"Black butler: lose control"

— Как ты мог так поступить??? В огромной спальне, бывшей комнатой Дельфиниум, было холодно даже несмотря на ярко пылающий огонь в камине. Холодно и темно. Сгустившиеся по углам тени не разгоняло пламя множества свечей в бронзовых канделябрах, а лишь наоборот, усиливала их пугающую мрачность. Свет не проникал и через большие окна, занавешенные тяжёлыми голубыми шёлковыми портьерами. На каменном полу лежал мягкий ковёр ручной работы так любимого хозяйкой комнаты белого цвета. Кроме него, обстановку составляли невысокий столик красного дерева, два кресла с белоснежной обивкой и большая кровать под невесомым прозрачно-бежевым балдахином. Остальные предметы интерьера отсутствовали… впрочем, той, кто жил в этой комнате они и не требовались. Эдвард, стоявший у дальнего окна, повернулся и смерил Дельфиниум таким взглядом, словно бы при нём вдруг заговорила муха. Но однако это нисколько её не смутило — сидя на краю кровати, она всё с тем же немым вопросом в глазах смотрела на того, кто называл себя её господином… и мужем. Да, он был самым красивым мужчиной, что гомункул когда-либо видела. Высокий, статный, сильный. Фигура не аскетичная, как у большинства магов, а свидетельствующая о том, что Эдвард немало времени уделял своему физическому развитию. Под чистой персиковой кожей бугрились мускулы, которые лишь подчёркивала свободная белоснежная туника с одним рукавом, расшитая золотистыми магическими знаками. Серебристые — не седые, а металлически-серебряного от рождения цвета волосы украшены золотым витым обручем, обвивающим голову и высокий лоб. Лицо его было широким, но с выделяющимися скулами и слегка заострённым подбородком, а прямой нос и слегка изогнутые, точно в насмешке, брови придавали ему высокомерное выражение. Пухлые губы манерно поджаты, а ртутно-серые глаза мечут гневные молнии в её сторону. Но Дельфиниум не боится. Теперь она ничего уже не боится.  — Как я мог?! — срываясь, Эдвард кричит, не в силах обуздать себя от подобной наглости этого существа. — Ты, верно, забываешься, тварь! Я создал тебя, дал тебе жизнь, а ты смеешь так со мной разговаривать?! Ты должна мне подчиняться! Я не обязан отчитываться перед тобой в своих действиях! Раз я так решил — значит, так нужно! И чтобы больше я не слышал, что ты так со мной разговариваешь! А сейчас приведи себя в порядок: вечером придут гости и ты должна будешь им спеть! Произнеся эту тираду, Эдвард развернулся и вышел прочь из комнаты. Дельфиниум не шелохнулась, лишь слегка опустила взгляд на сцепленные на коленях руки, которые были в грязи, расцарапаны и изрядно кровоточили. Этими руками она менее часа назад рыла могилу для своей дочери. Жизнь её в резиденции Макалистер счастьем не отличалась. В первые, как потом выяснилось, шестнадцать лет она осознавала лишь то, что этот мужчина, который находится рядом с ней, очень важен, и то, что она должна заботиться о том теле, которое ей было дано. Всё. Более гомункула ничего не интересовало… до момента, который произошёл почти три года назад. Тогда ей дали имя… и она увидела мир во всех его красках, словно бы пелена безразличия разом упала с её глаз. Но увы, долго ощущение счастья не продлилось. Эдвард — так звали того мужчину, — представившийся её повелителем, одел её и сказал, что скоро прибудут какие-то очень важные персоны и при них она должна называть его мужем. Дельфиниум тогда кивнула, хоть и не до конца понимала, зачем это. Однако встроенный в неё механизм обучения очень помог девушке — она хотя бы примерно понимала, как себя вести… как обычный человек. Вечер прошёл без эксцессов — все только и делали, что выражали своё восхищение Эдварду, да подходили прикоснуться к неподвижно застывшей у кресла мужа Дельфиниум. Но однако вскоре