Моралисты

Миновало пару недель, с шумом и звоном пролетел день рождения Питерса, завтра должен был состояться мой. Я не хотел, чтобы ребята заморачивались и что-то делали, это было бы неуместным и ненужным, ведь все, о чем мечталось сейчас — близость женского тела. С того дня откровений в уборной с Камбербэтчем Лэйн ходила каждый день, словно по острию ножа — носила только мешковатую одежду, старалась лишний раз не попадаться в большие скопления народа, да и все избегали ее общества, кроме Хиддлстона и МакЭвоя — один ни на шаг не отходил, все время крутился рядом, через силу, конечно же, а второй просто здоровался с ней и изредка говорил. Сама Лэйн старалась не оставаться в закрытых комнатах с Фассбендером и мной, полагая, что самая неконтролируемая сила — это мы. Да никто и не отрицал, что общие признаки недостатка секса заметнее всего проявлялись у меня и Майкла — он ходил, уже почти глаза закрывал, выл на Луну и головой об стену бился, а я же только одним своим видом всем давал понять, как мне паршиво. Вообще на корабле все было очень напряженно, в воздухе витала словно вылитая из бочки сексуальность, актеры поголовно отказывались смотреть на Лэйн, говорить с ней и, уж тем более, прикасаться к ее ослепительно гладкой коже… Девушка, кстати, успела попасться на мою ловушку в душе — ее волосы теперь приобрели темно-русый оттенок и могли контрастировать с ее голубыми глазами и бледной кожей. Такой она мне нравилась больше, точнее, так я видел в ней отголоски образа своей жены, и это и утешало, и унижало меня — желать кого-то кроме своей супруги было ядом, грехом, запретным гнилым плодом… Я вздохнул, сложив руки на груди, прислонился обнаженной горящей спиной к холодной стене, испустил громкий выдох и вернулся к разговору с Джекманом. — … Предполагаю, что, если нам удастся перепрограммировать корабль, то мы вернемся на Землю! — весьма бодрым и веселым голосом закончил Хью, глянув на мой усталый видок. Он резво приулыбнулся и собрался похлопать меня по плечу. Его рука почти коснулась моей кожи. Я резко закрыл глаза, клацнув зубами, и дернулся назад, рыкнув и инстинктивно задрожав всем телом. — Не надо. — прорычал я. — Не рискуй. Не трогай меня… — Ладно, ладно! — вступив на попятную, захохотал Джекман. Я слабо улыбнулся, кивнув. — Продолжай. — Я подумал, что было бы неплохо наведаться в капитанскую. К Оливеру. — Идите без меня. Оливер слишком похож на девушку, — пробасил я, отлепившись от стены, и залез под одеяло, хрипя. Хью снова рассмеялся, как будто это было смешной шуткой. А это было горькой правдой. Думаю, что самые уязвимые люди на этом корабле — Лэйн и Оливер. Девушка, с ней все было понятно с самого начала, и Оливер — насчет него я все понял, когда на дне рождения Питерса нагрянул с бутылкой в капитанскую. Вдаваться в подробности было бы делом невеселым и гнусным, поэтому я бахнул на свою голову подушку и, дав Джекману знак, что ему и остальным можно отчаливать и штурмовать капитанскую, стал слушать удаляющиеся шаги мужчины. Рядом со мной пронесся Хиддлстон, но, споткнувшись о мою свешанную ногу, навзничь упал на пол с неимоверно громким грохотом. — Какого черта?! — тут же возмутился он. Я вылез из-под одеяла и со смехом посмотрел на его горящие досадой глаза. — Я — именинник! Мне можно. — в слегка приподнятом настроении ответил я, присаживаясь и наблюдая за тем, как поднимается на ноги Том. Он, отряхнувшись, пульнул в меня яростный взгляд и подхватил под мышку черный сверток, в левой руке сжав разноцветную махровую ткань. Судя по всему, носки. — А ты куда такой нарядный? — К Лэйн. — отрезал Хиддлстон без тени напряжения в глазах. Я оживился, вскочив на ноги. — Я с тобой! — Как хочешь, — ответил Том. Мы шли по коридору, изредка поглядывая друг на друга. Я не считал его врагом или кем-то в этом роде, мне только изредка казалось, что между нами витает дух соперничества. Хиддлстон был очень добр и к Лэйн, и к остальным, и это подкупало, но только не меня — почему-то именно мне всегда казалось, что это лишь одна из его многочисленных масок. Том. Том! Том? Сколько праздности в имени, сколько роскоши, сквозного величия. Я выдохнул с волнением, прикрыв на секунду глаза, Хиддлстон вдруг решил завести разговор. Я не понимал, чего ради он со мной заговорил, но от осознания этого стало как-то теплее, лучше, что ли… — Слушай, Кристиан, — буднично начал Том. — М? — будто бы не ожидая, откликнулся я. — Я подслушал твой разговор