Если вы решили действовать — закройте двери для сомнений. Фридрих Ницше
После утреннего разговора с Гарри, Гермиона на удивление чувствовала себя преувеличено прекрасно. Ее не волновало ровным счетом ничего — на душе было легко и спокойно, будто бы вчера она разговаривала с родителями, пила чай и все это время на ее коленях довольно мурчал стареющий Живоглот. Ее не мутило, у нее не болела голова и она совершенно не хотела стыдиться того, что в пьяной агонии она отдалась лучшему другу. За завтраком, когда Гарри увидел единственную леди в Золотом Трио, у него от стыда перехватило дыхание и сжалось сердце. Он действительно вчерашний вечер помнит лишь урывками, но тот факт, что он сотворил с Гермионой, его прекрасной леди Грейнджер, нечто грязное и порочное… Этот факт убивал его изнутри. После стольких сражений, которые они провели рука об руку, после стольких ночей и разговоров, после всего того, что было — он просто не мог иначе смотреть на девушку; она была ему сестрой, близнецом, частичкой сердца — ровно таким же, как и Рон — и он не мог спокойно относиться теперь к тому, что из-за него Гермиона была опорочена теперь. Когда он сел напротив нее и заглянул в эти сияющие чистотой и добротой глаза — ему стало тошно. Это чувство так сильно его тревожило, как не тревожил, черт его подери, сам Волан-де-морт. — Гарри, Гарри! — Вдруг донеслось до его слуха, и он потряс головой. Гермиона смотрела в упор на него, хмуро сдвинув брови и щелкая тонкими пальчиками перед его глазами. — Хватит думать о всякой ерунде, Поттер! Ешь быстро и идем на занятия. Мадам Трюк не потерпит опозданий. Он кивнул ей – раз, потом другой — будто бы подтверждая то, что он понял смысл ее слов. «Ерунда», — она назвала их интимную связь так? Можно ли считать, что это было прощением Гарри? Или же таким тихим оскорблением? Чем же это можно считать?! После завтрака, когда все студенты выходили из Большого Зала сытые и довольные, Гермиона перехватила Полумну под руку и увела ее в сторону, о чем-то разговаривая с когтевранкой шепотом. Лавгуд отвечала гриффиндорской волшебнице с отстраненным лицом, будто бы невпопад, но по лицу Грейнджер было понятно — она на сто процентов точно понимает слова своей подруги.***
«Они не понимают — не понимают!» — громко шептала Нарциссе Дореа, смотря на родственницу с большого портрета в дубовой раме. — Но ведь должны — должны! — понимать… — отвечала Нарцисса, сжимая в уставших пальцах бокал с красным вином. Она уже устала бояться, но не устала бороться. Сколько дней — и все вдали от родного сына. Когда он и их милая Гермиона были рядом, ей было легче справляться со всеми недугами, которые одолевали ее. Духи рода не хотели очернения крови, но у Нарциссы не было иного выбора. Либо полукровки, либо забвение семьи Малфоев. Она тоже не была в восторге от этой идеи, но что – что? — ей еще делать?! Ее сумасбродный муж мертв, а ее жизнь и жизнь ее дражайшего сына в развалинах. Ей было нужно что-то делать — и делать что-то очень срочно! «Ты — мать, Нарцисса, — убеждала Дореа, с любовью смотря на поникшую голову родственницы, — а это — главное!» А женщина смотрела на красное вино, медленно и плавно покачивающееся на дне бокала. В этом вине она видела кровь — пролитую и не пролитую, чистую и грязную, свою и своего сына, Гермионы и Гарри, добрых и злых, своих и чужих, Пожирателей Смерти и магглов — всех. Сколько раз за войну она сама-лично произнесла непростительных заклятий? Империо? Нуль. Круцио? Нуль. Авада Кедавра? Нуль. Она была готова — да и сейчас тоже — на многое, чтобы теперь сделать своего сына, дражайшего Драко, счастливым. Потому что ее сын имеет право пожить обычной и счастливой жизнью: без отца, который прислуживает Темному Лорду, без матери с трясущимся голосом, без боли в руке из-за Черной Метки. Имеет право пожить с гордой и сильной матушкой, полюбить волшебницу-красавицу по силе равной ему, завести семью и любить своих детей. Он имеет право на это. — Я сделаю все… Пойду до конца… Он будет счастливым мужчиной… Не таким, каким был его отец… Дореа, понимаешь? Он будет… Будет счастлив… И она, Гермиона, поможет ему… Я чувствую, я уверена… Женщина сделала большой глоток вина и блаженно закрыла глаза. За окном был алый закат.***