гости разошлись… и тогда начался настоящий ужас. Проводив её в комнату, Эдвард не ушёл к себе, а лишь запер дверь и посмотрел на гомункула с нехорошей усмешкой, сказав, что, раз уж он ей муж, то она должна выполнить свой долг жены. Дельфиниум не понимала, чего он хочет, и, следовательно, не могла себя защитить. А её создатель тем временем разделся до гола и, грубо накинувшись на неё, повалил на пол… Дальше девушка помнила смутно. Он что-то кричал, бил её по лицу, душил, а потом вдруг от резкой боли внизу живота девушка потеряла сознание. В ту ночь она несколько раз приходила в себя и всё повторялось вновь. Под конец она уже просто безвольно лежала, никак не реагируя на то, что творил Эдвард. Ушёл он лишь под утро, оставив окровавленную и заплаканную девушку наконец-то одну, бросив лишь, что она хорошо исполнила своё предназначение. Дельфиниум еле добралась до воды в кувшине, и, кое-как приведя себя в порядок, легла в кровать. Сон ей, как и любому гомункулу, был не нужен, но предрассветные часы были как нельзя лучшим временем для размышлений. Девушка, которой было всего лишь шестнадцать лет от роду, дрожала от страха и унижения и одновременно жалела всех замужних женщин. Как они могут смеяться и льнуть к своим мужчинам, если те каждую ночь творят с ними такое?.. Это повторилось и на следующий вечер, и так и продолжилось. Днём девушка сидела у себя, где единственным её развлечением была арфа, а ночами приходил Эдвард, неутомимый в нанесении ей новых и новых увечий. Каждый раз перед тем, как войти в неё, он избивал гомункула едва ли не до потери сознания. Дельфиниум благодарила свою звезду за выносливость… хоть и иногда мечтала о том, чтобы Эдвард убил её и положил этому конец. Он не выводил её из дома, не обучал навыкам письма и чтения, не говорил с ней об окружающем мире. Всё, чем гомункулу приходилось довольствоваться — это крупицы информации, которые она могла услышать в тот момент, когда к Эдварду приходили гости, а она играла для них на арфе, чему обучилась за столь короткое время лишь благодаря… благодаря тому, что более ничем заниматься она не могла. Так прошло две недели. И однажды ночью Эдвард впервые вывел её из дома. Правда, пришлось накинуть на лицо капюшон плаща, так что девушка ничего не могла увидеть, но зато с каким же наслаждением она вдыхала свежий воздух! Они шли недолго, и затем Макалистер вдруг остановился и сдёрнул покров с её лица. Первое время глаза гомункула не видели почти ничего, привыкая к новому освещению, но вот зрение сфокусировалось и она УВИДЕЛА. Эдвард привёл её в заброшенную часть парка, растущего вокруг его замка. Деревья в этом месте слегка расступились, образовав небольшую поляну, на краю которой стояли маг и гомункул. Большую её часть занимало огромное углубление, яма, полная трупами таких же кукол, как и сама Дельфиниум. Разложение, в силу магического их происхождения, не тронуло тела, поэтому они так и лежали там в беспорядке, такие чистые и хрупкие в своём теперешнем небытии. Остановившиеся глаза некоторых смотрели в небо, а одна из гомункулов, находившаяся к ним ближе всего, казалось, глядит прямо на Дельфиниум. От этого девушку прошиб озноб ужаса, но почему-то отвести взгляда от этого отвратительного зрелища она не могла.  — Это всё твои предшественницы, — тем временем говорил Эдвард. — Я дал им жизнь, я её и отобрал. И тебя, если ты не понравишься мне, ждёт то же самое. Помни, я в любой момент могу скинуть тебя сюда. Ты — лишь материал, Дельфиниум. Кукла. Тогда это до того напугало гомункула, что несколько дней после этого вечерние пытки она сносила, не проронив ни слезинки, а мёртвые глаза гомункулов так и стояли у неё в памяти. Но вот Эдвард придумал новую пытку: утром он, ворвавшись в комнату, вытащил её из кровати и за волосы поволок в лабораторию. В память гомункула врезался тогда жуткого вида стол с широкими кожаными ремнями. Почему-то ей подумалось, что это и будет её смертным одром. Но этому не дано было сбыться: сняв с неё платье, маг привязал девушку к столу и, взяв в руки острый серебряный нож, просто-напросто вскрыл её тело. Она кричала, желая небытия, забвения, даже смерти — всего, чего угодно, лишь бы прекратилась эта боль. Но её желаниям не дано было сбыться. Единственное, что могла Дельфиниум — закрыть глаза, чтобы хотя бы не видеть. Слабо помогло, конечно, но тогда это было лучше, чем ничего. И, когда гомункул думала, что хуже и быть не может, новая волна боли, поднявшаяся от низа живота, накрыла её с головой. Что-то чужеродное было в её организме, что-то, что изо всех сил старалось отвергнуть всё её существо. Однако Эдвард, несмотря на все мольбы девушки, вовсе и не думал ей помочь, лишь перевязал её раны и сказал, что теперь она в течении девяти месяцев будет находиться здесь, привязанной к столу, пока в ней будет формироваться и расти другой гомункул. Таким страшным образом Дельфиниум была дарована возможность стать матерью. Она никогда не видела детей, но того малыша, что рос внутри неё, полюбила какой-то безусловной любовью. Ей почему-то представлялся маленький мальчик, точная копия неё, которого она баюкает на руках. Девушка уже и имя выбрала. Когда к Эдварду приходила его давняя знакомая, они упоминали в своём разговоре какого-то Себастьяна. Мелодичное и звучное, похожее на переливы музыки, которую издавали струны арфы, имя очень понравилось Дельфиниум. И теперь она хотела назвать им своего ребёнка. У неё появилась цель. То, ради чего стоило жить и терпеть. И она безропотно сносила все магические эксперименты над ней Эдварда, лишь прикрывая руками живот в слабой вере в то, что это защитит её дитя. В эти долгие месяцы, в которых не было почти ничего, кроме боли, страданий и крови, Дельфиниум, как за спасительную ниточку, держалась за мысль о том, что всё это не зря, что скоро она увидит своего малыша. Её боль ради маленькой, но такой важной жизни. Ради этого стоило терпеть. И вот, спустя долгие девять месяцев, началось то, что Эдвард назвал родами. Хотя, стоило сказать, что этот процесс мало чем отличался от того, что он делал раньше. Её создатель просто разрезал брюшную полость гомункула, а затем, после манипуляций, направленных на заживление ран, отстегнул её от стола и вышел, держа в руках маленького человека, завёрнутого в простыню и тихо попискивающего. Дельфиниум села, пытаясь унять подступившую к горлу тошноту от резких движений. Нельзя было расслабляться и тратить время на отдых. Она должна как можно скорее прижать к себе своего сына. Но ей не пришлось сделать ни шагу — раздался характерный звук, словно бы кто-то спускался по ступеням, и в подвал вновь вошёл Эдвард. Дельфиниум улыбнулась, увидев, что ребёнок в его руках завёрнут в расшитое кружевом одеяльце и, судя по мирному сопению, тихо спит. В этот момент она не обратила внимания ни на презрительный взгляд создателя, брошенный на неё, ни на то, что ребёнка он протянул ей с таким видом, словно бы на руках у него была противная крыса. Всё её внимание было поглощено её…  — Это девочка. Значит, родился не мальчик, которого она себе представляла. Но в миг, когда Дельфиниум увидела лицо девочки, которое оказалось уменьшенной копией её, всё это стало неважным. Малышка действительно спала, реснички её слабо подрагивали, а от нежной белоснежной кожи приятно пахло тёплым молоком. Это была её дочь, малышка, ради жизни которой она пережила девять месяцев ужаса. И оно того стоило.  — Амариллис. Имя пришло на ум совершенно неожиданно, спонтанно. В общем-то, это было даже не именем, а названием цветка, который сама Дельфиниум ни разу не видела, но о котором часто упоминала молодая горничная в их замке. Но цветок этот явно был красивым. Иначе и быть не могло, ведь такое имя будет носить её малютка-дочь.  — Мне всё равно, — презрительно бросил Эдвард через плечо. — Можешь пройти с ней в комнату, там всё подготовили. Завтра утром я заберу её для того, чтобы внедрить больше магических цепей. И не вздумай сопротивляться мне, иначе и она, и ты окажетесь в яме. Уже в комнате, баюкая спящую дочку, Дельфиниум тихо плакала. Кто она против Эдварда? Лишь инструмент в его руках, ведь гомункул — даже не человек. Если она попытается сопротивляться, Эдвард просто убьёт её. Но пусть бы и дальше издевался над ней — она вытерпит, но за что это ребёнку? Чем перед ним так провинился младенец? Но сделать ничего Дельфиниум, хоть и хотела, не могла. И поэтому оставалось лишь ждать. И верить, что её дочь окажется такой же сильной, как и она сама. Дальнейшие дни тянулись медленно и монотонно. Каждое утро Эдвард забирал Амариллис, иногда буквально вырывая её из рук матери, а к обеду возвращал обратно. Всю в кровавых повязках — Дельфиниум первое время даже боялась прикоснуться к ним, чтобы ещё больше не навредить дочери. Но вот удивительно — малышка никогда не плакала, когда над ней измывался отец. Лишь только всхлипывала несколько раз, находясь на руках матери, и засыпала, в то время, как организм гомункула генерировал раны. За эту способность девушка благодарила Эдварда, хоть и понимала, что наделил он их ею отнюдь не из-за любви. Шли месяцы, Амариллис росла, Эдвард даже радовался этому и всё чаще запирался один в лаборатории, что-то записывая, в то время, как мать и дочь гуляли по замку — на улицу им выходить было не позволено. Маг даже начал обучать Дельфиниум основной своей специализации — алхимии, преобразованию металлических нитей или других тонких веществ в магических созданий. И гомункул жадно впитывала это, хотя, в силу слабого уровня сил, доступна ей была лишь связывающая атака. Но это было тем, что она, будет возможность, смогла бы использовать для того, чтобы защитить себя и дочь. Вот только сделать этого ей не пришлось. В восемь месяцев Амариллис пошла, в десять произнесла своё первое слово «мама». Что примечательно, когда пыталась Дельфиниум обучить дочь слову «папа», та лишь качала головой. Отца она звала лишь по имени, да и то в разговорах с матерью, при нём же предпочитала сидеть тихо и молчать. Впрочем, Эдварду на это было ровным счётом наплевать. В год Амариллис была довольно высокой для своего возраста и очень худенькой. Длинные белые локоны водопадом струились до талии, а синие, как драгоценные камни, глаза сияли на не по-детски серьёзном лице. Точная копия своей матери, она даже носила то же платье, что и Дельфиниум — белое, с широкой юбкой, завышенной талией и золотистым кантом. Девчушка довольно хорошо ходила, говорила и хотела научиться рисовать. А её магическая сила росла прямо пропорционально с внедрением магических цепей. Дельфиниум уже начала радоваться, думая, что дочь ждёт лучшая судьба, чем была у неё. Увы. Новая беда пришла совершенно неожиданно. Развитие Амариллис стало резко замедляться, она перестала интересоваться любимыми вещами и всё больше и больше спала на руках у матери. Свет её глаз потух, она грустнела всё больше с каждым днём, и выглядела какой-то болезненной. Дельфиниум просила Эдварда выяснить, что с дочерью, и помочь ей, но он только лишь отмахнулся. Тогда, вспылив, она ударила его по щеке… за что жестоко поплатилась. Вне себя от ярости, Эдвард затащил гомункула в подвал и приковал к стене на железную цепь с шипованным ошейником. Дельфиниум рыдала, умоляя сжалиться и выпустить её, так как чувствовала, что нужна дочери, но