с Хью. И подумал, что… В общем, не важно, что я подумал, важно только то, что ваш план был осуществим, ведь так? — его голос иногда дрожал, я просто кивнул, Том сбивчиво продолжил. — Значит, можно вернуться на Землю раньше, да? — Да! К чему ты клонишь?! — не выдержав напора со стороны Хиддлстона, взревел я. Он замер на выдохе, со лба его скользнула капля пота. — Я устал… — прошептал мужчина с безумием в глазах. — Не могу больше видеть Лэйн… — он глухо застонал: я смотрел на Тома, зажмурившегося и стоявшего на месте, а сам думал о том, что и мне выдержать эту пытку было бы тоже очень сложно до конца полета. — Эта девчонка меня с ума сведет! — воскликнул Хиддлстон измотано. Я усмехнулся. Что правда, то правда. Мужчина всплеснул руками. — С утра в душе! Днем на кухне! Вечером в спальне! Мне уже везде мерещится! .. Кхм… Голова кругом идет! — он тряхнул волосами. — Вызвался, черт, охранником на свою голову! — Тихо, тихо-о-о, — выдохнул я, выставив руки перед собой. Том истошно завопил сквозь сжатые губы, в глазах его затряслось ужасное, необузданное чувство возбуждения. Да ладно, Том, ты же просто говоришь об этом! — Расслабься, расслабься. У всех на этом корабле точно такая же проблема. — Хо-о-ой! — отмахнулся тот, зашагав вперед. Я тоже пришел в движение, двинувшись следом. — Ты не понимаешь! — упорствовал он. — Это другое. Я хочу ее, но не стану отнимать силой то, что могу взять… — Это любовь? — как выстрел из пушки мой вопрос заставил Тома взъерепениться и остановиться снова. Он посмотрел на меня взглядом совершенно бессмысленным и нахмурился, полуулыбкой ввергнув в раздумья. — Прости, вырвалось. Хотя… это было бы логично. — Нет. Нет! Нет? — он три раза повторил это с разной интонацией, следуя за мной. — Нет, конечно, нет, такого не бывает. Только не с тобой. — с сарказмом выдохнул я, остановившись перед дверью в кухню. Сейчас была половина второго дня, все отобедали час назад и сейчас ''штурмовали'' Оливера. А Лэйн сидела на кухне и ждала, пока Том принесет ей обещанную теплую одежду. Хиддлстон заглянул в мои глаза, и я увидел все — те взгляды, что он дарил девчонке последний месяц, те слова, жесты, поступки — он все это делал ради нее. Ради нее вставал пораньше и бегал на кухню, чтобы приготовить ей завтрак, ради нее занимал душевую кабинку в уборной, ради нее он допоздна сидел у кровати и гладил ее по голове. Ради нее, черт возьми, он сдерживался, зная, что такой близости достиг с девушкой только он, только он мог позволить себе касания, утренние объятия и поцелуи в щеку. Я вдруг ясно осознал, что Том, этот человек, постоянно добрый и лучистый, стал вдруг нервным, каким-то раздражительным, забитым и измученным. Лэйн, ну что сказать? Она была в расцвете сил: молода, юна, красива и прекрасна, не осквернена ни жизнью, ни ее пороками — похоже, она влюбилась в Хиддлстона. Без оглядки, без шанса на выздоровление, без единой ниточки к здоровому сну. Она по-прежнему шарахалась ото всех, колыбельная Тома ''Я буду первым…'', похоже, так и не дошла в тот день до спящего сознания девушки. Наверное, она думала, что в обычную девчонку великий актер влюбиться не мог, не мог он просто так взять и забыть обо всех своих наградах и премиях, не мог он променять блеск своей жизни на чью-то кривую неровную улыбку и странного цвета волосы. Том, похоже, думал точно также и даже не пытался изменить свое мировоззрение — каждый день он не решался подойти и признаться в том, что роилось мыслями и чувствами в его голове, в его сердце. Я был наблюдателем, не вмешивался, не прирубал на корню эти нежные, искренние отношения между Хиддлстоном, Хиддлстоном, — сколько пафоса, сколько власти… Ты тоже чувствуешь это? — и обычной земной, да, именно земной, девушкой. Они смеялись вместе, вместе краснели, говорили одновременно и затыкали рты синхронно, просто смотря в глаза друг друга и молча хлопая черными ресницами. Тому нравился новый цвет волос Лэйн, он называл ее вином и все время при этом улыбался, а девушка смущалась и отводила взгляд в сторону. Да, между ними определенно происходила какая-то магия, какую на Земле называли любовью. Страшная сила. Всепоглощающая. Кончался месяц, кончались силы на то, чтобы сдерживать себя, чтобы сдерживать остальных. Каждый день я просыпался с мыслью, что скоро случится оргия. И это пугало. Я, честно, боялся, что это могло случиться со мной, с нами. Что чистая и незапятнанная репутация каждого могла подмочиться, что