Чай с лимоном: Чёртова дюжина

      Было около восьми часов вечера, когда помощник старшего архивариуса лондонского департамента жнецов Чарльз Ламарк закончил с проверкой очередной стопки отчётов (по списку: ему следовало убедиться в их наличии) и устало откинулся в кресле. Его рабочий день заканчивался в шесть, но какая разница? В первой половине каждого нового месяца архив тонул в потоке документации за предыдущий, как корабль в бурном море, и Ламарк, как исполняющий обязанности капитана этого корабля, вынужден был тонуть вместе с ним.       Временами он ненавидел свою работу. Особенно когда приходилось торчать на ней до самой ночи, как сегодня. А ведь если бы он не отшил Риджентса, у него, возможно, появился бы шанс нескучно провести хотя бы пятнадцать минут… ну вот кто вечно заставляет его так торопиться?       Хотя зря это он. Пусть Риджентс вручает свою драгоценную задницу жене, новым дружкам или даже вешает на неё табличку «Закрыто на капитальный ремонт» – наплевать. Всё кончено.       Решив так, помощник старшего архивариуса глубоко вздохнул и задумался. Вообще-то, было самое подходящее время, чтобы закурить. Пять минут погоды не сделают: вечер впереди длинный, а документов целая гора, на завтра хватит и ещё останется. Так что, порывшись среди бумаг, Ламарк выудил из-под них пепельницу, отыскал в столе сигареты, после чего вставил одну из них в длинный лакированный мундштук чёрного цвета, украшенный витком позолоты. Курить в архиве, да ещё и над важными документами, строго-настрого запрещалось; но кому следить за этим в восемь вечера? Неужели кто-то стоит за дверью, держа наготове топор, потому что Косы Смерти, как известно, бывают разные? Маловероятно.       Однако закурить не получилось. Не успел Ламарк чиркнуть спичкой, как по лестнице с грохотом скатилось что-то. Или кто-то. Затем всё вроде бы стихло, но после такого – нет, тишина казалась слишком подозрительной! Отложив мундштук и стянув потуже волосы, собранные в низкий хвост с помощью канцелярской резинки, Ламарк снова порылся в ящике стола и вытащил оттуда экземпляр устава организации – тяжёлый том в тёмно-красном переплёте. Взвесив устав на ладони и решив для себя, что лучше что-то, чем ничего, он сунул его под мышку и потихоньку направился к двери.       В неё как раз постучали.       Мысленно заручившись поддержкой всемогущей Смерти, Ламарк открыл. И очень удивился:       – Фрэнки? Ты-то что здесь… – Он с подозрением принюхался. – А, – сказал он, уловив в воздухе запах коньяка, – наполеоновские планы! Оставь до другого раза: я работаю.       Он хотел было закрыть дверь, но Баркер молча удержал его руку.       – Ты был прав насчёт Дона, – сказал он. – Я сегодня…       – Послушай, ваши конфликты мне абсолютно…       – Я чуть не убил его.       – Что? Ты пьян, Фрэнки! И не знаешь, что несёшь.       – Ничего подобного, – спокойно продолжал Баркер. – Сегодня днём напротив кабинета Спирса я… – Он пошатнулся, но удержался за дверной косяк. – Слингби нас разнял. Он, правда, не сказал, что мне за это будет, и Спирс тоже сказал, что потом со мной поговорит, но…       В наступившей тишине стук от приземления устава на пол прозвучал как ружейный выстрел.       – Чарли, – пробормотал темноволосый диспетчер, жалобно глядя на Ламарка сквозь очки в чёрной оправе, – мне плохо.       – Вздумаешь блевать – подсуну тебе твой отчёт и скажу, что так и было, – мстительно пообещал Ламарк, наклоняясь, чтобы подобрать устав.       – Мне не в этом смысле…       – Уверен? Туалет прямо по коридору.       – Ты меня не слушаешь. Я пришёл извиниться…       – О-о, – Ламарк выпрямился и, не глядя, кинул устав на конторку. – Даже так? Пьяного Фрэнка мучает совесть? Это интересно. А главное, так вовремя. Не успело пройти и тридцать лет!       – Она меня давно мучает.       – Не замечал. И где я был в это время? Ах да, ко мне же это наверняка не имело никакого отношения.       Баркер промолчал, уставившись в пол.       – Как ребёнок, – сообщил Ламарк и посмотрел на часы. – Слушай, я собираюсь закончить около девяти; если хочешь зайти – зайди, только не мешай мне работать.       Баркер удивлённо взглянул на него; но помощник старшего архивариуса уже скрестил руки на груди и поглядывал в сторону, щуря подкрашенные глаза. Оставалось только ответить ему:       – Да, хочу.       – Тогда идём, – Ламарк потянул его за рукав. – Идти можешь?       Баркер неуверенно кивнул. Он сомневался во всех своих возможностях. Вздохнув, Ламарк перебросил его руку себе через плечо и таким образом доволок его до дивана.       – Расскажешь, что случилось? – поинтересовался он, расстёгивая на диспетчере пальто.       – Пари, – Баркер, морщась, выпутался из рукавов. – Хамфриз, Слингби… ты слышал?       – Слышал, – вздохнул Ламарк. – Наверное, ты будешь ненавидеть меня сильнее, чем обычно, Фрэнки, но, – он пристроил пальто на вешалку, – я тоже сделал свою ставку. Да-да, знаю, и я, Брут, – торопливо добавил он, заметив негодование в глазах Баркера. – Я поставил на то, что они даже не поссорятся. Возможно, я уже проиграл, но… а! – он махнул рукой. – Иногда я жалею, что я не Слингби: он хотя бы может ударить тех, кто особенно этого заслуживает.       – Это редко приводит к чему-то хорошему…       – Зато помогает отвести душу. Может быть, – Ламарк развернулся и направился к своему рабочему месту. Там он основательно порылся в шкафу, пока не наткнулся на флакон, заткнутый пробкой. Накапав из него в стакан примерно тридцать капель, он разбавил их водой, вернулся к своему незваному гостю и, вручив ему стакан, сказал:       – Мятная настойка. Пей залпом.       – Чарли…       – Пей, я сказал.       Баркер зажмурился.       – Ненавижу мяту! – с чувством сказал он, но осушил стакан залпом. Когда он открыл глаза, на коленях у него оказался раскрытый устав.       – Читай! – бросил ему через плечо удаляющийся обратно к столу Ламарк. – Можешь даже вслух и с выражением. Только не мешай мне работать.       Баркер воззрился на страницу устава.       «Допускаются объятия, поцелуи, комплименты и иные ненавязчивые знаки внимания, имеющие цель доставить радость их объекту. Пол участников ситуации значения не имеет (см. общие положения главы "Партнёрские отношения"). Домогательства и любые попытки насилия строжайше запрещены и наказываются по решению руководителей отделов или вышестоящего руководства в зависимости от тяжести проступка. Акт близости, совершённый на территории учреждения организации на виду у посторонних, также наказывается в соответствии с вышеупомянутыми принципами».       Баркер перевёл взгляд на Ламарка. Тот всё ещё перебирал бумаги, периодически сверяясь со списком, но потом, видимо, решив, что с него на сегодня хватит, взял свой мундштук, придвинул поближе пепельницу – плоскую металлическую тарелочку – и закурил. Слабо запахло вишнёвым табаком.       – Что, хочешь донести на меня за сигареты, Фрэнки?       – Я… нет, – Баркер покачал головой.       – А почитать нотации? Помнится, тридцать лет назад у тебя хорошо получилось, – Ламарк затянулся и выпустил струйку дыма как раз в сторону Баркера; но тот не повёл и бровью. – А сейчас ты мне нравишься даже больше, чем тогда. Ты изменился, Фрэнки. В лучшую сторону.       – Я чуть не убил Дона. Ты это называешь переменами в лучшую сторону?       – Если он перестанет медленно убивать тебя своей постоянной опекой, то да. Тебе ещё можно ложиться спать позже девяти? А каждый кандидат на место в твоей постели ещё не проходит у него собеседование? (Баркер фыркнул.) К твоему сведению, это не смешно: ты не его собственность. Он даже не твой любовник!       – Он мой сосед – живёт прямо подо мной.       Ламарк глубоко затянулся.       – Ясно, – сказал он.       – И поэтому домой я сегодня не вернусь, – продолжал Баркер. – В гостиницу в мире смертных, в Библиотеку или даже под мост – только не туда! Не желаю больше иметь с ним ничего общего. Когда он сказал, что, может быть, хоть одним мужиком в отделе будет больше, я не выдержал. Как можно так откровенно радоваться чужой беде?       – О-о, – Ламарк затушил окурок в пепельнице и, пройдя к дивану, подсел к Баркеру, – ты переживаешь?       – А что, должен злорадствовать, как старая дева? Да, у них получилось то, чего не получилось у меня. Так пусть будут счастливы! Должен же быть кто-то счастлив в этом аду, в конце концов…       – В аду живут демоны, Фрэнки.       – И верно! Как это я забыл за тридцать лет? – Он усмехнулся. – Спасибо, что выслушал, я, наверное…       – Ещё нет! – Ламарк вдруг обнял его за плечи. – Мне что, ждать ещё тридцать лет, пока ты вздумаешь напиться в следующий раз? Вот уж спасибо!       – Ты имеешь в виду…       – Когда ты уже перестанешь бегать за Ноксом?       – Я бегаю за Ноксом?! – возмутился Баркер. – Это я-то?       Ламарк аккуратно снял с него очки и сунул их ему в нагрудный карман:       – Вот и хорошо.       И подался вперёд, целуя его прямо в губы, смешивая вкус мяты со вкусом вишнёвого табака. Они замерли так, но ненадолго. Баркер обхватил его обеими руками, стиснул в объятьях и, толкнув, опрокинул навзничь, чтобы навалиться на него, вжаться в него всем телом, продолжая целовать и целовать, в губы, в щёки и в шею… Ламарк протолкнул руку между их телами; звякнула пряжка ремня, скрипнула молния на брюках; Баркер чувственно выдохнул, утыкаясь ему в плечо, и тут Ламарк замер.       – Фрэнки, – взволнованным шёпотом сказал он, – за диван!       – Что? – темноволосый диспетчер поднял голову.       – За диван, пока мы не нарушили устав, быстро! – Ламарк толкнул его в плечо, поднимаясь. – Кто-то идёт!       – Чёрт! – Баркер вскочил, подхватывая спадающие брюки, и мгновенно скрылся за спинкой дивана. Ламарк действовал спокойнее: быстро привёл себя в порядок подобрал с пола устав, завесил пальто гостя своим и уселся на своё рабочее место, разворошив бумаги, чтобы выглядеть жутко занятым.       Дверь распахнулась сразу – вошедший даже не подумал постучаться:       – Ну, и где он?       – Не знаю, кого вы разыскиваете, Дональд, – Ламарк всматривался в список, – но здесь, как видите, никого нет. Так что доброй ночи.       – Не заговаривай мне зубы! – Саймон вмиг оказался возле его конторки и что есть силы ударил по ней ладонью. Ламарк поднял на него глаза. – Расселся, напомаженный, как уличная девка, и в голове то же самое, что и у них! Только и думаешь, как его сюда затащить? Конечно, ты ведь не оставишь его в покое, пока не сломаешь ему жизнь! Мало предупреждений? Нарываешься, крыса?       – Каких ещё предупреждений, Дон?       Это был не Ламарк. Саймон резко повернулся на голос.       – Фрэнк, – выдохнул он. – Это как понимать?       – Вопрос задал я, Дон, – Баркер вышел из-за дивана. – Так что отвечай. Ты что, ему угрожал?       – Я ему? Вот этому? – Саймон попятился. – Да я… я твой брак спасал, между прочим! – выкрикнул он. – И тебя! Ты же тогда как помешался! И теперь что, опять за старое?       – Вы слишком высоко возомнили о себе, Дональд, – Ламарк заправил в мундштук новую сигарету. – Брак Фрэнсиса могло спасти только чудо. Вы на него не тянете.       – Ты…       – Да и угрозы уже запоздали. Вы просто станцевали на костях.       – Не уверен, – сказал Саймон, переводя взгляд с Ламарка на Баркера и обратно. – Фрэнк, ну какого чёрта? В конце концов, почему он? Неужели нельзя было выбрать кого-нибудь нормального?       – В качестве друга, например, – вполголоса сказал Ламарк.       – Я не разговариваю с тобой! – взвинтился Саймон.       Помощник старшего архивариуса пожал плечами:       – Так в чём проблема? Я тоже.       – Видишь? Он даже не может нормально себя вести! – обратился Саймон уже к другу.       – Сказал тот, кто вломился ко мне в архив с угрозами и теперь тычет в меня пальцем! Хороши же ваши манеры, мистер Саймон.       – Фрэнк! Ну в самом деле, сколько можно?       – Да, Фрэнки, он настаивает, чтобы ты сделал выбор. Выбирай, – Ламарк затянулся сигаретой, искоса взглянув на своего соперника. Хотя какой он ему соперник? Сказать смешно! И усы у него, как у рыжего таракана. Они же просто ему не идут!       – Если ты действительно дорожишь нашей дружбой, Дон… – начал было Баркер, но тут случилось что-то странное. По всему помещению как будто пронёсся низкочастотный гул; моргнули все лампы – и вновь зажглись, как ни в чём не бывало. Наступила тишина.       – Что это за чертовщина была? – спросил Саймон, тревожно пятясь к дверям. Баркер тоже забыл всё, о чём хотел сказать, и напряжённо оглядывался по сторонам. Только Ламарк заметно побледнел, но молчал.       – Ничего удивительного, – сказал он. – Вы в архиве одного из старейших департаментов, друзья мои, и всего лишь несколькими этажами ниже находится одна из наших старых главных достопримечательностей…       – Залежи никому не нужного хлама? – хмыкнул Саймон.       – Дон, хватит, – сказал Баркер. – Это тюрьма.       Лондонский департамент жнецов, как и любой другой, возведённый на начальном этапе существования организации, конечно, располагал своей собственной тюрьмой. Осознав, что убивать себе подобных для жнецов опасно, потому что грозит безумием, высшее руководство придумало заменить смертную казнь на пожизненное изгнание в мир смертных, без очков и Косы (а уж демоны, во множестве бродившие по земле, как-нибудь решили бы вопрос с присутствием неугодного создания). Решение казалось идеальным, но тут же возникла одна проблема: стало ясно, что изгонять можно не всех. Есть же преступники, опасные в мире смертных – склонные к разглашению тайн организации, например. А как быть с теми, кто попрали моральные устои, оскорбили своё право носить Косу и осквернили себя, вступив в греховную и возмутительную связь? Неужели просто отпускать рука об руку с теми, кого они вовлекли во грех? Да ни в коем случае! Поэтому решено было поступать по-другому: те, кто запятнали себя, не имея изначально злого умысла (например, те же вовлечённые во грех), отправлялись как изгнанники в мир смертных, к полчищам голодных демонов, а особо злостные преступники – в тюрьму, в самый нижний этаж подземелий архива, чтобы они никогда не видели солнечного света и вообще ничего больше, кроме стен своей крошечной камеры – четыре шага в длину.       Впрочем, способ избавиться от тягот вечного заточения всё равно был: с благословения высшего руководства тюремные смотрители всегда готовы были предоставить узнику слабенькую учебную Косу, в качестве последней милости. На один грамотно нанесённый удар её бы хватило, а больше было и не нужно. Другого способа покинуть тюрьму для заключённых всё равно не существовало; повезло только самым последним. Их единственных освободили в ту ночь, когда случился переворот и в организацию вернулся Легендарный.       С тех пор устав изменился, и тюрьма превратилась в особый отдел архива, забитый документами, связанными с заключёнными, с изгнанниками и вообще с расследованием всех преступлений, которые были совершены с момента основания организации. По распоряжению Смита, усиленно разбирать их начали триста лет назад, когда Легендарный ушёл в отставку… и разбирали до сих пор. Бумаг было слишком много, сотрудников – слишком мало, а находиться в помещениях, где они работали (переносить документы наверх начальство не разрешило: мало ли, что вместе с ними можно перенести), было слишком тяжело. Тюрьма всё равно останется тюрьмой, даже если в ней уже нет ни камер, ни часовых, ни решёток – особенно тюрьма в департаменте жнецов.       – Слава Смерти! – вздохнул Ламарк. – Хоть кто-то не прогулял финальную часть экскурсии… Да, Фрэнки, целый этаж тюремных камер. Безумие, отчаяние, предсмертные муки – эти стены вобрали в себя так много, что вы можете там побывать только в качестве серьёзного наказания, как ваш Сатклифф. Ну или если у вас стальные нервы, и вы захотите присоединиться к нашему особому отделу, в чём я очень сомневаюсь.       – Ну конечно, – усмехнулся Саймон, – тебе же там не работать. Ты же собственной тени боишься…       – Дон! – Баркер резко шагнул к нему. – Если ты сейчас же не прекратишь, я пойду к Спирсу и буду настаивать на переводе! Так что это я тебе даю последний шанс: либо ты всё ещё мне друг, либо убирайся к чёрту, и чтоб я тебя больше не видел! Нравится тебе это или нет, но я пришёл сюда к нему, по собственной воле. Потому что я этого хочу.       