй! .. — мягкая и большая ладонь приземлилась на плечо девушки, она обернулась, оторванная от внешнего мира туманом своих мыслей. Хиддлстон улыбнулся. — Мы начинаем. Лэйн согласно закивала, вместе с мужчиной сделав шаг назад. — Текст все повторили? — режиссер пристально посмотрел на смеющегося Тома, тот лучезарно улыбнулся. Девушка неловко сморщилась, почувствовав на миг себя лишней. Хиддлстон кивнул, тоже вставая в позицию. — Все по сценарию! Щелкнула хлопушка. — МОТОР! Save The Earth: The Beginning! Дубль триста тридцать третий! Зажглись, вспыхнули, стремительно и сильно, софиты, осветили декорации, выстроились в ряды стройные тени на зеленых стенах, Лэйн рванула вперед, Том помчался следом. Обреченность была в каждом шаге, на которые отдалялась она от мужчины, и смутное, странное чувство терзало сердце, пока она ощущала, как смыкаются на запястьях худые пальцы — Хиддлстон вновь повалил ее в грязь, наседая сверху, как якорь корабля на морское дно. Силясь вырваться, вжившись в роль, — по естественным причинам, — Лэйн отворачивалась и брыкалась, как непослушный ребенок, как рыба, пойманная в сети, как муха, схваченная в липкую паутину. Ей было трудно сдерживать свой гнев, она хотела поскорее убраться отсюда, как только поняла, что день будет провальным, потому, что начало его было ужасным, убивающим, разрушающим… Том потянулся к ее губам, закрыв глаза — все произошло в один момент: он целовал ее, как последнюю вещь, что осталась у него в этой жизнь, как последний луч света, как последний глоток живительной воды, как последний вдох… — Какого черта ты творишь? .. — снова обжигающе шептал он на ее красное ухо. И Лэйн сглатывала слюну, с жаром смотря в его глаза. И, осознанно тянувшись навстречу, она целовала его, что совершенно противоречило сценарию, что совершенно противоречило ее внутреннему состоянию, девушке было плевать: хотелось, и все. Она забинтованной рукой схватила его за волосы, начала властвовать над его ртом, жадно и со вкусом целуя его тонкие губы, пуская в ход язык. Хиддлстон знал, что такого задумано не было, но достойно подыгрывал и отвечал на поцелуй. — Я ведь… люблю тебя… «Репортеры» начали сыпать вопросами, по сценарию на которые никто не обратил внимания. Том с шипение отстранился, с дикостью в глазах пытаясь отдышаться и смотря в глаза Лэйн. Она трепетала. Все в ней желало выплеснуться наружу от этих простых, пусть и фальшивых, слов. Камера сфокусировалась на их лицах. Напряжение между актерами достигло своего пика: девушка злилась, обращая свою немую злость в отличную игру и актерское мастерство. Кровь стучала в висках, адски хотелось пить, в горле будто прошлись наждаком, язык засох, все мысли спутались в комок, зрачки расширились, ресницы на веках задрожали, в глазах засверкали влажные слезы, участился пульс и дыхание. Лэйн выдохнула, зажмурившись, а потом резко раскрыла глаза, из которых по слезе скользнуло с гладких покрасневших щек, облизнув губы. Том беспрерывно смотрел в ответ, не дыша, не двигая ни руками, ни остальным телом. Внутри него паром клубился неприятный осадок от поцелуя, он почему-то чувствовал грусть девушки, ее отчаяние. Утром, встретившись с ней взглядами, он словил удар тока, а сейчас, когда прошло минут сорок, до сих пор старался все обмозговать и обдумать. — Я тоже… — вспомнив слова, выдала Лэйн, хватая Хиддлстона за лицо и вытягивая шею к нему навстречу. Они вновь встретились губами, и это вызвало в мужчине всплеск, бурю, порыв ветра, шквал запатентованных эмоций — правда, он не знал, куда же следует их отнести — к любви, к симпатии, к страсти, или вообще к равнодушию. Том улыбнулся, искренне, нежно, прервав поцелуй. — Я тебя… — начал он. — Не отпущу. — за него договорила Лэйн. Грохот