Лэйн — всея невинность Аматея, могла наполниться мглой от растления. И Том, честно, это понимал. Я тяжело вздохнул, будто бы отпустил связку шаров, и они улетели в открытое безоблачное небо. — Поскорей бы на Землю… — как заговоренный процедил Хиддлстон. О, поверь, еще не скоро. Терпи. Ты же джентльмен. Мы вошли в кухню, за последним столиком сидела Лэйн — она выглядела уставшей и измотанной, хотелось пожалеть и ее, и ее голову в отдельности. Девушка потеряла свое лицо, свою озорную улыбку, блеск в голубых искрящихся глазах — бледность, серость, блеклость, потухший взгляд, стертые губы. Она была похожа на жертву катастрофы, такая же унылая и мрачная. Мне стало искренне ее жаль, ведь никто не мог ее понять, никто на этом корабле, никто. Это было словно проклятьем, верно? Я замер в дверях, Том подошел к столику, за которым Лэйн почти лежала, головой уткнувшись в столешницу. Рядом с ней стояла пустая бутылка вина и разбитый бокал. Мужчина остановился, сложил одежду рядом и присел напротив. — Привет? .. — неуверенно спросил он: все было в голосе не так — ни интонация, ни сила, ни позыв — Том тоже отчаялся в себе, в своих словах, в своей любви. Так сложно было, черт возьми, признать, что ты влюблен? Лэйн подняла на него помутневший померкший взгляд. — При.. В-вет.. — с хрипом выдохнула она. С какой надеждой я смотрел в ее глаза, с какой умолял подавить в себе тяжесть, с какой просил об улыбке, молча очерчивая взглядом маленький силуэт? Надежда, вера, с которой в моих глазах смешалось все — я вдруг пожелал, чтобы все между ними случилось, чтобы случилось между этими двумя все, о чем они мечтали. Я подавил кашель, чтобы не обращать внимания на себя, Лэйн посмотрела на Тома с явной любовью, а он отмахнулся — ''Нет. Не может быть''. Как я хотел вскричать, что может, что между ними может быть! Во мне проснулось желание воссоединить два куска паззла, два лепестка орхидеи, два ключа, два замка, два дыхания, два поцелуя. Ее поцелуй был в уголке губ — в правом уголке губ был ее маленький, трепетный, первый поцелуй. Его поцелуй был на его нижней губе, он был нежен и пуглив, как и сам хозяин. Я остановил взгляд на замерших, смотря то на Лэйн, то на Тома. Подайся вперед, думал я, подайся! Поцелуй ее! Ну же! Давай… — К… Как твои дела? — с шумом выдохнул Хиддлстон, и мне захотелось влепить ему смачную пощечину. Лэйн не ответила, только попыталась изобразить подобие улыбки, подняв на мужчину глаза, полные крупных, грустных, умоляющих слез… Вокруг словно тонко заиграла скрипка, я прочувствовал боль момента на своей шкуре, пропустил сквозь свое сердце отчаяние во взгляде девушки. Она звучала тоньше, выше, легче, жалобнее... Том скользнул взглядом по бутылке, по пустой, черт возьми, бутылке, уличил на разбитом бокале алые капли. Алые капли крови. И рванул через стол к ней, к Лэйн. И обнял, прижав к себе. Схватил ее за руки, окровавленные и изрезанные запястья, потянул на себя, встал на ноги, сильнее, до больного стона прижав ее к себе. Она дышала ему прямо в грудь, жадно и быстро, закрыв глаза, плача. Слезы текли по ее красным щекам. Том клялся, что скоро все кончится, нужно только потерпеть. Откуда столько драмы? Я вздохнул. Одни проблемы, одни проблемы, проблемы… Хиддлстон гладил Лэйн по голове, и звуки скрипки становились все пронзительнее, все тоньше и жалостливей, от чего я чувствовал себя так паршиво, как не чувствовал, наверное, никогда в жизни: внутри меня узлом скрутились все органы, сердце забилось, стучась о грудную клетку, ладони сжались в кулаки, в голове застыла мысль — ''Да признайся ты уже!'' Том, увидев кровь, увидев глубокие рассечения на коже девушки, взглянул на нее с сожалением, с застывшем в горле комом слов, что-то бормоча себе под нос, даже не понимая значения сказанных им слов, он лепетал и смотрел на ее порезы, будто бы в них был виноват он и никто больше — скрипка надрывалась над ухом, паршиво, гадко, возвышенно мерзко я чувствовал себя, тисками боли сдавило мою грудь. Ни грамма равнодушия, всем сердцем я переживал за этих двоих, оставив грязные и низкие помыслы за этой дверью, дверью в кухню. Лэйн всхлипнула судорожно, опустив голову, чувствуя вину за свою опрометчивость и глупость. Да. Резать вены — не выход из ситуации. Да. Я покачал головой, обхватив себя руками. Так захотелось тепла, простого человеческого тепла и любви. Лэйн была почти убита, не поднимала глаз, смахивала слезы с мотками головой, сжимала зубы