Моралисты

На обетованной земле, Где каждый волен с толком жить, На все века запрет один: Нельзя, по правде, не любить. Пусть будет стар, Пусть будет млад Любви прекрасной аромат, Но он хотя бы должен быть. И, чтобы волком не завыть На одинокую луну, Белеющую в небосводе, Обязан человек любить В смятении, в радости и в горе. Чтоб каждый день весной дышать И видеть пред глазами свет, Раскаяться и полюбить Обязан каждый человек. Любить — не слово, не игра, И не набор обычных букв. Это в сплетении имена И близости священный дух. Пусть будет зол, Пусть будет рад Найти в любви мильон отрад Забредший грешник в темный мрак. И звуком станет смех любой, Подобный музыке чудной. И улыбнется войне мир, Попросит это прекратить. Война отступит, полюбив, Чтобы смертей не натворить. Пусть опытен боец, Пусть - нет, Вступивши на тропу любви, Ведь в этом деле не ответ, Сколько умел, а сколько - нет. И сколько б не был храбр ты, Дар речи всякий потеряет, Познав любовь, испив сполна. Из-за нее мы и летаем, И поднимаемся со дна. На обетованной земле, Где править нужно лишь любви, Одни нашли свою любовь, Другие — все еще в пути… Леонид Южаков

Меня качнуло к стене вместе с кораблем — видно, дыра в пространстве или еще какая напасть. Уперевшись руками в спину полетевшего следом за мной Тома, я сдавленно выдохнула, оказавшаяся придавленной с обеих сторон. Мужчина хрипло попросил прощения и поспешил подняться на ноги. Как только он оторвался от меня, я сползла вниз по стене, выпуская воздух из груди через сжатые зубы вместе с больным шипением. Хиддлстон поспешно опустился на колени рядом, с сердобольным человеколюбием заглядывая в мои глаза взглядом совершенно озабоченным и крайне обеспокоенным. Корабль еще раз тряхнуло, моя голова ударилась о стену с гулким шлепком, Том снова придавил меня всем телом. — С-с-с… — воздух снова начал вылетать из моего рта с шипением и совершенно неконтролируемо. Мужчина, каясь в плохой балансировке и равновесии, не убирал рук, что обхватили мои плечи. Он прижимал меня к своей груди, словно боялся потерять и отпустить, наверное, поэтому от него шел такой мощный поток тепла и переживаний, подхватив которые, я тоже добавила в поведение немного сумасбродного торжественного трепета. — Тома-а-ас… — по слогам еле вымолвила я. — Да? — он посмотрел на меня, и в этот момент я почувствовала себя жертвой плохого сериала — слишком много пафоса и бантов, излишней нежности и изощренных ухаживаний. Подкат-откат — вот это по-нашему. Я пихнула его в грудь. — Ты меня раздавишь! Хиддлстон лучезарно заулыбался, поудобнее усевшись напротив меня. Я вздохнула с облегчением, ощутив свободу действий. Он смотрел на меня обеспокоенно и с некой опаской за мою сохранность, но мне до этого не было дело, голова моя была занята другим, совершенно другим — нежным и смазливым поцелуем на кухне. — Прости, — в последний раз сказал Том, перед тем как умолкнуть и молча уставиться в мои глаза. Серость и мрачность его тяжелого взора уперлась в меня, почти разрубив одним взмахом угольных ресниц, зрачки его были сужены, стальная, блестящая радужка не сводила с меня пристального взгляда, я не знала, куда себя деть. Губы мужчины что-то зашептали, я несколько раз моргнула, чтобы смахнуть всякое наваждение, и с ясностью посмотрела на актера. Хиддлстон был по-праздному прекрасен в этот день — простой темный кардиган на голое тело, треугольным вырезом обнаживший прелестную шею и изгиб острого кадыка, простые и лаконичные выглаженные брюки, приоткрывшие вид на серые носки и начищенные до блеска кожаные туфли. Том элегантным движением руки убрал пряди спутавшихся волос назад. — Лэйн! — с торжеством начал он, и все внутри обмерло в священном трепете. Нет, не продолжай, не говори того, что хотел сказать. Забудь это и никогда не вспоминай. Это сон. Прекрасный сон. — Когда мы вернемся на Землю, я хотел бы, чтобы ты… — стуки моего сердца, казалось, наполнили спортзал сверху до низу, тяжелое и рваное дыхание, стучащая в висках кровь, застывшее бледное лицо, словно белая простыня, одеревеневшее вмиг тело. — Осталась со мной. — твердо и решительно Том поставил точку в своей краткой речи, и я с громким выдохом откинулась к стене, запрокинув голову и прикусив язык. — О, Асгард всемогущий! .. — шелестом листьев проговорила я, зажмурившись. Почему я? Почему?! За что опять бьется мое сердце? За что?! — Это значит ''да''? — со смешком спросил Хиддлстон. Я замотала головой. - Нет? .. — совсем безлико выдохнул он. Опустив тяжелую голову, я устремила взгляд в пол, задержав холодное дыхание в груди. Но слезы сдерживать было нельзя — хриплые всхлипы и обрывистый вой иногда вырывались из меня с отчаянием, с тем отчаянием, с каким люди расстаются с жизнью, с