аплодисментов обрушился на съемочную площадку, хлопали все, даже режиссер, обычно скептично наблюдавший за работой остальных, не хлопала только Элис — она стояла в углу и с рьяной ревностью смотрела на то, как Том черпает из взгляда Лэйн свое вдохновение. Поправив свои черные завитые волосы, Элис двинулась вперед. — Дорогой? — она потыкала носком туфли в бок Тома. Тот неохотно оторвал взгляд от Лэйн, закашлявшись. — Идем, поможешь мне переодеться… — она хитро сверкнула глазами, Лэйн скривилась, сжав зубы до скрипа, услышав который, Хиддлстон замер. Но в ту же секунду вскочив на ноги, он пошел вслед за Элис, все время оборачиваясь на Лэйн, застывшую пластом на полу, лежавшую и тяжело дышавшую. Девушка сжалась в комочек, закрыв глаза. К ней подошел режиссер, сказал, что нужно будет переснять пару дублей с конца фильма, сказал пойти отмыться от крови на руках и сменить повязку. Лэйн так и сделала: она пошла к медпункту, где снималась постельная сцена, с сожалением выхватила из ящика первый попавшийся на глаза бинт и побежала в туалет. Закрывшись на ключ, она первым делом включила проточную ледяную воду и сделала пару больших глотков, чтобы осушить жажду внутри разгоряченного тела. Затем она намочила волосы и прилизала их назад. Сорвав с ладони старый бинт, девушка с сожалением посмотрела на порез от осколков бокала — реалистичность съемок… Лэйн принялась наматывать на руку бинт, попутно смачивая затянувшиеся порезы водой, чтобы заставить кровотечение появиться. Но крови не было, как и эмоций внутри этого пустого сосуда. Все было вылито. Вылито в лужу. Она вздохнула, закончив. Нужно было возвращаться к работе. Последние пару часов, до прямого и обязательного окончания рабочего дня, Том провел как в тумане: он все делал и говорил на автомате, даже не задумываясь о том, правильно ли это, хорошо ли это… Мужчину душило чувство вины перед другом, перед товарищем, он не мог себе простить, как будто близость между мужчиной и женщиной — это таинство, на время съемок которого был достоин только лишь он и Лэйн. Хиддлстон прекрасно помнил, в красках, в подробностях, ту сцену в медпункте, перед приземлением корабля — все было нежно, чувственно, каждый дышал только этих холодным острым воздухом, каждый смотрел в глаза друг друга, и это имело свой шарм, свое очарование, свое обоснование — прикосновения, взгляды, вдохи… Том снимался тогда, теряя контроль и иногда забывая текст. Он импровизировал на ходу, пытаясь сочинить в своей голове слова более прекрасные и искренние, способные сплести его тело и тело Лэйн еще больше, теснее, плотнее.. Этого он тогда желал? Ее тела? А душа? Что — душа? Лэйн не говорила с ним вне съемок после происшествия, случившегося неделю назад: Том, пьяный и накуренный, завалился к ней домой и начал приставать. Девушка тогда оборонялась, ей пришлось отвесить актеру сногсшибательный, в прямом смысле этого слова, удар, от которого Хиддлстон вырубился и проспал на полу в прихожей до утра. Потом он ушел, тихо собравшись и не став будить девушку, закрывшуюся в ванной со скалкой. Том не осуждал себя за содеянное, он только искренне не мог понять, почему в тот вечер он, напившись, заявился к Лэйн, а не к Элис… Не мог мужчина втолковать себе, разжевать, почему он, человек, который нашел себе спутницу — красивую, «умную», успешную девушку, — приехал в два ночи к своей коллеге по работе. По жизни. По жизни или работе? Хиддлстон опустошенно выдохнул, отвернувшись от противного ему сейчас собственного отражения: они лежали на полу гримерки, ее гримерки… Может, именно поэтому, раздетый до гола, он чувствовал себя неуютно и зябко? Может, поэтому ему хотелось порвать себя на части и закурить, чего он не делал никогда в жизни? Элис в