Прогуливаясь по Косому Переулку во время выходного дня, Гермиона нервно кусала губы и задумчивым взглядом обводила кучки людей. Она терялась в больших сомнениях: стоит ли ей делать то, что предложила ей Полумна? Конечно, это может быть выходом, хоть каким-то мостиком к относительно нормальным отношениям, но… Но оно того стоит? Глубоко вдохнув морозный воздух, волшебница покачала головой и выдохнула. А затем сделала уверенный шаг в сторону лавки Оливандера. В магазине мистер Оливандер встретил Гермиону с приветливой и усталой улыбкой. — Опять потеряли свою волшебную палочку, мисс Грейнджер? — поинтересовался он, но Гермиона с доброй улыбкой покачала голой и взмахнула своей палочкой, освещая лавку мастера палочек ярким светом. Мистер Оливандер улыбнулся смущенной, но радостной улыбкой. Он махнул волшебнице рукой, чтобы та подошла ближе. — Так что Вас привело в мой магазинчик? — спросил старик. — Я бы хотела приобрести палочку. Для одного человека. Мистер Оливандер заинтересовано приподнял бровь, явно заинтересованный таким поворотом событий. — Я осведомлена о такой форме магии, как магия памяти. Особенно, если память имеет телесное воплощение. Вы можете мне помочь подобрать палочку воспользовавшись такого рода магией? — волшебница достала волшебную палочку и с неким ожиданием посмотрела на старого волшебника. Тот, насупив брови, поразмыслил и решил, что такое возможно — Грейнджер волшебница способная и опытная, заклинание, о котором она говорит, ей под силу, да и он имел практику подбора волшебных палочек с такой магией. Согласившись, он вышел из-за прилавка. — Сongregaret Мemoria*, — взмахнув круговым движением волшебной палочкой, Гермиона создала на ее кончике сначала совсем небольшой серебряный сгусток энергии, а после он разросся и вовсе до размера баскетбольного мяча. Подбор палочки для «знакомого» Гермионы у мистера Оливандера заняло около получаса. К тому моменту, когда он доставал последнюю возможную палочку, за окном уже потемнело. — Вот, мисс Грейнджер, это последняя. Возможно, она выглядит не так изящно, как остальные, потому что она выполнена не мной, а моим внуком, Вауханом… Но не смотря на это, она должна подойти, — старик вынул из серого и неприметного футляра волшебную палочку, — восемь дюймов, столетний бук и жало мантикоры. Эта палочка действительно не показалась Гермионе такой изящной, какими обычно бывают все палочки выполненные мистером Оливандером: она была с мелкими зазубренностями, будто бы юный Ваухан вовсе не обрабатывал свое детище, а просто обломил ветку с столетнего древа и погрузил в него магическую сердцевину. Единственное, что выдавало работу мастера это приделанная к палочке ручка и покрытая лаком поверхность. Но эта палочка напомнила Гермионе другую, до ужаса ей знакомую — палочку его тетушки Беллатрисы — она была так же изогнута (но под меньшим градусом). И если на остальные палочки сгусток энергии никак или очень слабо реагировал, то к этой палочке он вызвал достаточно большой интерес — и палочка ответила тем же. Завибрировав в руках мистера Оливандера, она потеплела в его руках. Серебряный свет с палочки гриффиндорки плавно спрыгнул с нее и медленно, излучая морозный мягкий свет, вошел в палочку, которую все еще держал мистер Оливандер. После завершения акта выбора палочки, старый мастер упаковал покупку и протянул ее волшебнице. — Но могу ли я поинтересоваться, мисс Грейнджер, кому мы подбирали эту палочку? Эта энергия показалась мне очень знакомой… Но Гермиона лишь загадочно улыбнулась и, отдав нужное количество галлеонов, вышла из магазинчика. Нужно было возвращаться в Хогвартс.***
Драко вернулся в комнату и устало потянулся. За этот день на нем очень сильно отыгрался профессор Слизнорт, что было совсем на него не похоже. Этот «старый пердун», как его стали называть третьекурсники, решил спросить Малфоя по всему курсу зельеварения — на что ответить даже ему, любящему зелья всей душой, было не просто. После этого еще и Блейз сообщил ему о какой-то посылке, которую он отнес ему в комнату. Вообще, в последнее время Драко мало стал понимать своего лучшего друга — он то был таким же, как и прежде, а иногда заводил несвойственную ему шарманку. Но все это Малфой вскоре списал на должность главного старосты. Войдя в свою комнату, на заправленной кровати он увидел небольшую коробочку и приложенное к ней письмо.Я должна была сказать тебе спасибо. «Спасибо, Драко». А это жест доброй воли. И только попробуй не воспользоваться ей.
Гермиона Грейнджер.
Раскрыв коробку, волшебник увидел в ней палочку. Она показалась ему простой и неказистой. "Не под стать великому Драко Малфою, которого все знают", - подумал волшебник и усмехнулся. Как бы то ни было, а палочка ему была нужна - последнюю его палочку забрал Поттер, а новой он так и не обзавелся. Ходить с палочкой своей матери ему было неудобно - она не всегда подчинялась, а иногда делала проказы, которые он никак не ожидал. Поэтому такой "жест доброй воли" от Гермионы он принял как что-то положительное, хотя вид этой волшебной палочки больше походил на какую-то издевку. Опробовав палочку, Драко с большим удивлением отметил, что восьмидюймовая простушка подходит ему даже больше, чем его десятидюймовая красавица.