каким они теряют своих близких, с каким забирают жизни сами. Стало адски тяжело сказать хотя бы слово, раны на запястьях как на зло зачесались, пришлось засучить рукава. Почесывая порезы с прикушенной губой, я пустым взглядом всматривалась в ворс махрового ковра и не понимала, почему это бремя выпало на мою долю. Том с монотонным молчанием, словно скованным из гранита, неотрывно следил за мной напряженными ярко-серыми глазами. - Ну? — он осмелился прервать гнетущую тишину, разорвав оковы сцепления. Меня всем телом передернуло, с усилием вздохнув и выкинув из головы ненужные, мешающие и отвлекающие мысли, я подарила Хиддлстону простую улыбку. — Томас Уильям Хиддлстон! — намешав в голос серьезности и наигранной сердитости, строго сказала я. Он, рассмеявшись, откликнулся. — Да? .. — его взгляд с поволокой заставлял все внутри сотрясаться и грохотать. Он придвинулся ближе, слишком близко. Так близко, что мы едва не касались кончиками носов. Я громко, с чувством сглотнула. — На Ваше предложение я отвечу… согласием! — твердо, смело, решительно и непоколебимо заявила я, уличив мужчину в широкой и светлой улыбке. Он не обнял меня, не попытался поцеловать, просто с легкость смотрел в мои грустные, щенячьи глаза, и ждал, размеренно и со спокойствием дыша. Я пригубила немую и эффектную паузу и подалась вперед, расправив плечи. Поцелуй вышел неуклюжим, почти кукольным, будто бы наши тела были железными, и управлять ими было до жути и скрежета в зубах сложно. Я уткнулась носом в его щеку, уголки наших губ со скрипом соприкоснулись, от этой деревянной картины мне сделалось немного веселее, и я улыбнулась, переведя поцелуй с мягких губ на шершавую щеку Тома. Он разочарованно, но с улыбкой что-то промычал, когда его ладони сомкнулись наручником на моих запястьях. — Я так рад… — растягивая каждую букву на алых, сахарных, медовых, конфетных губах, прошептал Хиддлстон. Он завел мои руки за голову, один за другим срывая с шеи ласкающие и зовущие касания носом и краями губ. Обводка. Изгибы. Силуэт. Все было идеальным и таким чарующим в этот ранний дневной час, неприкрытое коварство совершенства в этом полумрачном спортзале. Мое тело горело от каждого прикосновения, отдаваясь гулкими, раскатистыми, словно гром, узлами наслаждений и сладострастного вожделения в низу живота. Том был распален не меньше меня, он содрогался, не в силах оторваться от моей красной и измученной шеи, не давал мне пошевелиться, властвовал и принижал. — Лэйн, ты знаешь, это лучшее признание в моей жизни… — он с жаром выдохнул в мои губы. — Какое признание? — непонимающе я остановила взгляд на его шее, жалея, что он остановился сам. Хиддлстон, будто бы кот, расплылся в ехидной, низкой, гаденькой, но такой провокационной и сексуальной ухмылочке, что дыхание перехватило, и кровь в жилах забурлила с новым приливом сил. — Это… — он прильнул к моим губам, быстро и жадно, начал кусать и рвать их, не сменяя темп на нежный, пока не вырвал из меня глухой и едва слышный стон. Я прогнулась в спине прямо навстречу мелко дрожащему телу Тома, он резко и быстро начал сдирать с меня одежду. Прорыв, я выдохнула в водолазку, когда Хиддлстон сдергивал ее, а затем он снова вовлек меня в непрерывный поцелуй, избавляясь от одежды. Огонь внутри меня пылал все ярче, мужчина оставлял на моем теле укусы и засосы, кровоподтеки и нити слюнок, отчего складывалось впечатление, что он принял меня за еду, а не за девушку. Сдержанность, кажется, не тревожила более сознание Хиддлстона, потому как он, озверев в край, против моей воли стал сдергивать с меня штаны. Я не могла крикнуть что-то против, ибо рот мой был занят другим, а руки впились в волосы мужчины. Он был порядком, точнее, прилично возбужден, песок в его рту так и сочился в меня, горечь и ярость с толикой остервенения прокрадывались в мою голову через поцелуй, было приятно и противно одновременно. Кислород в который раз начал кончаться, и я, оторвавшись от Тома через его активное сопротивление, закричала. — Пусти! Том! Пусти-и-и!!! Рассудок его, точнее, остаток, помутнел, казалось, что он меня не слышит. Я стала выбиваться активнее, пару раз заехав Хиддлстону в челюсть. Бултыхающаяся в глазах Тома безразличность к моим крикам пугала, он не отдавал отчет в том, что делал, он просто целовал и стаскивал одежду с моего испуганного, сжавшегося тела. — О Боже… — с отвращением к самому себе выдохнул мужчина, отскочив в сторону и распластавшись на спине. Он тяжело и без остановок дышал, раскинув руки. Грудь его вздымалась, зрачки были расширены. Не желая более оставаться с ним в одной комнате, я как можно быстрее оделась и тенью выскользнула за дверь. Все угнетало меня. Попытка изнасилования, столь явная и очевидная со