***
Лучи солнца проникают в достаточно большое помещение. Они играют на стеклах витрин и, отражаясь, создают причудливую картину на темном паркете. Я слежу за бликами деревянной стойке и одновременно пью кофе. Сейчас только девять утра, и я только пришла на смену. Мой организм все еще спит и видит радужные сны, с участием одного зеленоволосого чуда, поэтому я не сразу обращаю внимание на первого клиента. Приподнимая взгляд, я тут же замираю, Кровь приливает к щекам, хотя краснеть сейчас совсем не время. Майкл, а это был именно он, подходит ближе, жмурясь от света. Его волосы торчат во все стороны, и он напоминает одуванчик. Я улыбаюсь такому мысленному сравнению и готовлюсь принять заказ. Глаза парня бегают по вывескам, и он закусывает алые губы, вызывая внутри меня тысячи ощущений. От дикого восторга, который будоражит мои клетки, до печали, которая сменяет радостные эмоции, заставляя мой внутренний, секундный пожар утихнуть и оставить только сожженную пустошь. — Здравствуйте, мне пожалуйста имбирно — пряничный латте, — читая вывеску сзади меня, произносит Майкл. Его голос похож на скрип мороза, рождественским утром. Такой мягкий и скрипучий, чуть охрипший и такой притягательный. Увлекаюсь звуками его голоса, и не сразу понимаю, что заказал парень. — Доброе утро, — тихо произношу я, с жадностью наблюдая за молодым человеком, который еле заметно улыбается на мое приветствие. Он оттягивает вниз свою джинсовку, опускает взгляд. — Ваш заказ сейчас будет готов, — произношу уже выученную фразу, замечаю как мой голос дрожит. Я отворачиваюсь и иду к автомату с кофе. Майкл удивляется, когда видит надпись «Майкл» на стакане с его горячим напитком. — Прости, но откуда ты знаешь мое имя? — чуть приподнимая бровь, спрашивает парень, сверля меня глазами. Я опускаю взгляд. — Мы учимся в одной школе, — я поджимаю губы, от того, насколько глупо это прозвучало. Ситуация очень неловкая. Стыд покрывает меня с ног, до головы, оставляя неприятный осадок на душе. Мой взгляд блуждает по моим пальцам. Я боюсь поднять его на стоящего передо мной парня. Было бы слишком просто, если бы парень хотя бы помнил бы меня. Увы, для меня пока все только усложняется. — Серьёзно? Прости, наверное, я просто не запомнил, — произносит Майкл. Парень выдавливает подобие улыбки. Он на миг зажмуривает свои опухшие глаза. Синие круги под глазами сейчас более заметны, и я сравниваю их цвет, с разбавленным ультрамарином.- Во всяком случае, кофе все равно не для меня. Зеленоглазый проводит плечом и его футболка чуть приподнимается, оголяя его бледную кожу. Я не могу оторвать взгляд от матовой кожи, закусываю губу, чтобы скрыть резко нахлынувшее, дикое желание дотронутся до нее. — Прости, тогда я могу заменить его. Я честно не думала, что он не для тебя, — мямлю я. Мне хватает смелости поднять взгляд и посмотреть прямо в глаза Майкла. Я теряюсь. Теряюсь, когда понимаю, что его глаза смотрят прямо в мои. Его прямой, пронизывающий взгляд заставляет меня забыться, и подобно маленькому зверьку следовать воли хищника. Но Майкл не хищник, а я не маленький зверек. — Да не надо, моему другу действительно наплевать, что написано на его любимом латте, — нотки раздражения пронизывают его уже более громкий голос, который распространятся по помещению, разбивается о стены и ранит меня своими осколками. — Тогда оплатите, пожалуйста, заказ, — сглатывая, произношу я. Пытаюсь сохранить достоинство, когда хочется просто убежать от этой давящей атмосферы. Рыжие локоны несколько раз падают на мое лицо, но я не замечаю их. Сейчас мне все равно. Протягиваю сдачу парню, едва касаясь его рук. Меня прошибает волна тока. Она будто заново включает меня. — Меня зовут Вайлет, если что, — громко говорю я вслед уходящему парню. Майкл даже не замирает, но я уверена, что он услышал.***
За окном ветер играет с опавшими золотыми листьями. Он кружит их, не давая падать на землю. Но потом они все-таки валятся на мокрый асфальт, собираясь в кучки. Этого бы не было, если бы наш уборщик имел привычку добросовестно выполнять свою работу. Хотя я не жалуюсь, ведь идя в школу успела поиграть с ними, окуная берцы в разноцветное «море». В большом коридоре почти нет учеников, не считая Калума и его подругу Рену, которые тихо переговариваются о чем-то, иногда улыбаясь. Калум улыбается той самой улыбкой. Той самой, которую раньше дарил только мне. Которую я получала почти всегда: в парке, кино, кафе, школе, его комнате, его гостинной, кухне. В любом месте, где были мы вдвоем. Сердце сжимается, когда в очередной раз открытая улыбка украшает лицо парня. Не могу больше смотреть на это и отворачиваюсь. Глаза брюнета остаются такими же большими, улыбка только слегка трогает пухлые губы, когда я пальцами касаюсь его щеки. В комнате царит полумрак, изредка нарушаемый светом проезжающих машин. Когда свет снова озаряет спальню Калума, я замечаю блики на его огромных карих глазах. Калум молчит, а я не собираюсь нарушать эту тишину. Мне комфортно просто так, мягко дотрагиваться до его еще влажных губ, проводить пальцем по нижней, слышать его мирное дыхание. Наслаждаться им при тусклом свете фонарей. Упиваться его одурманенным взглядом, запутанными волосами, алыми пятнышками на его до безобразия