Сны, что снятся в полдень

Верочка радовалась как никогда жаркому лету, да и оно, сказать к слову, в этом году не подкачало. Громыхало грозами, жарило, догоняя до сороковника в тени, покрывая ребятню ровным бронзовым загаром. И детишки вторили ему со всей своей любовью, буквально сутками не вылезая с улицы. Сегодня вся их ватага уже с утра плескалась возле запруды, в прогретой жаркими деньками июня речке, что огородами петляла рядом с деревней. Хохоча, хлопая по цветастому мячу, ныряя, баламутя воду, поднимая над собой фонтаны брызг. Эх, хорошо: посмотришь так на верткие извивающиеся тела и понимаешь — будущее есть, вот оно, и оно прекрасно. И Верочка не отставала, плюхалась на мелкоте рядом со всеми, хоть немного и в стороне, так как была чуть младше и мельче других. Но главное — за компанию. Солнце уже стало припекать ее тонкие плечики, щипать вздернутый конопатый носик, как чуть выше колена в ногу что-то мягко тюкнулось, словно деревяшку прибило. Девочка недоуменно обернулась и увидела чуть притопленную деревянную квадратную доску, небольшую, в две ладони длинной, темную, с каким-то непонятным изображением. Она наклонилась, завела цепкие ручки под темное дерево и потянула вверх. На поверхности появился светящийся позолотой силуэт с нимбом, даже где-то буквы проступили с ятями по углам. Вера пригляделась в мутное изображение, где у фигуры должно было быть лицо, и счастливо заулыбалась: — Какая красивая тетенька! Отнесу маме домой, то-то она обрадуется. Девочка прижала деревянную икону к себе и, не одеваясь, побежала прочь от окликающих ее подружек. Почему-то дивной находкой делиться не захотелось. — Мама! Мама! Смотри что я нашла, ее водой ко мне принесло. Прямо в руки! Верочка вбежала в деревянный дом с гулкими половицами и протянула хлопочущей у дышащей жаром печи матери. — Надо же, икона, — глянула мельком та, так как была занята выпечкой большого рыбного пирога из свежего угря. Дерево к тому времени подсохло, позолоченный нимб стал виден еще четче, и даже черты лица всплыли. На мать Верочки глядела карими глазами с небесного лика прекрасная женщина... — Старинная, вроде. Хотя вряд ли оригинал, таких списков с икон многие делали на дереве еще до революции. Ладно, не балуйся! — улыбнулась женщина радости ребенка. — Ма, она же теперь наша? Я ее тогда к другим поставлю, ага? Мать чуть напряглась, когда девочка, пританцовывая, подбежала к красному углу и рядом с двумя другими водрузила третью на кружевную салфетку. И чего это у нее сердце екнуло, словно иголку вогнали? Но думать было некогда — Верочка упрыгала обратно к плескающейся на речке ребятне дальше играться, а мать продолжила готовку. Сегодня к пирогу умелая хозяюшка решила борщику сварить и как раз для него чистила картохи, подмурлыкивая забавную мелодию, что только что подпевала ее дочка. Как сзади что-то ухнуло. Женщина недоуменно обернулась и увидела, что на полу лежат ее семейные иконы, причем, падая, они свернули лампадку с маслом. Хорошо, что она ее сегодня не зажигала, а то пожара было бы не избежать. Та же, что принесла Верочка, как ни в чем не бывало красовалось в красном углу. Ей даже показалось, что новая икона лоснится, словно радуется. — Вот же ж, Господи прости, — женщина наклонилась, подтёрла тряпицей масло и собрала святые лики. Та, что была картонной копией не пострадала, а вот вторая семейная — список по дереву, перешедший ей по наследству, треснула снизу. — Не к добру это... — хозяйка скосила на принесенную икону глаза, и ей покажись, что очи святого лика за ней пристально следят. — Господи прости, Господи помилуй... Пробормотала женщина, крестясь, а потом, все же решив, что дочка просто могла зацепить иконы, устанавливая новую, поставила все обратно, помолилась, перекрестилась и только повернулась спиной к ним, как снова... Бах! Во второй раз икона ее бабушки треснула полностью, распалась на две продольные половины. Женщина опустилась на колени перед ней и, осторожно собрав, положила на лавку. Даже поднять глаза в святой угол было боязно. Так как она точно помнила, что установила иконы прочно и ранее ни одна из них с подставок не падала. Холодный пот выступил на спине, неприятно потек по позвоночнику вниз. Что же это такое... Но на порог зашел ее любимый муж и недоуменно воззрился