Макалистер был непреклонен. На цепи девушка просидела четыре месяца. А сегодня Макалистер спустился в подвал и сказал, что её дочь умерла. Дельфиниум едва не сошла с ума от горя, когда увидела тельце Амариллис, лежавшее на столе в лаборатории, который послужил ей смертным одром. А маг, видя её боль, лишь усмехнулся и сказал, что она родит новую куклу. Куклу для его экспериментов. И в этот момент Дельфиниум ощутила новое чувство, которое до этого не испытывала. Ненависть. Да, у неё не было ничего своего. Лишь инструмент, кукла, не человек, противное природе создание. Она терпела все издевательства над собой. Но, глядя на труп дочери, понимая, что человек, который создал её, так просто убил ни в чём неповинного ребёнка, она хотела отомстить ему. Эдвард отнял то единственное, что было у гомункула родного — её ребёнка. И этим он пробудил самую страшную силу — гнев матери. Он даже не хотел хоронить девочку, сказав, что просто сбросит её в яму с «отработанным материалом». Дельфиниум вновь пришлось умолять его не делать такого, дать ей хотя бы похоронить дитя. И её создатель… он согласился. Но с условием, что девушка сама будет копать могилу. Своими руками. Глядя на свои руки, гомункул вновь и вновь переживала те мучения, которые испытывала, раздирая мёрзлую землю. Очень скоро ногти её были содраны с мясом, а руки кровоточили, но она не остановилась до тех пор, пока выкопанная ей яма не стала достаточно вместительной для того, чтобы служить последним пристанищем для её бедной девочки. Опустив вниз завёрнутый в простыни труп дочери, Дельфиниум засыпала могилу землёй, а потом легла сверху и свернулась клубочком, рыдая. У неё больше не было ничего. Лишь одно желание давало ей жизнь. Месть. Подойдя к окну, девушка осторожно отодвинула край шторы и посмотрела на улицу. Большие белые хлопья падали на деревья и устилали дорогу белоснежным ковром. Снег, кажется, так это называл её муж. Не лучшее время для того, чтобы выходить из дома. Но другого у неё и не было. Эдвард сейчас в лаборатории, а слуги слишком заняты, чтобы обращать на неё внимание. Сейчас или никогда. Если она упустит такой шанс, другого может и не представиться. Гомункул знала, что делать. Когда-то давно, ещё в то время, когда Ами не исполнилось и года, Эдвард и его друг Рикардо всерьёз обсуждали возможность призыва демона в качестве личного фамилиара и слуги. Правда, Рикардо говорил, что без контракта, по которому заключивший его обязан будет отдать демону душу, ничего не выйдет, но Эдвард лишь смеялся, сказав, что в таком случае его друг никудышний маг. Но Дельфиниум выяснила главное. Если для того, чтобы её дочь была отомщена, ей потребуется продать душу дьяволу — да будет так. Кивнув самой себе для того, чтобы убедиться в окончательной твёрдости своего решения, гомункул отбросила за спину пряди белоснежных волос и тихо, крадучись, покинула комнату. Само провидение, похоже, было на её стороне: на всём пути до выхода ей не встретилось ни единой живой души. Выйдя за дверь, Дельфиниум поморщилась от с силой дувшего прямо на неё ветра, но в следующую секунду, упрямо распрямив плечи, зашагала прочь. Гости должны были прибыть примерно через час — этого времени девушке должно было хватить для того, чтобы уйти подальше от замка и призвать демона. Должно. Она обязательно успеет. Ради Амариллис, Ами, своей дорогой девочки. «Спи спокойно, дитя моё. Твоя мама всегда рядом. Обещаю, ты будешь отомщена.» И хрупкая фигура беловолосого гомункула словно бы растаяла в снежной пелене. … — Ты готова? — открыв дверь, недовольным тоном произнёс Макалистер — Гости… Он запнулся, глядя на пустую кровать. Дельфиниум, которая обычно сидела там, не было. Отсутствовала кукла и в комнате, и, как показало проведённое магом на автомате