Сахар с кофе

Это было ужасной идей, убеждал себя тогда Морган в первые полчаса этого дурдома. Взять Спенсера с собой в клуб — ужасная, безумная идея. Не потому что Рид вел себя как-то не так, ни в коем случае, он был очарователен — с пьяным хихиканьем приводил статистику, пытаясь перекрыть голосом музыку, не пытался пригладить лохматые волосы, расстегнул верхние пуговицы рубашки и все тыкался куда-то Моргану губами в шею. Но плохой идеей это было, потому что Морган с каждой секундой теряет самообладание из-за этого маленького дьявола. Пьяный Рид — это нечто, думает Морган, следуя за гением к барной стойке. Это совсем не тот Спенсер Рид, которого знает Дерек. Обычно скромный и угловатый мальчик с IQ 187, горой проблем и комплексов, а также добрым десятком вязаных жилетов уступил место этому безобразно пьяному демоненку, который секунду назад стоял рядом и смеялся над тем, как очередной парень «из ФБР» пытается флиртовать с Эмили, Джей-Джей и Гарсией. Этот Спенсер без лишних усилий заводит Дерека одним жестом. И Морган готов завыть от отчаяния, ведь тот даже не старается. А что бы было, если бы старался, Дерек даже представлять не хочет. Пока Морган мучается мыслями о том, кто это вообще такой перед ним, предмет этих самых мыслей заказывает воду и текилу для себя и егермейстер «для своего шоколадного бога». (Да, Морган когда-нибудь проучит Гарсию за внедрение этого нелепого прозвища. Вот прицепилось ведь к Риду.) — Эй, красавчик, тебе уже хватит, — бдительно вклинивается старший мужчина, мягко перенимая бокал из рук гения. Рид оборачивается на звук его голоса и как-то маниакально расплывается в улыбке. Он незаметно соскальзывает с высокого барного стула, быстро приближается с хитрым прищуром, вторгаясь в личное пространство Моргана. Читая по лицу и податливому телу полное отсутствие неприязни или возражения, льнет к уху мужчины и горячо (по мнению Моргана уж точно) шепчет: — Попробуй запретить мне, папочка, — это прозвучало достаточно весело, насмешливо и уж точно не должно было заводить Моргана, особенно так сильно. Боже мой, думает он, и мир замирает на пару секунд. Кто бы дал ему сил, чтобы не схватить в охапку, найти туалет, кладовку или что угодно и просто трахнуть этого ангела, наплевав на рабочий протокол, согласие и собственное прошлое. Шепот обжигает кожу, влажные губы нечаянно цепляют мочку уха, а последнее слово, двусмысленно выделенное голосом, пускает волны возбуждения по телу Моргана, завязываясь тяжелым узлом в низу живота. Такой Спенсер, смелый, доступный, беспардонный и вызывающий, соблазнительный и соблазняющий, в обычное время был лишь мечтой, сладким сном, но алкоголь явно дает о себе знать, да еще как. Моргана откровенно ведет от близости. Да так, что он лишь в последний момент удерживает себя от томного выдоха. В следующую секунду Дерек уже наблюдает идущего к танцполу спиной вперед Рида, стрельнувшего в его сторону шальным и, как показалось Моргану, приглашающим взглядом. Зрение подводит, музыка пробивается словно через какой-то туман. Двигается Рид на удивление ловко. Никакого смущения, замкнутости и неуклюжести. Он танцует на подростковый манер — только он, музыка и танец — компенсация за неимением полноценного подросткового возраста с алкоголем, вписками, пока родители в отпуске. Стройное, тонкое тело изгибается соблазнительно. Руки подняты, вот они согнулись над чуть откинутой головой. Яркие правильные губы приоткрыты, практически призывно. Глаза прикрыты, ресницы едва заметно трепещут. Точно так же, как тем же вечером под Дереком в постели. Их первый раз был именно таким, каким часто бывает, — неуклюжий, торопливый, жадный, с неверящими взглядами, чуть ли не выбитыми дверьми и разбросанной по полу одеждой. В какой-то момент где-то на периферии сознания слабо всколохнулись кровавые тени прошлого, все, как один, с ненавистной мужской физиономией. Но Морган топит их в своей любви к острым коленкам, кардиганам, статистике и вязаным жилетам, забывается в поцелуе с привкусом кофе и текилы, задыхается от ощущений и эмоций. Второй, через несколько дней после первого, раз был мучительно медленным, томным, на атласных простынях, постеленных поверх теплого ковра перед камином. Опьяненный Рид лежит на полу, тая под поцелуями Моргана. Тела переплетены, и Спенсер буквально одержим этой картиной, контрастом его, бледной, и Дерека, цвета темного шоколада, кожи. Одержим тем, как слабый свет бра, единственного освещения на всю комнату, оглаживает и золотит крепкие руки, изящную спину и поджарые ягодицы. Рид смущается, краснеет отчаяннее, чем в первый раз, но позволяет раздеть себя до конца и вжать свои бедра в ковер, позволяет трогать себя, доводить до слабых стонов и нетерпеливых похныкиваний этими прикосновениями. Рид тогда кончает со слабым вскриком, в котором Дерек узнает собственное имя и спускает следом глубоко внутри партнера. Он хочет извиниться, но Рид запрещает и привлекает к себе для ленивого посторгазменного поцелуя. В третий раз Дерек заставил его смотреть. Безжалостно вбивался