до скрипа, кусала губы в кровь и не смотрела, она не смотрела на Тома. О, да брось! Позволь себе любить, ты, чертов актеришко! Любовь не приходит по расписанию, как твоя работа. В космосе ты или на Земле — ей плевать, она захватит тебя, черт бы тебя побрал, и поимеет как захочет, чтоб ты дышать без трепета не мог, чтоб ты во сне кричал и просыпался. Я посмотрел на лицо Хиддлстона — он был обеспокоен и взволнован, не говорил больше ничего, смотрел на опущенные ресницы на глазах девушки, жалел про себя, что был слабаком и не мог признаться. Я глянул на потолок, будто там, в этой белой мгле смог увидеть лик Бога, так коварно поступавшего с этими двумя, сведя их вместе и начинив их головы принципами, моралями и предрассудками. И я нахмурил брови, и мысленно приказал ему прекратить, и разжал губы. И добавил — ''Пожалуйста…'' И протяжный стон скрипки над ухом заставил выдохнуть, и я раскрыл глаза, и посмотрел на Лэйн и Тома. Они стояли, потупив взгляды, он держал ее руки и кусал нижнюю губу, а она то хмурилась, то унимала дрожь в губах, не контролируя слезы. Столько произошло за этот месяц, столько больного, извращенного и нездорового — Лэйн, корабль, все это… Я окинул кухню взглядом — свет был приглушен, все стулья были расставлены по своим местам, и только две фигуры, длинные тени от которых ложились на стену узором, стояли посреди четких линий и контуров, нарушая целостность своим дрожанием, своими всхлипами и громкими выдохами. Том, ты свободен, в чем проблема? Лэйн, ты влюблена, в чем проблема? Мои глаза словно из-под стекла наблюдали за внутренними препираниями Хиддлстона. Да, я… люблю? — будто бы спрашивал он сам себя, и руки его сильнее сжимали тонкие запястья девушки, давящейся своими слезами, своими горькими слезами. Том тяжело вздыхал, с плеч его не падал груз. Я помнил, как он спросил, есть ли у Лэйн вторая половинка. Подумай сам, Том. Есть ли вторая половинка у того, кто с трепетом не только в сердце и глазах, но и в душе смотрит на тебя и каждый раз краснеет при встрече? Есть ли вторая половинка у того, кто, дрожа, пытается вымолвить твое имя перед сном? Есть ли вторая половинка у того, кто искренним, влюбленным и преданным взглядом меряет тебя каждые пять минут? .. Я обессиленно вздохнул, запрокинув голову. — Долго вы будет там стоять? Лэйн встрепенулась, сжав губы от пронзившей раны боли, когда она резко выдернула свои руки из рук Тома. Он повернулся ко мне, но я не заметил злости или ярости в его глазах. Ни благодарности, что я вырвал их из ада вечного молчания в ожидании близости, ни оваций моему невозмутимому голосу, вообще ничего. — Кристиан, — не спросила, не воскликнула, а просто заметила Лэйн. — Да, меня так зовут. — злосчастно и ядовито, некачественно и с кислотой в голосе отозвался я, пытаясь вернуть этой желчью их поскорее назад, в реальный мир. — С днем рождения тебя, Кристиан, — Лэйн измученно улыбнулась, пряча руки за спину. Том согласно кивнул. — И правда. С днем рождения, дружище! — О, как вы милы в своих трогательных поздравлениях! — картонным голосом заверещал будто бы от радости я. — Но об этом позже. — оборвалось на стали все веселье, я жестом указал им на стол, и они присели. Подойдя, я элегантно упал на стул рядом с Лэйн и сразу же начал осматривать ее руки. — Знаешь, в какой круг Ада ты попадешь? .. — будто бы невзначай спросил я. — В седьмой. — невозмутимо и безо всяких издевок и сарказма ответила Лэйн. Я хмыкнул, слабо улыбнувшись. Девушка посмотрела на Тома, он заливисто рассмеялся. Актерище. — Ты ведь не серьезно?! — всполошился он, осекшись. Девушка пожала плечами. Я смотрел на ее порезы. Стекло от бокала мелкими крупицами осталось почти в каждом, а прикосновения Хиддлстона только загнали их глубже. Кожа расходилась, кровь до сих пор шла, накладываясь поверх размазанной и загустевшей. — Нет! Конечно, нет! — Лэйн мотнула головой, глянув на мужчину тлеющим от страсти и трепета взглядом. Я отпустил ее руки. — Здесь потребуется серьезная обработка ран. — я посмотрел на Тома. — Я сбегаю за аптечкой! — он метнулся из кухни так быстро, что стул его упал позже на секунду, как раз в тот момент, когда за Хиддлстоном захлопнулась дверь. Я сразу же развернулся к Лэйн, рассмеявшись. — Я вот не пойму, — веселым голосом начал я, положив руку на ее голову. — Ты дура, или да? Девушка обиженно посмотрела на меня, надув губы. О как, обиделась! А я разве не прав? Прав! — Или, — без едва заметного