блаженстве лежала рядом с ним, мурлыча. Мужчина широким жестом приобнял девушку за плечи и, развернув к себе, посмотрел в ее глаза. — Что-то не так? — участливо поинтересовалась Элис, целуя его предплечье и быстро вскакивая на ноги. Она стала натягивать на себя белье, кружевное и черное, которое до этого скрывало ее шелковое платье. Одевшись, Купер присела на корточки рядом с Томом, прикрывающимся своими брюками. — Ты тоже изменился в последнее время… — Тоже? — удивился Хиддлстон, одеваясь. Элис кивнула. — Ты не заметил? — спросила она, расчесывая и поправляя волосы. — Лэйн стала нервной, замкнутой в себе… Грубит мне, хамит! Кричит на меня! Откуда в ребенке столько злости?! Ей всего девятнадцать! — всплеснула руками Элис. Том пожал плечами, поднимаясь на ноги. Он мельком глянул на настенные часы и присвистнул. — Собирай всех, кого пригласила, и идите на парковку — через тридцать минут будут подавать обед на забронированные столики! — Хиддлстон с тяжелой душой прикрыл дверь и вылетел из гримерки Лэйн, направляясь к стоянке. Его тяжелый, сочащийся из-под грусти взгляд был убийственным, мужчина не заметил, как с кем-то столкнулся. — Простите, нужно быть аккуратнее! .. — на автомате выпалил он. Повисла пауза, Том смотрел в свои ноги, думая, пару минут, а потом соизволил поднять голову к тому, на кого натолкнулся — это была Лэйн, и брови ее вновь дрожали, как и губы, теперь раскрытые так невинно и мило. Хиддлстон проследил за взглядом девушки до двери гримерки, затем на себя, свои растрепанные волосы, поправил их и сглотнул, ожидая бури. — Он просто сидел там, просто сидел… — как заговоренная зашептала Лэйн дрожащим от слез голосом. Она рванулась вперед, толкнув Тома плечом, ворвалась в гримерку и, увидев Элис, как ни в чем не бывало сидящую на столе, закрыла рот и глаза. — О! Лэйн! — приветливо своим верещавым голосом выдала та. — Я как раз хотела позвать тебя на обед! Ты поедешь в этом? Переоденься! Лэйн без слов, сверкнув металлом в глазах, выставила Элис за дверь, хлопнув ею напоследок. Слезы сами лились из глаз, на зеркале были следы от пальцев, запотевшие участки, ковер на полу был смят, в дальнем углу валялся носок Хиддлстона. Подняв его дрожащими трясущимися руками, Лэйн обессилено упала, раскинув ноги и руки в стороны, стала дышать глубоко и размеренно, пытаясь остановить поток, волну ненависти, загорающуюся в ней с новыми силами. Самообладание таяло на глазах, контроль, подчинение — все было утеряно, скинуто в бездну с огромной скалы. И это пугало, потому как некому было вернуть назад, в нормальный мир! .. Девушка слышала, как Элис скреблась за дверью, но не хотела ничего менять, ничего решать и ничего говорить. Она молча переоделась в свою одежду и, накинув на плечо рюкзак, с мыслью о том, что пойдет до конца, вышла из гримерки. Вся съемочная команда начала расходиться, Купер под локоть толкала Лэйн к выходу, попутно рассказывая о совместных планах с Томом на уикенд, то ли пытаясь отвлечь, то ли пытаясь заставить завидовать. Получалось плохо, Лэйн слушала ее вполуха, глядя на стеклянные двери, за которыми опять бушевал ливень. Элис накинула на плечи пальто, запахнула его и обмоталась поясом, выходя на улицу. Лэйн не стала ничего делать — потому что не было ни куртки, ни зонта — только теплый свитер и отсутствие здравомыслия. Том подъехал к крыльцу на красном «Феррари» Элис, вылез из машины, кутаясь в стоячий ворот своего пальто болотного цвета, и посмотрел на девушек совершенно рознящимся взглядом. Элис показалась ему холодной, Лэйн — горячей. Он подозвал их рукой, открыл для каждой, как истинный джентльмен, двери, потом их прикрыв. Машина с визгом колес стартанула, Том выжал полное сцепление, прикусив губу. Ну, погна-а-а-али…