стороны Тома, вызвала во мне шквал эмоций, переварить которые или переработать мое сердце и мозг сейчас были не в состоянии. Я быстро летела к гардеробной, к своему любимому шкафу, в котором я старалась держаться по возможности. Ноги я переставляла так быстро, как только могла, желая скорее унестись прочь от ненавистного теперь спортзала и испорченных воспоминаний. Достигнув гардеробной, я с хлопком двери кинулась опрометью к самому дальнему шкафу и якорем олегла на его дне, вытянув ноги вдоль стены. Пульс превышал норму многократно, сердцебиение не успокаивалось ни на секунду, в голове стоял шум, перед глазами был черный квадрат Малевича. Ничего и никого не хотелось, хотелось закрыть глаза и забыть события последних минут как страшный сон. Нет, я не верила, что Том мог, а, главное, хотел… Я выдохнула, натянув на лицо ворот водолазки, и закрыла глаза, перед которыми все еще пестро и резво проносились картинки из спортзала: перекошенное от возбуждения и легкой злости от моих отказов лицо актера, его раздутые ноздри, пышущие вожделением ртутные глаза, мокрые губы, напряженные мышцы шеи и опускающийся графичный кадык; грубость и резкость в движениях, опрометчивость, скорость, желание, сбитое напрочь дыхание, туман изо рта, пустой горящий взгляд, горячие и оставляющие после себя ожоги прикосновения… В сердце что-то кольнуло. Любовь, сломавшаяся о страсть… Ныло все тело, голова была расколота пополам роем мыслей в ней, тяжесть и приземленность завоевывали сознание. Бастион падал медленно и неохотно, не было желания засыпать, не разобравшись в ситуации. Что за таинство души было скрыто за джентльменским поведением? Я фыркнула. Джентльмен? Ну-ну. Хотя, если брать в расчет тот месяц, в проведении которого на корабле никто, по крайней мере, мной, в сексе уличен не был, то выходила картина маслом — сорок и больше мужиков, желающих секса, и одна такая я… Ладно, не берем в ум Уишоу по известной причине, полагаю, что по ней же можно приписать туда Джеймса и Моргана, ну и Эванс и Стэн радуют фанатов намеками на гейские отношения в фильмах от Марвел, а вот остальные… Холостяки всея Британии и США — Фассбендер, Дауни, еще куча других, и такой Том, такой Хиддлстон. Чего он без бабы бегает, я понять не могу? Красивый? Красивый! Умный? Умный! Популярный? Популярный! Голос и зад при нем? В стократном размере! Что еще для счастья и склейки баб подавай? Ах, личные предпочтения? Это какие-такие у него предпочтения? Невинные журналистки с выдающимися пятыми точками? Я горько вздохнула, а ведь и правда — какие женщины нравятся Тому? Молодые или старые? Высокие или низкие? Умные или не очень? Загадка века, блин. Делать было нечего, оставалось только прикончить себя собственными мыслями, еще разок дорваться до винишка и смотатьтся с корабля по случаю его приземления. — Томас… — прошипела я с желчью, выползая из шкафа и мерной шатающейся походкой направляясь в кухню. — Уильям… — мой голос был сердитым и напыщенным, я была обижена на Тома за его слабость. Хотя, слабостью была я… значит ли это, что я обижаюсь на себя саму? Грх, женская логика великолепна, черт возьми! — Хиддлстон!!! — я ногой распахнула дверь, влетев внутрь ураганом. Сидевшие за столом Фассбендер и МакЭвой синхронно повернули головы в мою сторону, переглянувшись. — Что-то случилось, мой секс? — издалека начал Майкл, дождавшись, пока я, словно солдат, дойду до их стола и плюхнусь на стул напротив. — Ничего страшного. — злостно буркнула я. — Джеймс, подгони бухла! — Э?! — возмутился тот. — Чего-чего тебе подогнать? — Значит, что-то нестрашное все-таки страшное, — улыбнулся Фассбендер, сходив за бутылочкой вина. Он откупорил ее и, протянув мне, сел обратно. Залпом опустошив бутылку до середины, я рыгнула и по-мужицки сморщила нос, громко вобрав в себя воздух. - Фу, мой секс, фу! — не то со смехом, не то с ужасом воскликнул Майкл. Я и ухом не повела, только сделала еще один глоток вина и стала буравить взглядом стену. — Ничего не случилось, — упорно продолжала убеждать и себя и остальных в этом я. Джеймс тягостно вздохнул, расцепив руки из замка и ладони положив на стол передо мной, как настоящий экстрасенс. — Ну, говори, — когда я, изогнув бровь, посмотрела в его глаза, сказал МакЭвой. — Да, черт… — я тяжело вздохнула, опустив голову на стол со стуком. Майкл ухмыльнулся. — А где Хиддлстон? Я зарычала от гнева. — Не знаю! — искры и пепел сыпались из моего рта. — О! — воскликнул Джеймс, вытянув шею вперед и указательный палец подняв вверх. — Я знаю, чо случилось. — Ну-к, поделись-ка! — Майкл нарочно забавно улыбнулся, придвинувшись к другу ухом. Джеймс понизил голос. — Том… — должно быть, его дыхание щекотало ухо Фассбендера, потому что тот жмурился и хмурил