коварства ответила Лэйн, я расплылся в умиленной улыбке. Эх. Такое сокровище достается Тому, он и не знает. — Тогда почему бы просто не признаться? .. — Потому что! .. — с энтузиазмом начала она, но, растеряв запал, замявшись в начале, смолкла, вновь со слезами обратив свой взор ко мне. Я тяжко вздохнул, потерев виски, а потом вернул одну руку на голову девушки. — Или? — с улыбкой спросил я. Лэйн слабо, неуверенно, с печалью и легкой тоской, с неисполненной мечтой рассмеялась, не раскрывая губ. — Слушай, видно, что вы оба ведете себя как два совершенно влюбленных болвана. Так какого же черта просто не взять и не сказать ему о своих чувствах? — я с вопросом посмотрел в глаза девушки, смахнул одним движением слезу с ее щеки, придвинулся ближе и крепко обнял. Сам не знаю, за что, но я чмокнул ее в макушку, как дочь, чувствуя ответственность за ее слезы и боль, за ее переживания. Лэйн выдохнула в мое голое плечо, меня это защекотало, я снова рассмеялся, отпустив девушку. — Я признаюсь. Честно. Наверное… — ей не дали договорить. В кухню ворвался запыхавшийся Том, держа в руках аптечку. — Не буду вам мешать! — спохватившись, я поторопился покинуть кухню, подмигнув напоследок Хиддлстону. Последняя картина, что я увидел и запечатлел в своей голове — сидящие рядом Том и Лэйн, как и месяц назад краснеющие от каждого лишнего и случайного соприкосновения, взгляда и слова. Я улыбнулся, прикрыв за собою дверь с чувством опустошенности. Я все сделал правильно. Да. Все было верно и ни капли не глупо. Они любили. А я увидел… *** Когда за Бейлом захлопнулась дверь, я едва заметно улыбнулся. Спасибо, подумалось мне при взгляде на девушку, спасибо, Кристиан… Я открыл ящичек с медикаментами и методично извлек из него бинт, перекись и пинцет. Лэйн нервно посмотрела на орудия ''пыток'' и обеспокоенно перевела взгляд на меня. Ей было страшно, а я не боялся больше. — Вытяни руки и положи их на стол, — скорее, попросил, чем приказал я. Лэйн послушно положила руки на столешницу порезами вверх, выдохнув с шумом и трепетом, страхом. Ее глаза, светящиеся покорностью, смотрели прямо на меня, пока я обеззараживал пинцет перекисью. Закончив с подготовкой, я еще раз посмотрел на девушку, обаятельно улыбнувшись. — Ты мне веришь? .. — она быстро закивала, как маленький ребенок, и я, тихо рассмеявшись, забрал ее скомканную, но счастливую улыбку себе. Пинцетом подцепляя осколки в порезах, я старался как можно нежнее и аккуратнее выдернуть их на поверхность. Лэйн держалась стойко, хмуря бровки и кусая свои и без того истерзанные губы. Осколков было много, будто звездной пыли, будто моих надежд, будто ее вздохов — каждый я подцеплял и тащил на свет из окровавленной ткани, с сопереживанием и сочувствием смотря на девушку. Ее выдержка поражала — не единого писка или стона, только сдавленное рычание и непроизвольные слезы в краях глаз. Хотелось их утереть, прижать это маленькое, дрожащее тело к себе, но я продолжал монотонно дергать осколки, смотря в пол, лишь одним глазом всматриваясь в раны. Я не мог признаться сам себе, что чувствовал к этому комку слез, нервов и страданий, ведь сердце ее разрывалось на части, я не знал, есть ли тот, кого она любит, или же сердце ее свободно бьется в маленькой груди? Мне было больно, чертовски больно предавать свою честь, поэтому я не касался девушки по возможности, избегал и не говорил с ней. Выходило плохо, если даже Бейл заметил эту любовь… Любовь? А чего я удивляюсь? Привязываться к людям за довольно короткий срок времени вообще было одним из моих бесспорных талантов! Я с болью, тягучей и тянущей, сосущей в животе, под ложечкой, кружащей пустую голову, разрывающей остатки нервов на кусочки, посмотрел в глаза Лэйн, выдернув последний осколок. — Ай! — не сдержавшись, всхлипнула она. — Прости, прости, прости… — на автомате стал твердить я, словно заговоренный, на кусочек белой и пушистой ватки капая перекисью. Девушка отвернулась к стене, и я выдохнул с облегчением — хоть пары секунд не видеть трепета, любви, страданий и боли в одном потрясающем утонченном флаконе этого взгляда. Со стеклянными слезами в глазах Лэйн мерила стену изнуренным, обескровленным, скудным на эмоции и совершенно холодным, вычурным взглядом, пока я вытирал остатки крови с ее рук. — Прости… Прости.. — все продолжал твердить я, заклеивая каждый порез пластырем. Не хотелось причинять ей большей боли, перебинтовывая запястья, учитывая то, что доктор из меня