Саймон сжал губы.       – Значит, так, да, – сказал он. – Значит, о том, как я буду смотреть другим в глаза, ты не подумал! Ладно, Фрэнк; но если завтра он будет подставлять задницу кому-то другому – плакаться ко мне не приходи!       И ушёл, хлопнув дверью. Баркер остался на пороге.       Ламарк вздохнул, отложил мундштук, подошёл к нему и мягко положил ладони ему на плечи.       – Ему надоест, – вынес он вердикт. – А ты молодец, Фрэнки. Хороший ход… Пойдём, накормлю тебя ужином. Тебе надо подкрепиться.       Баркер вздохнул и молча накрыл его руку своей.       – Ты всё ещё водишь старшекурсников по департаменту? – спросил он, когда они уже вышли на улицу, в густеющий туман – непохожий на лондонский. Не жёлтый и не ядовитый.       – Да, всё ещё шокирую подрастающее поколение, – Ламарк улыбнулся и перекинул конец шарфа через плечо. – А ты всё ещё помнишь?       Баркер улыбнулся в ответ.       – А что это всё-таки с этой тюрьмой? – спросил он. – Мы же не сидим все на одной пороховой бочке? Особенно ты.       – О, нет! – засмеялся Ламарк. – Ты понял всё неверно. Сама по себе эта аномалия не опасна; оказаться в её эпицентре тяжело, угнетающе и жутко, но не более… Ты даже ничего не увидишь, – он снял очки и на ходу потёр их о рукав пальто. – Тем не менее, колебания в защитном поле департамента очень её волнуют; так что если однажды освещение, например, начнёт сходить с ума, значит, у нас неприятности.       – Демоны?       – О, Фрэнки, откуда в нашем мире демоны? Эти твари сильны там, где смертные: в отличие от нас, они целиком принадлежат земле и огню, наш мир не для них…       – Прости. Я не подумал.       – Так что, скорее всего, нужно будет просто подновить защиту. Позвать из Академии сэра Нейла…       – Или Легендарного.       Ламарк вздохнул.       – Сомневаюсь, что Легендарный станет спускаться в тюрьму, – сказал он.       – Почему? – удивился Баркер.       – Потому что в прошлый раз он наотрез отказался. Вместо него явился сэр Нейл и оставил предписание: Легендарного по этому вопросу больше не тревожить, а обращаться прямо к нему. Ему это, мол, несложно: он всё равно по-настоящему занят только на равноденствие, когда встречает новичков… Но я думаю, дело здесь не в том, что ему нечем заняться.       – А в чём тогда?       Они вышли в парк.       – Дональд неправ: я был на нижнем этаже, – сказал Ламарк. – Правда, очень давно, и всего один раз, но это неважно. Мы сортировали записи, и знаешь, что? В числе последних заключённых был один, который значится как сотрудник двенадцатого отдела.       – Думаешь, это…       – Ещё не всё! Он попал туда в тысяча триста пятидесятом году.       Баркер остановился.       – В тысяча триста пятидесятом? – спросил он. – Но ведь двенадцатый отдел уже… его уже на свете не было!       – Именно, – кивнул Ламарк. – Официально никого не осталось, выжил только Легендарный. Так что…       – Да брось! – воскликнул Баркер. – Ни за что не поверю. Он же спас организацию; они не могли…       – Это была старая организация, Фрэнки. Где, по-твоему, он пропадал целых восемнадцать лет после своего подвига? А так, во всяком случае, всё сходится. Выслать они его не могли, убить тоже. Если он считался преступником, то самым разумным было запереть его… ладно, – вздохнул он, – как хочешь. Не бери в голову. Допустим, это был другой несчастный – имена не сохраняли, кто их там разберёт? Тогда Легендарный просто знал его. Тоже не лучшие воспоминания…       – Записи об освобождении есть?       – Всех последних заключённых освободили в одну ночь, в мае тысяча триста шестьдесят восьмого года. Ну или он выбыл раньше; могли и не успеть записать. А море никогда не скажет, чей прах над ним развеяли… ну да что мы всё о грустном? Пойдём: ночь слишком коротка, а нам обоим завтра на работу!       Он потянул Баркера за рукав, и они исчезли с аллеи.