идеальной, бронзовой шее. Моя рука утопает в мягкой шевелюре, и я улыбаюсь. Почти по-детски, мягко и доверчиво, как только могу улыбаться Калуму. Теперь парень тоже улыбается. Так, как я люблю. Одной рукой он подпирает голову, нависая над моим телом, прикрытым только теплым одеялом, а другой играет с моими волосами. Мой взгляд полон доверия и преданности, когда я заглядываю в его темные глаза. Калум снова улыбается, наклоняется, и щекоча мне лоб длинной челкой, целует меня в нос. — Ты так дорога мне, малышка, — доносится до меня через стену наслаждения. Парень отстраняется, в его взгляде также полно любви, но теперь там есть оттенок его слов, прошептанных ночью, под светом тусклых фонарей, в минуты нашей близости. Слеза, которую я не сразу замечаю, скользит по моей щеке и падает на футболку. Сжимаю глаза, до появления разноцветных точек и резко распахиваю их. Школа не самое хорошее место, чтобы поплакать. Сжимаю блокнот в руке, я вытащила его, в надежде порисовать, но он не пригодился. Не старый ясень, не проходящие мимо меня люди не ложись на шершавый лист под легким напором мягкого карандаша. Возможно, я просто исчерпала все свои силы на выходных, когда рисовала Майкла. После того, как я пришла после смены в кафе, я заперлась в комнате, стащив из холодильника пару ломтиков пиццы и сок. Глаза, губы, тонкие пальцы, сухие волосы, — все это уместилось в десятке набросков и полноценных рисунков. После того, как я увидела его глаза так близко, мне ничего не оставалось, как только передать их сочный оттенок через смесь акварельных красок. Правая рука ужасно болела, только при воспоминании о вчерашней бессонной ночи, когда я совсем забыв о боли в правой ладони выводила черты его бледного лица. Я снова поворачиваюсь к нашему школьному двору. Мои волосы, отражающиеся в оконном стекле сливались с кроной деревьев. Пальцами провожу по стеклу, с интересом рассматривая, как мое тепло оставляет пар на продрогшей раме. Я не сразу реагирую на теплое прикосновение к моему плечу через ткань футболки. Замираю на пару секунд, вдыхая холодный воздух, исходящий от окна. Нет никакой надобности поворачиваться и встречаться с этим им карими глазами, в которых потухла та любовь ко мне. — Что тебе надо? — поизношу, все же поворачиваясь и встречаясь с шоколадного цвета глазами. — Снова хочу узнать как ты, — мягкий голос и запах сигарет на миг выбивают меня из колеи. — Снова отлично, — больше похожее на хрип, вырывается из моих уст. Опускаю взгляд снова. Моя уверенность и та доля иронии, которая появлялась при диалогах с моими бывшем возлюбленным сейчас испарилась только от неожиданных воспоминаний. — Ты выглядишь намного лучше, надеюсь, у тебя все хорошо, — вздрагиваю, когда ладонь Калума ложится на мою, перевязанную бинтом. Он поднимает ее ближе, долго смотрит на чуть красный бинт, а потом переводит взгляд на меня. — Ты можешь рассказать мне, если что-то случилось. Вдруг становится противно от этих слов, пропитанных ненужным сочувствием. Я выдергиваю руку из его теплых ладоней и поднимаю взгляд, твердо смотря прямо в лицо брюнету. — Тебе лучше убраться, Худ, — мой голос звучит громко, уверенно, но за ним я прячу трещины, которыми покрылось мое сердце. Вдруг я перестала ощущать ненависть к темноволосому парню, который заставил меня возвести баррикады и каменные стены вокруг моего сердца.Стена, которую я строила втечение нескольких месяцев рушится от одного теплого прикосновения. — Хватит вести себя, как ребенок, — качает головой тот. — Думаю, мы прошли ту стадию, когда ты кидала злые фразы в меня, при нашей каждой встрече. — Я так не думаю, всего хорошего, — холодно бросаю я, покидая пустой коридор и опечаленного парня, в глазах которого раньше было полно любви с примесью его слов, прошептанных ночью, под светом тусклых фонарей, в минуты нашей близости.***
Хмурый и скучающий взгляд говорит о полном безразличие к формулам и химическим реакциям, о которых твердит учитель. Майкл лишь на секунду поднимает взгляд к доске, а потом снова продолжает рисовать что-то на страницах изношенной тетради. Парень резко поднимает голову и смотрит на меня. Я теряюсь, и не сразу успеваю отвернуться. Мои щеки краснеют от стыда за то, что меня поймали. С тихим шорохом, в то время как все вокруг замирает скомканный листок приземляется на мою парту. Я боюсь поворачиваться к зеленоволосому, просто надеюсь, что это от него. Пальцы разворачивают шероховатый листок. Ты выглядишь пугающе, когда весь урок пялишься на меня. М. Эта записка явно не написана для ответа на нее. Это просто, как предупреждение или констатация факта. Конечно от этого, мое сердце не пляшет от радости, оно скорее с шумом падает куда-то в пятки. Теперь Майкл считает, что я чокнутая. Ведь это так. Все мои решения и действия приобретают оттенок сумасшествия, когда это касается Майкла. У меня есть десять минут, чтобы возненавидеть себя за то, что я влезла тогда. Если бы я сделала вид, что не знаю его, то сейчас бы могла без препятствий лицезреть его макушку, задумчивый взгляд, легкую нервозность, при раздумывании над чем-то. Я комкаю листок в мой рюкзак. Сохраню его, ведь аромат одеколона Майкла еще остался на нем. Можно отметить этот день как один из самых провальных.