Лишь наблюдай

      Он испытывал дикие чувства, замечая изменения в постепенно расцветающей жизнерадостной девушке, нет, он бы больше не назвал её женщиной-дождь, язык не повернулся бы. Раскалённый клинок горечи пронзал испещрённую шрамами после многочисленных сражений грудь, не давая возможности сделать полноценный вдох такого обжигающего лёгкие свежего воздуха с едва уловимым ароматом сырости, — он нарочито медленно, до скрежета зубов болезненно и старательно вырисовывал на далеко не невинной и чистой душе грубые узоры, пытаясь выгравировать что-то такое, что нельзя забыть; нельзя забыть то, что эта солнечная девушка уже не привычная его едкому взору Джувия с едва слышным голосом, что подобен шелесту листьев; он, тихий и прозрачный, проникал в душу, неприятно обдавая своим дыханием всё нутро.       Остатки тёмного и родного для его жалкой пародии жизни прошлого уже реже преследовали, как бы смешно не звучало, его жалкую и убогую пародию на самого себя же в Фантом Лорде, но всё изредка давали о себе знать; мимолётно, но всё же напоминая о том, что он бежал от своего прошлого, что из-за своей же слабости отгрёб от другого убийцы драконов, что стал ныне одним из его товарищей, хотя в гильдии призраков Гажил числился одним из сильнейших, ведь не за красивые глазки его стали уважать и бояться одновременно.       «Что, цветёшь и пахнешь, а, Редфокс?» — он часто задавался таким вопросом, разъедающим своей язвительностью мозг, когда после очередной пьянки, а за ней и драки, что плохо отражается на состоянии его нынешней гильдии, довольно улыбаясь, на миг неосознанно отбрасывал свою маску в самые тёмные закоулки разума, а потом, будто вновь опомнившись от долгого сна, пытался отчаянно вернуть её, ведь она стала чуть ли не его вторым «я», тем самым заколачивая очередными ржавыми гвоздями этот деревянный гроб — умерщвляя того эгоистичного мудака, что раньше и гроша бы не отдал за чужую жизнь.       Джувия тоже менялась в другую, лучшую сторону. Надела лёгкое, воздушное платье, заменив вечно мокрую от дождя шубу, которую не спасал от влаги даже тот зонтик с рюшами, влюбилась, в кои-то веки, и теперь раздражала Гажила своей вечной болтовнёй об отмороженном идиоте, что вечно бегал от Локсар. Железный убийца драконов не понимал своих чувств к девушке, но то, что она была влюблена до беспамятства почему-то невыносимо прожигало грудь раздражением и внезапной злобой, что накатывала, как волны моря перед штормом. Джувию Локсар больше не преследовал извечный дождь, что брызгами разбивался о сырую землю — этот миг был прекрасен в своём проявлении, но, к сожалению, краток.       Глядя на такую далёкую Локсар, что не так давно очаровывала своими хладнокровием и почти безумным равнодушием, он с горькой безысходностью понимал, что как раньше уже никогда не будет. Не будет того оглушающе сильного ливня, что пропитывал за пару секунд всю одежду влагой, дробью выбивая замысловатый ритм, который тяготил сердце неизведанной истомой; того странного чувства спокойствия, что овладевало телом и не давало права на лишнее движение; того до абсурда смешного понимания, что не один он, как последний трус, скрывает свои истинные чувства — одиночество, граничащее с безумием, будто бы идёшь по лезвию; печаль и боль потери — на привычную и ставшую правдоподобной маску.       У неё маска была бесчувственной, словно фарфоровая кукла, что мать давно купила своей дочери, и та больше с ней не играет; бледная кожа без загара, фарфоровое лицо, что очаровывало бездонной синевой глаз, в которых, ровным счётом, не было ничего, кроме равнодушия и холода — не отличить от настоящей куклы, что давно позабыта.       Его железная, как и он сам, маска лицемерной, заносчивой сволочи въелась в мозг и стала частью его жизни. Он — железо, и оно, по сути, не имеет никаких слабостей; бесчеловечное — жалкие эмоции с чьей-либо стороны вызывают в нём отвращение, сразу возникает желание подавить этот напор чувств одним точным ударом. Гажил до недавнего времени презирал таких людей.       Эмоции, будто вода, — болезненно горячие, что уродуют душу ненавистными ожогами, после которых останутся лишь шрамы, в качестве одних из воспоминаний; ледяные, что заставляют кровь стыть в венах от всего нахлынувшего, да поразившего тело и душу; все чувства будто разом пропадают, и внутри остаётся лишь всепоглощающая пустота.       И именно в этом была слабость железа. В воде. В этих чёртовых эмоциях.       Гажилу лишь оставалось отрешённо наблюдать за тем, как извечный дождь сменяет солнце; свинцовые тучи, что плыли низко над землёй, — вот-вот протянешь руку и коснёшься неизведанного, — вдруг резко сменили чистые, белые облака. Тошнотворное ярко-голубое небо явно не нравилось Редфоксу, но с этим он поделать ничего не мог. Он откровеннно скучал по безразлично-колким ответам Джувии, которые всегда до чёртиков бесили, разъедая его самолюбие, будто серная кислота, оставляя ожоги; тот холодный, наполненный отчаянием дождь, что вечно лил в её присутствии, и тот тихий шелест её голоса, что был едва слышен в шуме капель воды, разбивающихся о землю, как их надежды, которые неизменно были обречены на провал.       И, как всегда, он будет просто наблюдать.