был ''так себе''. Лэйн с упрямством посмотрела на меня, сдернула со стола руки, и не успевший приклеиться с обоих сторон пластырь отклеился и полетел под стол. Я вскинул брови, ни грамма страха, отчаяния, страданий и фальсификаций не было у меня в глазах, я просто смотрел на нее непомнящим взглядом и терялся в своей голове, составляя компанию своему безумию. — Прощаю. — мне показалось, что в кухне порывом стремительно пронесся северный, холодный ветер, от которого по телу побежали мурашки, и пересохло в горле, и сдавило виски, и зяблость, и усталость взяли свое. Я сжался в комочек, опустив виноватый взгляд на свои руки, лежащие на коленях ладонями вверх. Яркий пример влюбленного страдающего человека… Мне никогда не было страшно одиночество, я всегда думал, что одиночество — это одна из форм молчаливой неприкосновенной любви к кому бы то ни было, с последующими и разъедающими душу самотерзаниями и самопкопаниями. Я так мало знал о реальном мире, живя в нем каждый день, я пропускал мимо глаз столько важного, что даже сбился со счету — я не считал ни годы, ни встречи, ни поцелуи… Я долго не мог поверить, что моя симпатия к Лэйн переросла себя, стала чем-то большим, нечтом, вкус чего я пробовал лишь пару раз и так и не успел распробовать его, растянуть на своих губах. Кажется, это началось в тот самый миг, когда я увидел ее в кресле, спящую и тихо храпящую. Ее грим смазался, парик во сне и дерганьях стянулся и отлетел куда-то в сторону, она робко вздыхала, поджав под себя ноги, а я смотрел на нее со смехом и не мог понять, кто передо мной — человек или игрушка. Оказалось, человек. Игрушкой был я. По воле судьбы я бился об асфальт, не в силах признаться или хотя бы намекнуть Лэйн о том, что было внутри меня. Кажется, в последний раз я спал нормально еще только на Земле, до полета, а потом — как отрезало: Ох, Том, Ах, Лэйн… Я улыбнулся на выдохе, подняв за краешек подбородка ее лицо к свету. Девушка сморщила нос, лоб ее рассекла небольшая сердитая морщинка, уголки губ разъехались, когда раскрылся рот. Мы взглядами сказали все, осталось закрепить это словами. — Ты знаешь, я… — синхронно начали мы. И я осекся, и она замолчала, пытаясь улыбнуться через силу, через боль. Не фантомную боль, реальную — девушке действительно трудно было улыбаться, потому как губы ее иссохли вместе с дорожками от соленых слез на щеках. — Ты первый, — она ткнула пальцем в воздух передо мной, не решаясь дотронуться до меня самого. Как это было прекрасно! .. Лэйн, Лэйн! Я сгорал! Я так много хотел тебе сказать, гонимый порывами души! Так много я хотел показать тебе, так много, что было во мне. Лэйн, я желал, я хотел, я любил тебя, хоть и признавал это с трудом — я влюбился, был обречен с самой первой встречи, с наших самых первых вдохов и стеснительных взглядов. Я… любил? Теперь я не сомневался. Да, я любил. Тебя одну. И не потому, что любить больше было некого, а потому, что я решил, я влюбился, я разглядел это в себе! Я с шумом выдохнул, ярким взглядом скользнув по лицу девушки. Она в ожидании, томимая раздумьями, смотрела на меня с замершим сердцем, не в силах что-то выговорить или добавить. — Я… — я оборвал свой хриплый неуверенный голос. И сверкнул глазами, схватив Лэйн одной рукой за затылок, а вторую положив на ее правую щеку. Девушка судорожно выдохнула в своем отчаянии. Я смел с лица всякое смятение. — Я буду первым мужчиной, кто поцелует тебя… — зашептал я прямо в ее губы. — Буду первым, кто разделит с тобой постель… — мой шепот в ее ухо заставил не только все внутри меня сжаться, но, как я почувствовал, Лэйн тоже сладко сглотнула. Я носом провел по ее щеке, прикрыв на секунду глаза. — Будешь ты против или нет… — я провел языком по острым и скользким зубам, чуть отстранившись, давая Лэйн почувствовать эту губящую близость. — Ты будешь моя и лишь моя… — я смотрел в ее глаза разлагающимся взглядом, греховным, сумбурным, сам не мог разобрать, как я сказал это, как я посмотрел на нее, сказав это. Она в страхе и смущении вскинула брови, сжав губы. — Ты меня поняла? .. — я уже дышал в ее губы, в непреодолимом желании и с жжением в груди тяжело и рвано дыша. Девушка сдавленно, будто скинув с плеч гору булыжников, выдохнула, кончиком носа коснувшись моих губ. Я шумно сглотнул. — Твоя очередь… Лэйн, помявшись, еще некоторое количество времени не осмеливаясь вдохнуть или выдохнуть, своими крохотными ладонями держа меня за ворот рубахи, покраснела док