в него, крепко, до синяков, сжимая бедра, прижимаясь грудью к спине, на которой оставлял поцелуи и укусы. И Спенсер смотрел, послушно принимал, с избытком отдавал, отрывал взгляд от большого зеркала на шкафу-купе слева от кровати, только чтобы повернуть голову вбок и ответить на поцелуй любовника. После тринадцатого секса на месяц их отношений в какой-то тесной кладовой комнатушке в бюро Спенсер понимает, что перестает считать. Точнее говоря, постоянно сбивается со счета, что просто немыслимо для обоих мужчин: эйдетическая память гения не дает сбоя никогда. Но Дерек особенный, у него получается ненамеренно стать этому причиной. Они тогда сидят в самолете на пути в Неваду, их кресла друг напротив друга, между ними небольшой столик, и мужчины скрыты от глаз коллег. Спенсер смотрит на довольную, буквально польщенную мордашку Моргана, подается вперед и отвешивает ему подзатыльник, а потом опускает руку на стол и переплетает пальцы с пальцами любимого мужчины. Морган забывает, что хотел возмутиться, сжимает ладонь Рида и улыбается влюбленно, как подросток. Спенсер начинает любить свое тело. Он может стоять долго-долго перед зеркалом в ванной, обнаженный, и водить холодными длинными пальцами по оставленным Дереком следам: от зубов — на ключицах, от пальцев — на бедрах. В какой-то момент Дерек становится не просто следами на коже, а непосредственной частью этого действа. Это превращается в некий ритуал: Спенсер обводит пальцами синяки и засосы ровно до тех пор, пока не почувствует сильные руки, обвивающие его сзади, а после утягивающие его в спальню под аккомпанемент мягкого «Пошли, малыш, завтра тяжелый день». Они оба привязываются к этому так сильно, что однажды Спенсер просыпается от того, что во сне он так и стоял и не мог уйти. Это пугает Рида настолько, что следующие полчаса его просто трясет от мысли о том, что будет — было бы, мысленно исправляет себя гений — если бы Морган ушел. Возможно, он и правда так и стоял бы ночами, медленно поддаваясь ОКР или той же отступившей когда-то шизофрении. Дерек словно читает его мысли и говорит именно то, что нужно, продолжает называть его ласковыми словами и гладить спине, массировать кожу головы, целовать лицо. Спенсер засыпает с мокрыми от слез щеками и улыбкой на губах. Когда еще тогда, в баре Дерек в танце крепко прижимается грудью к спине, а пахом к заднице Рида, после чего вскоре поворачивает голову гения вбок, сжимает его подбородок пальцами и прижимается губами к губам, он еще не знает, что через три года он зайдет в свой пентхаус после вечерней прогулки с Клуни и их новой любимицей Нарси и поцелует сидящего в кресле с книгой супруга. А потом, предупреждая его, Спенсера, слова, улыбнется — «Да-да, знаю, что ты на этой неделе всего четыре книги прочитал, не буду отвлекать» — и пройдет в спальню, зная, что муж не выдержит и присоединится к нему через минуту, виновато стрельнув глазами на номер страницы. Не знает, что через пять лет будет смотреть в мокрые глаза Спенсера таким же влажным взглядом, когда они, наконец, согласятся по поводу имени для ребенка, которому в животике суррогатной матери еще только три месяца. Не знает, как через полгода Хотч, услышав имя новорожденной девочки, обнимет каждого из них так крепко, что ребра едва ли не захрустят. Не знает, что через десять лет будет, как впервые, срывать с Рида одежду в их просторной каюте с шепотом «Давай быстрее, у нас мало времени», буквально впечатывая в стену и сминая губы поцелуем, пока их пятилетнее смуглое чудо по имени Хейли Морган-Рид в Детском Клубе при круизном лайнере. Но теперь он знает, что драконов нет. Есть мимолетные поцелуи на кухне и в укромных местечках бюро, переплетенные руки в самолете на пути в другой город, где орудует очередной психопат. От нежных целомудренных поцелуев в губы перед тем, как задремать на пути в Куантико, до яростных урывчатых перепихов в шикарных, на 31 этаже, с огромной прозрачной стеной и видом на деловой центр города, апартаментах богатенького акционера, скончавшегося от смертельной дозы героина, разбавленной скотчем и введенной, вероятно, ревнивой учительницей его сына, с которой он изменял супруге (типичная история, Морган не понимал, почему их вызвали). Каждый раз, наблюдая, как лохматый и такой домашний Спенс в его, Моргана, старой, безразмерной, застиранной спортивной майке делает глоток утреннего сахара с кофе, Дерек ясно осознает: их больше нет. Это он знает точно. А еще он твердо знает, что голос Рида сонный и медленный, когда он говорит, что они, «мы», скоро приедут. Джей-Джей на громкой связи переспрашивает: «Мы?». Сидящий на краю кровати Спенсер оборачивается к лежащему Дереку, ласково проводит ладонью по коротким волосам, которые по его просьбе снова отрастил Морган, ведет вниз и останавливает на щеке, поглаживая ее большим пальцем. Дерек не слушает, что говорит Рид, лишь читает по улыбающимся губам: «Мы». И ноги больше не мерзнут от холодного пола. И Клуни, приветственно крутящийся под ногами, не отвлекает от поцелуя. И становится как-то легче.