Один из самых полезных жизненных навыков — это умение быстро забывать все плохое: не зацикливаться на неприятностях, не жить обидами, не упиваться раздражением, не таить злобу. Не стоит тащить разный хлам в свою душу. Будда.
Гермиона ковыряла вилкой салат, совсем не чувствуя аппетита. Рядом на детском стульчике сидел Северус, ложечкой непоседливо размазывая по тарелочке яблочное пюре. Тут же рядом стоял на подставочке Дарвин, следящий, чтобы маленький наследник не испачкался во время трапезы. Нарцисса усердно разделывала кусочки куриной грудки, которые попадались ей в салате. Часы мерно тикали, за роялем в соседней Зале красиво играл эльф. По столовой разносился приятный аромат роз, горячей выпечки и ароматного кофе. — Мама, на! — Северус поднес к Гермиониному лицу ложку с пюре. Но женщина не отвлеклась на сына, продолжая ковырять салат. — Мама, на! Малыш настойчивее тряхнул рукой с ложкой, и часть пюре неровной кляксой упала на юбку волшебницы. Домовик сразу же запричитал полушепотом и поспешил избавиться от пятна. Однако гриффиндорка остановила его прежде, чем он приступил к работе. «Я сама», — тихо брякнула девушка и ловким движением салфеткой убрала с юбки пятно. — Северус, дорогой, это яблочною пюре приготовили для тебя. Неужели ты его не хочешь, раз бросаешься им? — бережно спросила Гермиона у сына и утерла большим пальцем полосочку пюре с щечки мальчишки. — Маме нельзя такое. Если она скушает яблоко, то будет ходить с красным и некрасивым лицом. Мальчик сквасился, но облизал ложку, на которой ровным счетом ничего не оставалось. Когда с ужином было покончено и семья не в полном составе начала расходиться по комнатам, дверь в гостиную с грохотом распахнулась. На пороге был злющий как черт Малфой. От него всего исходила пугающая энергия, чем-то напомнившая Гермионе ауру Беллатрисы. Нарцисса было поднялась на ноги, чтобы встревоженно вскрикнуть на сына: что он позволяет себе, заявляясь домой так поздно, еще и шумя так, словно в него Волан-де-Морт вселился? Но поделать она ничего не успела: блондин пересек гостиную, казалось бы в два шага и со всего размаха залепил супруге пощечину. — Мерлин!.. — воскликнула женщина, прикрывая рот рукой. Она взглядом проследила как ее невестка прижала ладонь к пылающей от боли щеке, как она сморгнула слезы и подняла на нее и сына перепуганный взгляд. — Мама, уберите Северуса отсюда. Я сама разберусь, — тихо прошелестела гриффиндорка, по-свойски обращаясь к Нарциссе. Но ту и просить было не нужно. Подхватив хныкающего ребенка на руки, она стремительным шагом покинула гостиную.***
Его все калило. Покупатели — глупые олени, жаждущие за свои безделушки слишком много. Друзья — назойливые мухи, жужжащие под ухом. Мать — конченая маразматичка, повернутая на внуке. Жена — неприступная монашка, бесящая своим видом. Это капало в чашу его терпения мелкими каплями. Кап. Кап. Кап. И так до безумия, пока не перельется за край. Как его до этого все устраивало? Как он не пошел на попятную в самом начале? Как согласился на это? Бред. В декабрьский вечер он пришел домой окончательно уверованый, что так жить больше нельзя. Он глава семьи или как? Войдя в холл мэнора, его встретил домовик. Но в следующую секунду магическое существо полетело в соседнюю дверь, отправленное пинком ноги. На лестнице на второй этаж, где должны были быть все члены его, так называемой, счастливой семейки его встретил йиннэн, разгневанно раскрыв свои перепончатые крылья и угрожающе шипя. «Пытается остановить? Но зря. Это не останется так просто… устроили матриархат в моем доме…» — волшебник лишь отмахнулся от магического существа и прошествовал вверх по лестнице. В его голову не закрадывалась мысль, что он поступает не правильно. Злость, нет. даже ярость застилала его разум. Она перекрывала все прекрасное, что подарил ему этот «матриархат». Он не мог даже вспомнить хоть что-то, что немного радовало его: ни улыбок супруги, ни смеха сына, ни объятий матери. Стоило ему распахнуть двери гостиной, как его разум окончательно помутнился. И даже гневные взгляды жены и ее крики ничего не решили для него. Он брал то, что якобы всецело принадлежит ему. Но это был не он.***