кончиков ногтей. Ее руки безвольно сползли с моей шеи, и я подумал, что сейчас она откажется что-то говорить, что она просто встанет и уйдет. Встанет и уйдет. Встанет. И. Уйдет. Девушка часто задышала, зажмурившись, в голове прессуя мысли, а я стал смотреть на нее ждущим грустным взглядом. — Я… — также неуверенно вздохнула она, начав. Я сжался, и все внутри меня тоже сжалось от уникальности, нежности и трепетности момента. Тень слабой улыбки скользнула по моим губам, я приготовился выслушать ее речь. Но она не продолжала говорить. Она застыла, широко распахнув свои голубые глаза, и вдруг подалась вперед, ко мне навстречу, навстречу моим приоткрытым губам. И я застыл. И Лэйн застыла. И время остановилось. Электрический импульс прокатился по телу, когда нежные, мягкие, искусанные губы девушки коснулись моих, я не смел ни отшатнуться назад, ни придвинуться ближе, я позволял ей контролировать процесс, себя, ее саму… Лэйн открыла глаза, и ее пронзительный, испещренный любовью и крупицами легкой злости взгляд рассек меня на миллион осколков одним ударом — я понял, что проиграл это сражение. И плюнул на бой, схватив девушку за голову и плотнее прижавшись к ней губами. Я не углублял поцелуй, не видел в этом смысла, ведь то, что сейчас происходило на моих глазах, было прекрасно — наши сердца бились, бились о грудные клетки, рвались друг к другу, трепетали, тряслись и были готовы разорваться. Мои руки мелко дрожали, меня то бросало в жар, то выворачивало наизнанку, но я не отпускал ее губ, не отпускал ее саму, держал возле себя, не в силах вдохнуть или выдохнуть, воздух так и замер, застрял у меня в горле мертвым грузом. Лэйн без устали смотрела на меня. И я закрыл глаза, и поцеловал ее еще раз, и потом еще раз, и еще… Я целовал ее до тех пор, пока кислород не кончился в моих легких, пока красные щеки девушки зарделись багрянцем перед моими глазами. Я целовал ее и забывал, что нужно дышать. Простые соприкосновения губ, а сколько страстной и бурлящей в каждом из нас нежности, пороков, желаний и скрытых эмоций. Я понял прелесть фразы — ''Буду первым'' — Лэйн целовалась чертовски неумело, но, быть может, именно это и подкупало меня в этом неразорванном поцелуе. Я ее учил. Девушка была податлива и мягка в моих руках, как плитка тающей шоколадки, как брикет мороженного со сливочным вкусом вина, как брусок пластилина, оставленный ребенком на ярком свету солнечных обжигающих лучей. Я был так нежен, так аккуратен, так привратен в движениях, будто это был и мой первый поцелуй тоже. Голова не то, что кружилась, она звенела и разрывалась на частицы, вместе с роем, вагоном, горой мыслей, вьющихся в ней в беспорядочном танце, в хаотичном порядке движений и слов. Я выхватывал из этого потока лишь самые нужные и самые откровенные мысли, обрывки складывая воедино. Я… ...Тебя… Люблю… Одной рукой обхватив Лэйн за талию, я прижал ее к себе вплотную, чувствуя жар ее распаленного нежностью тела. Кожа ее пахла приятнее всего на свете, волосы, их цвет в этот момент был лучшим цветом на всей этой чертовой планете и за ее пределами. Душа — что важно, — душа в девушке билась о стены ее тела, ее головы, мчась навстречу моей душе, моей агонии. И я снова замирал, а потом целовал снова, в жалком и сером освещении сплетение теней отслеживая внимательным взглядом на желтоватой стене. Вечность уходила из-под ног вместе с осознанием поцелуя, я жмурился и улыбался, терзая ее влажные губы своими, нежно и медленно, растягивая каждый момент. На вкус это было, пожалуй, как кленовый сироп — сначала не поймешь, сладкий он или горький, а потом втянешься и не сможешь остановиться, ложка за ложкой черпая из него всю сладость, весь сахар, все янтарную липкую близость. Девушка в перерывах сбивчиво дышала, со стыдом опуская глаза, и я смотрел на ее покрасневшие розоватые щеки с родительским упреком пару секунд, а потом снова целовал до беспамятства, до потери голоса и мыслей в набухшей потяжелевшей голове. Я облизывал губы, скользил ими по ее губам, в трепете, в священном благоденствии боясь нанести травму, и старался целовать нежнее, осторожнее, больше, мягче… Лэйн запыхалась, хотела свободно вдохнуть, но я ей не дал, я ее не отпустил, и только тогда, когда дышать уже не мог ни я, ни она, мы с громким вскриком отстранились друг от друга. И я посмотрел на девшку по-новому. Моя, — подумал я. — Да-а.. — … Поняла. — закончила мысль Лэйн сбивчивым голосом, задыхаясь. Она рухнула