брови. Широкая улыбка его не покидала щетинистого острого лица. — И-ДИ-О-О-О-ОТ!!! — звуковой волной Майкла швырнуло в сторону, он чуть было не свалился со стула, но вовремя успел ухватиться за край стола. МакЭвой загоготал вместе со мной, мы смеялись громко и заразительно, как два чокнутых, сумасшедших шизофреника, наш смех было невозможно остановить. Но только Джеймс смеялся потому, что шутка его ему показалась смешной, а я потому, что жуть, как хотелось выть и выплескивать крики и ярость на окружающих. Смех от слез. Я усмехнулась, кашляя и потягиваясь к бутылке. Фассбендер отдернул зеленоватый сосуд с вином к себе, сверкнув глазами. — Пока не скажешь — не отдам! — прожурчал он своим точеным строгим голосом, словно вода в ручье. — Том попытался меня изна… — было паршиво, и алкоголь уже ударил в голову. — Изначально все задумывалось по-другому!!! — Ну ясно-о-о… — протянул Майкл. — А ты что? Убежала? — я кивнула, Фассбендер с улыбкой продолжил. — А мстить планируешь? — я задумалась. — А как? — за меня спросил Джеймс, я присоединилась к его вопросу. — Возбуди… — начал Майкл с дьявольской улыбкой. МакЭвой со шлепком приложил к лицу ладонь, я вскинула брови. — … До полусмерти… — продолжил, как заправский кот, Фассбендер. — А потом… — он затаился, выждал приличную и эффектную паузу, в которую я успела заерзать на стуле, а Джеймс — посмотреть на происходящее сквозь расстопыренные пальцы. — Не дай!!! — торжествующе окончил ирландец. Я закатила глаза, сделав еще один мощный и большой глоток вина, Джеймс хмыкнул с упреком, убрав с лица руку. Майкл сделал вид ангелочка, над чьей головой засветился нимб, а за спиной зашелестели крылья. Он премило и совсем невинно улыбнулся. — Чтобы на этот раз он меня точно изнасиловал? — под вой МакЭвоя подытожила я. — Мы будем за этим следить. — заверил меня Фассбендер. Я недоверчиво покосилась на молчавшего Джеймса. Угольки в его голубых глазах вспыхнули. — А ПОТОМ ИЗНАСИЛУЕМ САМИ!!! — дьявольским хохотом разразился он, и смех его подхватил Майкл. Я фыркнула фирменно, с отвращением и негодованием, опустошая бутылку до последней капли. — Ну… я не знаю-ю-у-у… — чтобы отмазаться, начала капризничать я. — Пошли в гардеробную, приоденем тебя! — вскочил на ноги Фассбендер. — Ну, не-е-е-ет… — продолжала ломаться я, играясь пустой бутылкой. — А то точно изнасилуем. — стальным голосом прибавил мужчина… Идем мы в гардеробную! Коридор пустой, полы красные, все перед глазами плывет, я шатаюсь и держусь за плечи актеров, они смеются, держа меня на ногах. Джеймс что-то говорил о порядочности, целомудрии и верности, а Майкл наперебой ему твердил о веселье, смехе и приколах. И кого слушать, я определиться не могла, поэтому не особо вникала в пылкие речи, срывающиеся с уст обоих. Фассбендер с жаром рассказывал про облом в глазах Тома, а МакЭвой как зачарованный говорил об опасности предстоящего ''мероприятия''. Когда мы оказались в гардеробной, мужчины принялись перерывать свои шкафы, а я скромно села у стены, поджав под себя ноги и обхватив их руками. — Примерь каждое! — Джеймс кинул мне охапку одежды, через которую я прорвалась и тут же стала все рассматривать. В основном это были мужские футболки, водолазки и кардиганы. — Но ведь… — только хотела возмутиться я. — Ты — почти полторашка! Как платья — в самый раз. Как коктейльные платья — лучше и не придумаешь! — почти пинками меня выставили в угол, за шкафы, снова в лицо швырнув стопку скомканной одежды. Я тяжело вздохнула, стягивая с себя теплую и уже такую родную черную водолазку. Избавившись от штанов, я стала натягивать на себя первое попавшееся ''платье'' — это была лиловая футболка с короткими рукавами, которые я закатала до лямок, надев ее с трудом на свои бедра. Ткань выгодно подчеркнула грудь, животик и попец, я стянула разноцветные носки и поспешила выйти к Джеймсу, который обязался откомментировать каждый наряд и помочь выбрать лучший. Сидевший возле одного из шкафов, он сразу обернулся на меня. — Неплохо! — закивал он. — Повернись-ка.. — я повернулась к нему спиной. — А теперь нагнись-ка! — послышался смех Майкла откуда-то сзади. Я обернулась к ним, покрасневшая и смятенная. Фассбендер стоял, сложив руки на груди, и осматривал меня со всех сторон бесцеремонным потребительским взглядом, МакЭвой же смотрел, скорее, оценивающе. Я выдохнула, раскрыв губы. — Ну так? .. — Следующее! — в голос и с кивками утвердили мужчины. Я поспешно скрылась за своей импровизированной ''ширмой'' и принялась примерять другой наряд. Откопав среди вещей зеленую водолазку, я растянула ее чуть выше колена и, взъерошив волосы, вышла к актерам. Они отвлеклись от своей беседы, посмотрели на меня с секунду и отправили примерить ''что-нибудь еще''. На