Гермиона очень погорячилась, когда сказала, что сама справится с Драко. Очень погорячилась. Но это поняла она далеко после, когда он чуть ли не за волосы оттащил ее через несколько пролетов в спальню, когда захлопнул за ними дверь и еще пару раз ударил ее наотмашь по лицу. Ее палочка была катастрофически далеко: она так и осталась лежать на софе в гостиной, где ее оставила волшебница, опрометью подскочив на встречу к разъяренному супругу. А сейчас, когда она распласталась перед его ногами, получив оглушительную пощечину, она не ощущала ничего, кроме мерзкого липкого страха. В ее глазах как в замедленной съемке отражалось, как Драко присаживался на корточки, озлобленно скалясь и говоря что-то о непорочной монашке, которая сейчас поплатиться за свое поведение. В следующую секунду Гермиона почувствовала, как кожа на ее голове болезненно натянулась — это блондин схватил ее за волосы и оттянул их назад. И самый страшных кошмар начался. Сначала Малфой просто издевался над ней: бил по лицу, швырял из стороны в сторону, больно ударял ее о мебель, сжимал челюсти до скрипа. Потом все стало еще хуже: в секунды, когда она начинала сопротивляться, Малфой изрекал такие унизительные предупреждения, что сердце сжималось от стыдливого ужаса. «Ты будешь сосать как последняя шлюха, грязнокровка», «Что, думаешь раз родила отпрыска, то в твоей промежности больше спроса не будет?» «Еще не запылилась, старушка?» «Или с кем-то трахаешься, пока твой супруг прилежно дрочит в душе?» Потом Гермиона помнит треск одежды. Он рвал на ней легкую блузку, обнажая грудь, рвал юбку, царапая нежные бедра. Он хватался своими крепкими пальцами за ее нежную кожу груди, сжимал ее мягкую попу, кусал ее шею и своевременно давал звонкие пощечины. Волшебница не помнила, когда он разделся. Помнила только, что после привкуса соленой крови у нее во рту был его член. Он вдалбливался ей в самую глотку, зажимая рукой нос. А она задыхалась, цепляясь руками за его бедра. Сдерживая рвотные порывы, она смотрела на его застеленный яростью взгляд, и из ее глаз текла вода. Не слезы. Слезы льются когда обидно, когда больно, когда тягостно. А Гермионе сейчас противно, а не вот это вот все. Ведь супруг, с которым, как ей казалось, они только наладили полноценную хорошую жизнь, сейчас брал ее как настоящую последнюю заправскую шлюху, совершенно не заботясь, не больно ли ей, не говоря уже о получаемом удовольствии. Ее швырнули к тумбе. Да еще и с такой силой, что не удержавшись на ногах, Гермиона налетела на этот предмет мебели всем телом и жалобно проскулила от боли. — Что? Нравится? — усмехнулся блондин и подошел ближе. Его мокрый от женской слюны член подергивался в такт его шагам. Ухватившись одной рукой за каштановую гриву девушки, второй рукой от с силой шлепнул ее по заднице, где тут же появился алый след его руки. На вскрики девушки он не обращал толком никакого внимания, наоборот, он упивался ее вскриками, словно это были его негласные трофеи. За дверью беспомощно скребся кот. Грубо раздвинув ноги супруги, Драко с мастерской легкостью засадил девушке по самые яйца. Его глухой рык, который разнесся по комнате, перемешался с просьбой Гермионы прекратить это насилие. Но эта попытка, как и многие другие ничего не принесли. За расцарапанное лицо супруга она поплатилась разбитой губой и рассеченной бровью, за попытки ударить его в пах и солнечное сплетение — синяками на руках и животе от ударов ногами, за громкие крики — вырванными чуть ли не клоками волосы. Он вдалбливался в сухое лоно девушки