на стул без сил, запрокинув голову к потолку, стала тяжело дышать, повторяя. — Я поняла… Я сел рядом и прикрыл глаза в изнеможении. Тихий стон усталости и опустошения сорвался с моих губ. — Том… — тихо позвала меня Лэйн. Я посмотрел на нее через приоткрытые веки и широко улыбнулся. Девушка опять плакала. Она громко всхлипнула, с чувством, с расстановкой. Я покачал головой и, подсев ближе, обнял ее за плечи, притянув к своей груди. Моя рубашка, кажется, уже насквозь была мокрой от этих жалобных слез, от этих терзаний, душевных, внутренних, таких явных и жалостливых, что хотелось обнимать Лэйн всегда, чтобы она больше никогда-никогда не чувствовала себя одинокой и брошенной, чтобы теперь она постоянно ощущала мою поддержку и заботу вокруг себя, рядом с собой, в себе. — Я… Это… — Да? — улыбнулся я, слушая ее бурчание. Лэйн собралась с силами, сделала завершающий рывок, вздохнув, и снова заговорила. — Свети только для меня! .. — меня будто бы чем-то тяжелым и большим по голове огрели: никто и никогда еще не говорил мне таких простых и нужных вещей, так необычно себя чувствовать нужным кому-то, кроме своей семьи, друзей, приятелей… Я еле сдерживал себя, чтобы не раскричаться от радости, мои глаза наполнились предательской радостной влагой. Слезы счастья. Так их называют? Я был счастлив сейчас, буду счастлив всегда, потому что рядом теперь будет Лэйн. Я потрепал девушку по волосам и закачал головой, напевая свою любимую песню. — Блеск мертвых звезд, зажги небо, мне нечем дышать. Дни проходят, молю, дай мне знак. Вернись к началу, предводитель заблудших… — мой голос дрожал, но был уверенным, и я пел до хрипоты, пока не осип, но даже тогда продолжал шептать, шептать, что все будет хорошо, что все будет просто прекрасно, потому что все началось сейчас, здесь, с ней. — Я чувствую твое падение. Нет больше потерянных, нет больше заблудших. И я вижу, как ты ломаешься. Не волнуйся, я буду держать тебя в живых, если ты укажешь мне путь. Теперь и навсегда. Шрамы заживут. Дай… — Дай мне знак, вернись к началу, предводитель заблудших, дай мне знак. Просто дай мне знак… — тонким голоском подхватила Лэйн, и слеза скользнула по моей щеке. Я закрыл глаза, улыбаясь. Дай мне знак. Предводитель заблудших. Вернись к началу. Просто дай мне знак. Возьми фотографию. Это последняя, Ни деньги, ни люди не смогут меня здесь удержать… У меня нет прошлого, У меня просто есть шанс, Ни семьи, ни честной просьбы не останется, чтобы сказать: Дождь, дождь, уходи прочь, Приходи в другой день, Весь мир ждет солнца… Я хочу тебя? Или просто хочу понять Сердце, к которому можно прижаться, чтобы найти свой путь… Можно с уверенностью сказать, Что ты становишься мне ближе… Мы не когда не грустим, потому что нам не этого не разрешают… Дождь, дождь, уходи прочь, Приходи в другой день, Весь мир ждет солнца. Дождь, дождь, уходи прочь, Приходи в другой день, Весь мир ждет солнца. Лежать здесь под тобой, Это все, что я могу делать, Лежать здесь под тобой, Лежать здесь под тобой — это все, что я могу делать, Лежать здесь под тобой, Дождь, дождь, уходи прочь, Приходи в другой день, Весь мир ждет солнца. Дождь, дождь, уходи прочь, Приходи в другой день, Весь мир ждет солнца, Весь мир ждет солнца, Весь мир ждет солнца. Я засыпал под музыку в душе. День кончился. Кончился и тот путь, по которому я шел, пока не встретил Лэйн. Мы лежали на кровати, смотрели на потолок, на черный потолок, где иногда проскакивали тени и лучи фонариков, и я был абсолютно счастлив, сжимая в руке хрупкую ладонь девушки, и я улыбался ей, повернувшись к ее спящему лицу, и я твердил про себя «Это здорово» с нарочитым британским акцентом, и думал, что когда мы приземлимся, я заберу Лэйн с собой, в Англию, и му будем жить вместе. Да, вместе… Я с шумом выдохнул, накрыв дрожащую от холода девушку одеялом, снизу послышалось шуршание, я перекинулся через кровать и посмотрел вниз — это был Кристиан. — Почему ты не спишь? — зашептал я в темноту, различая счастливую полуулыбочку на его бородатом лице. Бейл приглушенно рассмеялся в ладонь, помахав мне. — Я рад, что у вас все хорошо. Я идеалист. Считай, что ты сделал мне подарок! — прошептал он, и я, не поняв, решил, что просто кто-то успел накидаться после ужина. Хотя в глубине души я был благодарен ему, благодарен за этот толчок, что он сделал в сторону Лэйн, и она ожила. Я прикрыл глаза, прижался к девушке и размеренно задышал, закрывая глаза. Это было здорово…