сканирование на предмет её ауры, не было гомункула и в доме. Она посмела пойти против него и сбежала. Поверила в тот бред, который называла любовью к её дочери — его эксперименту! Попрала святое, нарушила волю своего создателя! Ну ничего, эта тварь ответит за всё! Всё же найдя в себе силы преодолеть ярость, Макалистер сконцентрировался и, найдя мысленным взором те нити, которые отвечали за поставку энергии его кукле, одним усилием воли перерезал их. Всё, теперь она протянет ровно столько, на сколько хватит накопленной ею за время существования энергии. Месяц примерно, или чуть больше. Хотя он не даст ей и этого. Эдвард закрыл глаза, входя в состояние нужного ему магического сосредоточения, а затем резко произнёс:  — Strigoi! Werewolf! Магическая энергия под воздействием заклинания уплотнялась, принимая форму — и вот уже перед Макалистером стояли пятеро огромных волков, серая шерсть которых отливала серебром. Они были примерно в полтора раза крупнее своих живых сородичей, в глазах их пылало алое пламя, а клыки, видные из полуоткрытых пастей, казались острыми, точно лезвия, и по размеру больше всего были ближе к ритуальным кинжалам мага. Такие клыки могли легко разорвать жертву на части, не оставляя ни малейшего шанса на регенерацию. Боевые фамилиары Макалистера.  — Вперёд! — воскликнул мужчина, кивком головы указывая на дверь. — Найдите куклу, что жила здесь, и уничтожьте во что бы то ни стало! … Оглядевшись вокруг, Дельфиниум вздрогнула и обхватила себя руками за плечи, пытаясь унять охватившую её дрожь ужаса. Она в первый раз выходила дальше, чем за ворота замка. И впервые была одна в незнакомом ей месте. Снег, сыпавший примерно с обеда, укрыл землю пушистым ковром, в котором ноги девушки утопали примерно по щиколотку. Мокрый подол платья неприятно облепил ноги, от чего с каждым шагом двигаться становилось всё труднее. Да, гомункул не чувствовала холода, но вот ветки и камни, при ходьбе впивающиеся в подошвы ног, ощущались весьма отчётливо и доставляли боль. Впрочем, что это было по сравнению с той гнетущей пустотой, что поедала её искусственное сердце?.. Остановившись у большого дерева, девушка прислонилась спиной к коре и закрыла глаза, чтобы отдышаться и составить план действий. Меньше чем пять минут назад Эдвард «перерезал» каналы поставки энергии, так что теперь она могла рассчитывать лишь на собственные силы. Но это было не самым ужасным по сравнению с тем, что она понятия не имела о том, как будет звать этого самого демона. «Так, Дельфиниум, успокойся и соберись. Вспомни, что говорил Рикардо. Для того, чтобы демон заключил с тобой контракт, нужно предложить ему душу. Но как я это сделаю, когда он… Стоп! Пентаграмма! Рикардо же говорил, что для того, чтобы иметь возможность поговорить с демоном, нужно начертить специальный знак, звезду! Эдвард иногда носил такую на шее в качестве украшения! Как же она выглядит?» Воспроизведя в памяти примерный вид кулона-пентаграммы, девушка протянула вверх руку и, встав на цыпочки, отломила тонкую веточку. Ещё раз оглядевшись, она, радуясь тому, что звери ещё не успели оставить тут свои следы, опустилась на колени и, прикусив для большего сосредоточения губу, начала вычерчивать нужный ей знак. Вскоре всё было готово. С каким-то мрачным удовлетворением оглядев результаты своих трудов, Дельфиниум встала и поднесла своё запястье к губам. Да, не хотелось бы этого делать, ведь с кровью утечёт часть её энергии, но выбора не было. Заранее заготовленной жертвы у неё нет, а, как говорил её создатель, для ритуалов подобного рода всегда требуется кровь. Так что придётся довольствоваться тем, чем есть — своей. Но прокусить вены Дельфиниум не успела. Слишком поздно она заметила колебания магического фона — единственный признак, по