глаза мне попался темно-синий пиджак. Я надела на голое тело длинную майку почти до колена и сверху накинула пиджак. Холод пробрал мое тело, кожа стала гусиной, ральцы покраснели, а соски затвердели. Я вышла из-за шкафов, дыша на свои ладони. — Оу! — радостно воскликнул Джеймс. — Тебе идет! — добавил он. — Не продефилируешь? Я, скрипнув зубами, убрала руки от лица и несколько раз от бедра прошлась перед МакЭвоем. Он неотрывно следил за моими передвижениями глазами, Майкл молчал, прикусив губу. После особо резкого поворота пиджак распахнулся, обнажая полупрозрачную ткань майки, и слетел с плеч. Я быстро нагнулась за ним и тут же прикрылась, холодными пальцами перебирая темно-синюю ткань. Фассбендер с шумом испустил дух, запрокинув голову. Он махнул мне рукой, мол, вали давай, переодевайся, и я быстро шмыгнула обратно, молниеносно нацепив на себя лифчик. Следующим нарядом стала кремовая рубашка, застегнув которую на все пуговицы, я приталила поясом из найденного белого шнурка. Прибрав волосы в ''шишку'', я вновь вышла на всеобщее обозрение. — Монашка, — выкатив нижнюю губу, прогундосил Майкл, закатив глаза. — А мне нравится! — хмыкнул Джеймс. — А мне холодно! — вставила я. — Ладно… — помолчав, начал ирландец. — Одевайся и иди, ищи Джекмана — проси, чтобы накрасил. Не спрашивай, где он косметику взял, просто попроси накрасить. Закончишь — вернешься к нам. — закончил мужчина. Я бесшумно выдохнула с облегчением, нырнув за шкафы. Переодевшись в свой обычный наряд и распустив волосы, я прошмыгнула мимо разговорившихся актеров и отправилась искать Хью. Долго бегать в поисках не пришлось — я нашла Джекмана в спальне, где собрались почти все. Тома не было. Я цыкнула, залазя на кровать к Хью, игнорируя возмущенный взгляд Бейла. С соседней кровати рассмеялся Питерс, я присела поудобнее, просияв. — Накрась меня! — Что? — удивившись, спросил Хью. Я лучезарно повторила свою просьбу, за спиной слыша раздраженное и тяжелое дыхание Кристиана. — Ну… — порывшись под подушкой, Джекман вытащил на свет золотистую тканевую косметичку, положив ее перед моими круглыми глазами. — Один вопрос, — сказал он, и мой взгляд перекинулся на его лицо. — Это ради пьянки? — Пьянки? — не поняла я. А, впрочем, фиг с вами. Пьянка, так пьянка! — Да-да, ради нее! Крась уже! Хью попросил меня не шевелиться и не говорить во время процесса, я послушно уселась напротив него, ближе придвинулся и Бейл, дабы воочую понаблюдать за мастерством друга. Джекман расстегнул косметичку, все ее содержимое высыпал себе в ноги и посмотрел на меня. — Как надо-то? — Прям ах-ах-ах! — сквозь улыбку выдавила я, а вот Кристиан, не сдержавшись от разрывавшего его сарказма и черной иронии, что было видно невооруженным взглядом, разразился хохотом. Хью поддержал его простой улыбкой, беря в руки баночку с основой и откупоривая ее одним рывком. Немного основы выдавив на свою руку, он стал равномерными движениями растирать ее по моему лицу. — Пойти, что ли, тоже принарядиться для пьяночки, — грустноватым голосом с усмешкой проговорил Бейл. Я хмыкнула. — Лучше зал украсьте и винишко достаньте! — британец отмахнулся, а Хью грозно глянул в мои легкомысленные глаза. Кашлянув, он продолжил наносить основу. Когда с ней было покончено, он взял в руки тональный крем и мерными, аккуратными движениями нарисовал мне высокие острые скулы и резкую линию подбородка. Докончив это дело румянами и пудрой, пару раз чиркнув кистью по моим щекам, Джекман взял в руки черную жидкую подводку. Подобно истинному профессионалу, он вычертил на моих веках черные длинные стрелки, затем растушевав их спонжем. Я вздохнула, не смелясь открывать глаза. Хью орудовал тушью и тенями, чего я видеть не могла. — У-у-у, — заурчал Бейл. — Панда! — Открывай глаза. — бросил Джекман, по моим губам водя помадой. Цвет ее мне разглядеть не удалось, поэтому я перевела взгляд на потолок, выжидая окончания мастер-класса для Кристиана. Сам Кристиан притих, то ли пресытившись зрелищем, то ли решив им восхищаться в тишине. Остальные, прознав о пьянке, быстро, словно ветром, смелись из спальни, чтобы, видимо, все приготовить. Огонь алкоголя бурлил в моих жилах, оболочка иногда тряслась и теряла контроль над разумом, но мозг работал довольно хорошо. - Все! — победоносно огласил Хью, собирая косметику назад. Я причмокнула губами, пару раз сильно моргнула и, решив узнать силу эффекта от ''секазного'' макияжа, дыхнула на Бейла томным голоском. — Ну-у ка-ак? .. — Проспись. — грубо ответил тот, стрелой слетая с кровати. Я поспешила удалиться к Майклу и Джеймсу, потому что весь корабль сотрясся от громкой и оглушающей музыки в каждом углу — видно, кто-то начал праздник без нас. Оказавшись в гардеробной, я имела счастье