с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь в Мэноре. Свободной ладонью, которой он время от времени шлепал супругу по попе, Драко размазывал по лицу девушки кровь и ее слюни, жестко сжимая ее лицо или вовсе вдавливая его в поверхность тумбы. В какой-то момент Гермиона и вовсе сорвалась на душераздирающий крик, но ей быстро заткнули рот, всунув в него два пальца и приказав сосать их. Но делать это было просто невозможно: Драко насильно раздвинул ее ягодицы и упрямо проникал в ее анус своим стоящим колом членом. Ее задница в прямом смысле горела, но мужчина продолжал входить все глубже и глубже, погружаясь в тесную и горячую негу во всю длину. Трахал Драко все так же остервенело, то вжимая лицо супруги в мебель, то запрокидывая ее голову, держа за волосы назад, то поворачивая ее лицо к себе, чтобы смачно укусить за разбитые губы и плюнуть в лицо несколько омерзительных гадостей, которые даже заправская шлюха не потерпит. Потеряв интерес к позе «у тумбы», Малфой вышел из анала девушки грубыми движениями швырнул ее на кровать. Он ставил ее и раком, и закидывал ее ноги себе на плечи, вжимал ее в матрас и многое другое: в моменты, когда супруга смела терять сознание, он быстро приводил ее в чувство, больно ударяя по опухшим щекам. В период, когда Драко наконец-то кончил, бурно излившись в супругу, Гермиона уже окончательно сорвала голос и не могла говорить. Откинувшись на подушки, Малфой насильно притянул лицо волшебницы к себе и запечатлел на ее губах легкий поцелуй. — Так-то лучше, — заметил он и оттолкнул голову измученной волшебницы.***
Наутро мужчина проснулся в прескверном настроении. Его голова болела, разбитые (почему?!) кулаки зудели. Осмотрев комнату, он не нашел ничего необычного в ней: все было идеально прибрано и расставлено по своим местам. Супруги в постели так же не было. Решив, что Гермиона сейчас с сыном и его любимой матушкой, мужчина спокойно поднялся с постели и направился в ванную, не заметив, что на полу и постельном белье были капли крови. Пропустив завтрак, блондин умчался в антикварный магазин. На сегодня у него была назначено встреча с потенциальным покупателем «слезы Анубиса».***
Из принцессы в дурнушку… Она ужасалась, смотря на свое изувеченное тело. И кто это сделал… Человек, которому она доверилась, с кем больше года уже делит одну постель… Она вздыхала и успокаивала нервную дрожь. Она же предчувствовала нечто подобное. Что-то такое должно было произойти. Не зря, не зря часы унесли ее к тому чудовищному воспоминанию Анубиса и Исиды. Только тогда Гермиона и предположить-то не могла, что «семейный перстень» мог иметь такой эффект. Кажется, мистер Курц был полукровкой и, возможно, он не казался таким озлобленным, каким вчера был чистокровный Малфой… Отругав себя за крайнюю мнительность и безучастность, волшебница снова посмотрела на себя в зеркало. На ней и живого места не было! Бровь была рассечена, губы разбиты, на шее чернеющие засосы, на груди желтеющие синяки, а на руках, ногах и животе как зияющие космические дыры — гематомы, размером с кулак. В напоминание о своем бессилии волшебница не стала мазать синяки на теле лечебными зельями, но увечья на лица все же по-максимуму прикрыла лечебными мазями и мороком. Одевшись так, будто и правда подалась в монашки: в свободное плотное черное платье в пол с длинными рукавами и высоким воротом, — Гермиона покинула спальню еще до того, как начало светать. Ей даже верилось с трудом, что этой ужасной ночью она не сомкнула глаза. От такого шока ей следовало поспать хотя бы часик, но все это время волшебница просидела в теплой ванне с лечебными травами, чтобы они хоть немного уняли боль, которая разливалась у нее по телу. В четвертом часу утра молодая леди Малфой зашла в комнату к сыну, где провела все оставшееся утро, едва устроившись на уголке кровати, в которой, словно звезда, развалился мальчик.