на свою жену, ползающую на коленях. Почему-то именно сегодня ему так захотелось сильно домой, что он отпросился у своего бригадира и взял незапланированный отгул. А как же он спешил, словно за спиной крылья отросли для скорости. И глава семейства буквально долетел на них до родного дома. — В первый раз вижу, чтобы ты так усердно молилась. К чему бы это? — и, увидев ее затравленный испуганный взгляд, переспросил. — Глаш, ты чего? Случилось что-то с Верой? Гларья все же скосила глаза на принесенную икону и вздрогнула. Она могла побожиться, но та ей злорадно ухмылялась. А потом кивнула на свою родовую икону. Мужчина оглядел иконостас, сщурил по недоброму глаза: — Кто "это" в дом принес? — Верочка, она так радовалась, говорит, что икона к ней сама по воде приплыла... — прошептала испуганно женщина. Муж сжал зубы: — По воде, говоришь? А потом решительно врубил свет прямо днем, хотя в доме было светло и солнечно. Над головой зычно хлопнуло, словно стрельнуло, в люстре одновременно взорвались все четыре лампы вместе со стеклянными плафонами. Крошевом стекла их осыпало с ног до головы... мелкой пылью. — Ах, даже так? Мужик злобно рванул к иконе и попробовал схватить ее рукой. Долбануло знатно, и он, матерясь, отдернул ладонь, вернее попытался, но та мертвой плетью повисла словно неживая. — Ух ты ж, дьявольское отродье, — он вырвал у Глашки из рук полотенце и, скомкав, запустил в икону и, когда она сдвинулась, стараясь не брать ее голыми руками, подцепил. Женщина охнула, зажав распахнутый от страха рот фартуком. — Гларья, не хлопай ртом! Живо печь открой! — У меня пирог там. — К черту его, ты разве не поняла, а еще баба! Где твоя чуйка женская, а? Такую вещь в дом пустить! Женщина отмерла, открыла жерло печи прихваткой, все же полезла в печь лопатой, но мужик ее грубо оттолкнул, продолжая материться: — Печется, сцука, прямо через полотенце. Вот же ж, агрессивная бестия! Он бросил икону на лавку и вырвал рабочей рукой у Гларьи лопату, толкнул пирог в жерло печи дальше и запулил в самую топку вместе с тряпкой эту чертову икону. — Пашенька, грех-то какой, икона же... — прошептала испуганная бабенка, с ее вытянутого лица схлынул весь природный румянец. — А икона ли? Или, думаешь, все, что блестит — золото? Если ее не уничтожить, то она умертвит всех нас. На ладонях у мужика проступали пузыри, будто ему руки кислотой обдали. Та, что висела плетью, стала зверски гореть, словно по жилам изнутри дали ток или пустили раскаленную ртуть, но зато на ней стали чувствоваться онемевшие пальцы. Парализованная рука стала оживать через дьявольскую боль, что разливалась внутри нее, заполнив полностью. Мужчина сжал зубы, рыкнув на всю избу и удерживая свое сознание на грани. Как бы не рухнуть с такого в обморок. Из жерла печи повалил смрадный зелено-рыжий дым. Павел закашлялся, Гларья, задыхаясь, схватилась за горло... угол избы вдруг ни с того ни с сего вспыхнул огнем, словно кто бензина плеснул и спичку горящую в него бросил. Пламя сразу подскочило под потолок, жадно загудело, облизывая балки. — Вот же ж, нечисть, спалить нас с собой решила! Он ринулся к печи и, не взирая на жар и языки появившегося нездорового цвета пламени, вытащил горящую тряпку, которой была обмотана икона. Та с глухим звуком упала на пол, подпрыгнув. — Ща, я ее на улицу, — Павел схватил, уже не думая о своих обожжённых пальцах за край деревяшки и, заматывая на ходу проклятый предмет, решительно потопал к дверям. Те с гулом захлопнулись так, словно крышку гроба кто с размаху опрокинул. И как бы мужик свободной рукой не дергал все было без толку. Глашка взвыла, начала читать молитвы вслух, осеняя себя знамениями и бья поклоны в пояс в сторону красного угла. Но и пламя, что вспыхнуло в углу, поутихло, хотя и совсем не погасло, словно раздумывая полизывало мореную сосну. То ли спалить тут все к чертовой матери, а то ли пока нет. — Ну нет, не быть по твоему, сука! — Павел же немедля подскочил к окну и со всего размаха проклятой иконой вынес стекло. Как хорошо, что он на лето снимал всегда дополнительные внешние фрамуги и для этого полностью убирал глухие ставни в сарайку, а так бы эта дьявольская икона их бы точно с женой порешила. Глашка охнула, смотря, как огонь в углу тут же погас, словно и не было его, но вот обугленные