наткнуться на уже подвыпившего Фассбендера. Он всучил мне какую-то красную тряпку и утанцевал прочь. Когда и чем он успел так накидаться, я уточнять не стала, просо плотнее закрыла дверь и стала переодеваться. Красной тряпкой оказалось… платье. С выточками под грудь, попу, с нормальными лямками, передним вырезом и легкой молнией на пятнадцать сантиметров спереди. Хотя насчет нормальности выреза я бы еще поспорила… Надев платье через голову и чуть не смазав с лица всю косметику, я выпрямилась и порыскала взглядом по гардеробной. Шкафу Уишоу в обилии обуви было не занимать, причем размеров и ориентации она была разная, так что я быстро смогла найти то, что мне было нужно — красные лодочки на каблуке средней длины. Надев туфли, я летящей походкой рванула в комнату, откуда басами стучала музыка. Распахнув дверь, я ввалилась внутрь с ветром в голове. Никто не обратил на меня внимания, кроме МакЭвоя и Фассбендера: парочка сразу подкатила с обеих сторон и, подхватив под локти, оттащила в сторону. — Мой секс, ты шикарна! — смакуя в стакане виски, подмигнул мне Майкл. Я дежурно улыбнулась. — Том там, — Джеймс пальцем указал на барную стойку. Я метнула свой взгляд туда, ожидая увидеть танцующнго Хиддлстона, но увидела там лишь его приунывшую грустную остаточную тень. Договорившись со своим ''прикрытием'', я стала подбираться к жертве заговора кошачьей походкой. Оказавшись рядом с ним, я села напротив и, взяв стакан мужчины, опустошила его залпом, хлопнув обратно на стойку. Том поднял на меня свои сияющие грустью серые глаза, и все внутри похолодело. — Прости… — даже не с приветствия, а с извинений начал мужчина. Я опешила. Хиддлстон выглядел подавлено и измученно — он смотрел на меня взглядом столь тленным, что попавший в кровь алкоголь выветрился сам собой. Я сглотнула, не смея сопротивляться влиянию веющей искренним раскаянием натуре, Том взял меня за руку. Его кожа была ледяной, что обожгло мою теплую ладонь. Я выдохнула с шумом, музыка на заднем фоне померкла, мы смотрели в глаза друг друга, не отрываясь, и виновато кусали губы, не в силах каждый сказать что-то еще. — Прости… — снова повторил Том, опустив глаза. Я судорожно вздохнула, раскрыв глаза и подавшись вперед всем телом. — Я не хотел… Я и не думала больше на него обижаться, слишком уж глупо бы это было, ведь долго сердиться на эти ямочки на щеках не смог бы, наверное, даже сам Сатана. Хиддлстон приласкал меня на своей груди, крепко прижав к себе. Я зарылась носом в его плечо и вдохнула пряный аромат чистого тела. Том гладил меня по волосам, шепча на ухо заветное ''Прости''. Я с досады сжала руку в кулак, хрустнуло тонкое стекло бокальчика, осколки впились в кожу. Раздирающая боль ясно очертилась в голове, я зажмурилась, разжав руку, по которой потекла теплая, обволакивающая кровь. — Ох! .. — выдохнул мужчина, заметив мой порез. Я, всхлипнув, шмыгнула носом. Он подхватил меня на ноги и сломя голову кинулся прочь со злополучной вечеринки. Весь макияж пошел крахом — тушь подтеками украсила впалые щеки, кровь брызнула на платье темными пятнами. Том принес меня в медпункт и, усадив за стол, почти как и в первый раз, принялся искать аптечку. Я смотрела на свою окровавленную руку, не ощущая боли, Хиддлстон сновал от шкафчика к шкафчику, вытряхивая на стол бинты, перекись и вату. Собрав кучу этого добра, он подсел ко мне напротив через стол и осторожно взял в руки мою ладонь. Теплая кровь отогрела его тонкие покрасневшие пальцы, он, усмирив волнение, потянулся за ваткой. Убирая алеющую багровую метку с моей ладони, Том пинцетом выдергивал из раны осколки. — Что-то мне это напоминает… — шептал он, перебинтовывая мне руку. Температура вокруг резко упала, стало холодно, и изо рта выдыхался теперь только пар. Закончив с бинтом, мужчина отложил все в сторону и посмотрел на меня с упреком в своих ярких серых глазах. — Не делай так больше… — Не буду… — осипшим голосом прошептала я, встречая его губы своими. Том нежно положил свою руку на мою шею, притягивая меня ближе. Я уперлась ладонями в столешницу, чтобы не потерять равновесие, его губы были на вкус, как коньяк из того стакана, что разбился в моей руке. Он не настаивал, больше ничего не требовал, просто целовал. Я, закрыв глаза, быстро перелезла через стол, очутившись на коленях мужчины. Платье задралось, я развела ноги в стороны, придвинувшись ближе к Тому, запустила пальцы в его шороховатые мягкие волосы, настойчиво не углубляя поцелуй. Он был нежен, аккуратен, руки его, холодные и жилистые, гуляли по моей спине. Я выдыхала в его рот пар, между нами властвовала одна стихия — пожар, мы горели, но не могли согреться на обычных поцелуях. Хиддлстон повел руки ниже, я слышала рокот его рычания в этом