которому можно было определить приближение фамилиаров. Резко обернувшись, гомункул увидела всего лишь в паре шагов от себя пятерых огромных волков. Они смотрели на неё, оскалив зубы, а из пастей на землю капала слюна. Один из них пригнулся, готовясь прыгнуть… «Только бы он не повредил пентаграмму!» Дельфиниум бросилась вправо, но далеко уйти ей не удалось — боевой фамилиар в один прыжок настиг её и, больно вцепившись в руку, повалил на снег. Девушка закричала от боли; брызнула кровь, когда клыки зверя буквально разрезали плоть от локтя и ниже. И, почувствовав лёгкую расправу, остальные волки ринулись в атаку. Двое впились в ноги, желая разодрать их, отделить от тела; один, встав лапами на спину гомункула, взвыл и вновь оскалился, точно бы собираясь вырвать ей позвоночник, а последний терзал шею, выдирая мешающие ему пряди волос и пытаясь добраться до лица… Времени не оставалось. Собрав последние силы, Дельфиниум рванула вперёд окровавленную правую руку, стремясь коснуться ею пентаграммы. Капли крови упали на линии, окрашивая их алым. Круг засиял.  — Приди!!! Кто бы ты ни был!!! Я заклинаю тебя — приди!!! Взвизгнув от новой жуткой боли — кажется, кто-то из волков выдрал из её ноги кусок мяса, — девушка зарыдала и закрыла глаза. Всё пошло прахом. Неправильный призыв. Никто не откликнется. Она так и не сумела отомстить. Тёмно-бордовая густая жижа, появившаяся, казалось, из ниоткуда, в мгновении ока образовала круг, окружив девушку и фамилиаров. Почуяв неладное, волки подняли голову, потеряв всякий интерес к своей добыче. Небо стремительно потемнело, а вязкая субстанция теперь не только расползалась по земле, но и капала с деревьев. Воздух наполнился густым медным ароматом, а в следующий момент резкий взрыв магической энергии отбросил врагов на несколько шагов от гомункула, а рядом с ней появился чёрный, как сама ночь, сгусток теней. К нему потянулись отовсюду щупальца жижи, и вот постепенно он начал принимать очертания…  — Ты хотела заключить контракт? Голос говорившего был мягким и бархатистым, с переливами, похожими на тихий плеск воды. Мелодичнее Дельфиниум ничего не слышала и, поняв, что волки пока отступили, сделала над собой неимоверное усилие и открыла глаза, желая увидеть того, кто откликнулся. Над нею, закрывая своим телом от врагов, стоял… мужчина. Из-за темноты Дельфиниум не могла разглядеть его подробно, видела лишь тонкие, донельзя притягательные черты лица, иссиня-чёрные длинные волосы и миндалевидные глаза невероятно яркого бордового цвета. Тонкие губы изогнуты в слегка насмешливой улыбке… а остальное всё скрывает кровавая жижа. Вот он протянул белоснежную руку с чёрными ногтями и аккуратно даже дотронулся до её лица. Чёрные тени клубились вокруг незнакомца, не оставляя сомнений в том, кто он такой.  — Да. Ты получишь мою душу в обмен на то, что убьёшь того, кто меня создал. На миг брови демона в недоумении изгибаются, но вот вновь на губах появляется улыбка. Запах крови становится невыносимым…  — Я принимаю твои условия. В этот момент вконец обезумевшие от происходящего двое волков набрасываются на демона, повиснув на плечах, вгрызаются ему в шею. Тёмно-алая кровь из ран смешивается на мордах фамилиаров с кровью самой Дельфиниум, однако призванный не делает ни единого движения, лишь чуть наклоняется вниз… Закрывая собой девушку. Он защищает её. Отчаянно цепляясь за ускользающее от пережитых ужасов и боли сознание, Дельфиниум на секунду закрывает глаза. Метка в виде розы, символизирующая собой заключение договора, вспыхивает у неё прямо между грудей. Осталась лишь одна деталь для того, чтобы связать её и демона. Она должна это сделать, должна успеть отдать команду. И назвать его…  — Тогда вот мой первый приказ тебе: убей их всех, Себастьян…