стены и часть потолка не могли усомниться в том, что это было на самом деле. Наяву, здесь и сейчас. Пашка ногой вынес остатки стекла и выпрыгнул за ними следом в огород, крича жене: — Верке только не говори что случилось! Не пугай ее, скажи, что хозяева пришли за иконой, и мы ее им вернули... — Да как же это, — всплеснула руками женщина, а, заглянув в погасшую ни с того ни с сего печь, ужаснулась... Весь ее пирог — гордость ее кулинарии, превратился в гнилое нечто, полное шевелящихся толстых червей, словно кто на рыбалку собрался и набил в тухлую рыбу опарышей. — Бог ты мой, да что же это творится-то на белом свете? Что же делается! — причитала женщина и, морщась, стряхивала горело-протухший пирог в железное помойное ведро. Под ногами хрустело рассыпанное песком стекло, в доме стоял смрадный запах сгнившего трупа. *** Меж тем Павел мчался подальше от своей деревни, перепрыгивая лихо плетни и заборы, туда, за дальние покосы, что разлились буйной изумрудной травой ниже по течению реки... — Значит, водой тебя принесло, да, погань? Из-за частых гроз в последнее время сильно в реке ее прибыло, и, видно, тебя где-то и подхватило... а ты и рада, бестия. Лик из прорезов обожжённой тряпки скалил ему настоящие зубы. — Ну-ну, слышал я мельком от стариков, что далеко, выше по течению, в самых истоках нашей речки село с месяц тому назад погорело, знатно так, практически никто не выжил, только пара малолетних детишек. И никто не мог от них добиться толком что же с тем селом случилось, списали на частые грозы да шаровые молнии, а я думаю, дело было явно не в них. Павел вошел в воду прямо так, как и был — в сапогах, не задумываясь, черпая ими через край, и пока не забрел по чресла, не остановился, а потом пальцы все еще токающей изнутри руки погрузил в водную благодать: — Видно, просто так тебя уничтожить мне не подвластно, да и вряд ли кому у нас с тобой справиться по плечу. Ведьма наша — знахарка, умерла года как три тому назад, а поп молод еще, наивный, как моя Верочка, а ты ведь умеешь в души людские дорожку найти. Я это сразу понял, только глянул мельком на тебя. Уж больно образ святой девы у тебя вышел сиськастый — таких на иконах не пишут, так что переборщила ты с этим. И потому святому человеку тебя тоже отдавать не дело, у него и молоко пока на устах не обсохло, еще тебя в нашу часовню занесет, а ты ее и спалишь, да еще и вместе с ним, не дай Боже, так что... — Павел завел руку, в которой держал дьявольский лик за спину, до упора, заворачивая свое тело в пружину, а потом лихо метнул со всей силы, да так что бы доска улетела на самую середину реки, шепча себе под нос: — Посему плыви-ка ты туда, куда плыла. Может тебя кто знающий внизу и встретит, да и упокоит, прости Господи. Мужчина видел, как икона в воздухе вылетела из тряпки и, плюхнувшись, в воду, погрузилась под водную рябь. А потом, вынырнув на поверхность, бойко поплыла к нему прямо против течения. — Вот же ж, свят-свят! Павел и не понял как вылетел на берег, крестясь и вознося молитвы, с ужасом смотря, как тёмную доску закрутило водой, словно в водовороте. Но затем природная сила реки взяла свое, и она поплыла вдаль от остолбеневшего мужчины, периодически то погружаясь, то выныривая на зыбучую поверхность. — Показалось... Мужчина отследил, как икона скрылась за поворотом, и вдруг ему как кто-то певучим голосом на ухо прошептал: «И предостерегаю в который раз, дети несмышленые, не несите в свой дом чуждого и враждебного добра, даже если оно выглядит святой вещью...» Павел обернулся, и покажись ему там высоко над обрывом стоит в пестром сарафане их усопшая ведьма, да еще и платочком машет ему голубеньким, а как глаза протер, то вздохнул полной грудью с явным облегчением: — Надо же, колокольчики и куст вербы за ведьму принял, покойницу, то-то ж меня торкнуло. Повернулся Павел и пошел к себе домой, который еще надо было привести в порядок, а затем придумать поучительную небылицу Верочке, чтобы оградить свое родимое от дальнейших неприятностей. Даже не замечая того, что руки его как по волшебству перестали болеть, да и страшные ожоги сошли на нет в одно мгновение. А там, за поворотом, огибая острые камни, холодные водовороты и проскальзывая по стремнине небольшие каскады, плыла икона по реке... плыла икона... Конец