полумраке и кромешной тишине. — Ты точно этого хочешь? .. — обеспокоенно выдохнул он, остановившись и разорвав поцелуй. Я не ответила, лишь вновь притянула его к себе, губами исследуя венки на его шее. Том возбужденно прикусил губу, слабо застонав от удовольствия. Я прикусила губами мочку его уха, он горел, и это тепло, кажется, начало передаваться и мне, низ живота приятно ныл, когда мужчина, извиваясь в моих руках, постанывал от удовольствия. Думаю, быть девушкой в паре Том все-таки не захотел, ибо уже через пару мгновений целовал меня он, а не я его. Руки Хиддлстона расстегнули короткую молнию до груди на моем платье, он ахнул, увидев кружевное белье. Я трепещала от сладкой пытки, пока Том, придерживая меня рукой, избавлялся от лифчика. Когда ненужная часть гардероба соскользнула на пол, губы мужчины обвили засос на ключице, постепенно с давлением спускаясь ниже. Прикосновения его были легкими, непорочными, ненаигранными… Том целовал мою грудь, прихватывая губами набухшие и затвердевшие соски, мучил медленно и нежно до первых сдержанных стонов, а потом отпускал и облизывал губы. В очередной раз, когда тело мое дрогнуло, Хиддлстон расжал жаркий плен своих бархатных губ, шлейф из серебристой слюнки тянулся от них к моим соскам, я прикрыла глаза, вдыхая больше воздуха. Мужчина пальцем прищимил второй сосок, осторожно скрутив его и потянув на себя. Я подалась следом, вперед, качнув бедрами и задев промежность британца пахом. Он заглянул в мои глаза своим нежным, испытывающим взглядом, и слабо, сдавленно улыбнулся. Сейчас, как никто прежде, он был близок ко мне, и это делало меня по-настоящему счастливой. Все было трепетно и нежно, прямо так, как я себе и представляла: холодная комната на двоих в полумраке, и только один способ согреться… Я выдохнула сквозь сжатые губы и скользнула взглядом по сдержанному выражения лица Тома. Он смотрел в ответ, преисполненный счастья, л… любви и нежности. Вселенская нежность, вся, какая только существовала на земле, сейчас океаном, волнами плескалась в его глазах, просящих и запрещающих одновременно. Пытался остановить, но хотел продолжить — Том не мог определиться сам, чего он хочет больше — счастья для меня или… я сглотнула… меня. Мужчина зарылся носом в мою грудь, вдыхая и выдыхая через нос, вбирая в себя нежный аромат невинности и смешанного трепета. Он целовал мою шею вновь, еле касаясь губами, боясь опорочить, его могучее естество, вставшее и упершееся в мой пах, было опаляюще горячим, Том явно сдерживался, выдержку или характер джентльмена демонстрируя на полную катушку. Я приподнялась, чтобы освободить себя от оков нижнего белья, что полетело следом за выброшенным лифчиком. Хиддлстон шевельнулся, с закрытыми глазами помогая мне сесть удобнее. Звякнула молния его брюк, ремень освободился на две петли, расстегнулась ширинка. Горячая плоть через ткань едва коснулась меня. Том закусил губу, перед этим ее облизнув, и отвернулся, придерживая меня руками. Хватка была слабой, несильной, он не давил, даже не пробовал взять дело в свои руки, сейчас актер был похож на выжидающего чуда ребенка, в то время как на коленях его восседал реальный ребенок. Не хотелось враз лишаться чести и ума, я тормозила себя как могла, вцепившись в рубашку мужчины замерзшими руками с побелевшими костяшками на них. Я паром выдохнула перед собой, Том снова начал нежно ласкать мои соски, бинт на руке мешал держаться за спасительные и широкие плечи, я боялась, что это причинит мне много боли и стыда, поэтому держалась чуть приподнято над коленями Хиддлстона, зависши в воздухе с раскрытым от волнения ртом. В голове шептались голоса, я не решалась опуститься на оголенный Томом член, царапала ногтями его мускулистую шею, кусая до крови потрескавшиеся и побелевшие губы. Мужчина выжидал с терпением, прилежным смирением и волнением, его тело тоже трепетало от каждого касания, пламенем которое отправляло импульсы в голову, и все на этом фоне многократно терялось, то ли от осознания невозможности происходящего, то ли от желания, чтобы это, не останавливаясь, продолжалось так долго, как это было возможно, как этого хотелось нам обоим, застывшим в этой комнате в нерешительности и стеснении, в неумении продолжить начатую игру. Тугая малиновая головка коснулась распухших половых губ, потерлась о клитор и вошла внутрь на полдлины. Я испустила дух сквозь сжатые зубы, зашипев и обхватив Тома руками. Он держался за стул, на котором сидел, и имел закрытые глаза и сбивчивое дыхание, которое то было размеренным, то становилось диким и необузданным. С шипением и спазмами боли внутри себя, с этим чувством лишенности, заполненности, я, скрипя зубами стала медленно и постепенно опускаться ниже, не смея что-либо сказать или даже вздохнуть лишний раз. В попытке как-то отвлечь меня от сковавшей тело адской боли, Том поднял голову, встречая меня губами. Поцелуй скрепил этот духовный и материальный союз, все вновь затрепетало и налилось красками, я не смела дышать, получая поцелуй от Хиддлстона, он не смел двигаться, получая близость от меня. Опустившись на Тома до предела, я вздохнула: внутри все тряслось и застывало, то отмирая и продолжая желать большего, то смолкая, подавленное едкой болью. Всегда думала, что британцы — сама нежность, а сейчас я убедилась в этом. Мужчина нежно, будто бы мы просто сидели друг напротив друга, убрал за ухо прядь моих волос, лбом прижавшись к моей щеке. Само осознание того, что близость состоялась, пугало и радовало меня, щеки были розоватыми, белые пальцы не выпускали рубашки Тома из стальной, железной хватки. Он тоже не дышал, смотрел на ноги, кусая нижнюю губу. Должно быть, его сильно волновало происходящее, ведь он, черт возьми, сдерживался из-за меня… Я улыбнулась. О, Том! .. Ты так прекрасен даже сейчас, лишая меня чести, ты сам не лишен невинности — все такие же большие и ясные, чистые серые глаза, радужка которых почти скрылась за зрачком, твой прямой нос, его крылья, ноздри, дрожащие влажные губы, высокие, острые, как бритва, скулы… Я выдохнула тихо, носом уткнувшись в макушку мужчины. Плевать, только ты сейчас мне дороже остальных. Ты. Том, ты… Привыкшая к боли, крошечные капли слез от которой собрались в уголках моих глаз, я зажмурилась и приподнялась, затем медленно опустившись. Я чувствовала Тома в себе, он тоже это чувствовал и не торопил меня, позволяя задать ритм самой. Забинтованная рука ныла, пока я держалась за шею Хиддлстона, а он сам, опустив взгляд, продолжал смотреть на свои ноги. Боль уступила место в легкой степени наслаждению, я вновь приподнялась и опустилась. Том был твердым, как несокрушимая скала, но в каждом моем движении читалась нежность, которая эту скалу держала рядом с собой. Моя грудь терлась о его рубаху, постепенно чувство возбуждения захлестнуло меня мощной волной, от которой все мысли, будь то лишние или нужные, вылетели из головы. Мужчина сдержанно отзывался рычанием и слабыми стонами на каждое мое движение, на каждый мой толчок. Я больше не боялась, ведь бояться теперь было нечего. Став двигаться с привычной размеренностью и нежностью, я целовала Тома в его сахарные нежные губы, кружа его голову и кружа свою. В нирвану уводило каждое касание, каждый взгляд глаза в глаза. Том положил свои руки на мои бедра, помогая выбрать верный темп. В горле пересохло, будто в пустыне, жутко хотелось пить, но еще больше хотелось фееричного финала, о котором всегда писали в книгах и говорили в фильмах. Хиддлстон полностью завладел ситуацией, уложив меня на лопатки. Спина коснулась столешницы, Том встал, подняв меня, рывком, не прекращая двигаться. Он ускорялся, набирал обороты, увеличивал силу толчков, но не уменьшая нежность. Он выходил полностью, оставляя во мне лишь головку, а потом медленно входил обратно и наращивал темп. Сильнее. Быстрее. Грубее. Я задыхалась от потока эмоций, от шквального ветра в голове, от бури в сердце. Мне казалось, что еще немного, и меня разорвет на части от блаженства. Смазка капала на его пульсирующий член, в глазах все темнело, Том запрокидывал голову и двигался, двигался, двигался… — Ах… М-м-м… — он сжал губы, вновь ускорившись. Теперь он буквально вклинивался, вталкивался в меня, сдержанно постанывая. Я была готова кричать от удовольствия, а на деле стонала, облизывая губы и жмуря глаза. Напряжение в теле брало свое, движения становились урывистыми и резкими, стол трясся, полумрак скрывал горевшие глаза, наши тела, наши вдохи и выдохи… Том выпрямил мою ногу, положив ее на свое плечо, стал, придерживая меня за бедра, двигаться быстрее. Он теперь смотрел в мои глаза беспрестанно, с хитростью, с наслаждением, мокрым, влажным, прохладным вожделением, холодными, ледяными руками держа меня. — ТОМ! Из глаз потекли слезы, я зажмурилась, вскрикнув, по телу раскатистым громом прокатилась смешанная с радугой вспышка молнии, лепестки роз россыпью падали перед темнотой впереди меня, эфемерности происходящего не было предела, все таяло, словно из снега, слезы капали на стол, но мужчина продолжал двигаться, хрипло и сдавленно дыша. — Лэйн! .. — полувыдохнул, полупрошептал он. В моменте экстаза Том вышел из кончил на пол, струя его белой спермы украсила палас. Запыхавшийся и влажный от пота, он надел трусы и застегнул ширинку. — Ах… — я не могла пошевелиться, все тело свело судорогами. — Лэйн… — Хиддлстон склонился надо мной, веки начали тяжелеть. — Я люблю… Я провалилась в сон, так и не расслышав, что или кого он там любит…