Подвести черту

— Олег, думаю, настало время поговорить о вашем отце.       Кошусь на неё с некоторым безразличием. «Сколько я уже сюда хожу? Месяц, или около того? Да, я за бывшей-то так долго не бегал»… — Ну, давай поговорим, — выпускаю дым из ноздрей, смотрю как медленно «умирает» сигарета. — В своё время мой отец был одним из лучших охотников на Туриме. Он с ранних лет учил меня своему мастерству. К слову, это он настоял на том, чтобы я отправился на Шебу. Жизни учиться — так он сказал. А когда я вернулся — взял меня в дело. — Вы тоже занялись охотой? — Вроде того. Помнишь, я уже говорил про нелегальный бизнес, так вот — это он и был. — Браконьерство? — догадалась Алисочка.       Я согласно хмыкнул и посмотрел на неё. Она тут же смутилась и опустила глаза. «Ну, что ты, куриц я не убиваю, не скатился ещё до такого». — Вы из-за этого поссорились? — Отчасти. Не могу сказать, что семейный бизнес был мне по душе, но и особого дискомфорта я не испытывал. Просто всё шло своим чередом. Пока в одну прекрасную ночь он не набрался до чёртиков и не пристрелил свою жену. В суде оправдался, сказав, что ружьё выстрелило само. Как тебе, а? У охотника с тридцатилетним стажем — взяло так и само хлопнуло в череп моей маман. Я уехал сразу после его досрочного освобождения. Больше мы не виделись.       Я замолчал, затянувшись. — Вы так и не смогли простить его? И никогда не думали, что это и правда могла быть случайность? — Именно так, детка, — усмехаюсь, а потом приподнимаюсь на «ложе» и смотрю на неё ненормальным взглядом. — Улавливаешь иронию? Жизнь, она ведь та ещё стерва, с таким извращённым чувством юмора, что и не подкопаться. — Что вы имеете в виду? — Ой, Алисочка, как же сложно с тобой. Себя я имею в виду. История-то повторилась — теперь я убил собственного сына, а жена не может меня простить. Круг замкнулся.       Сказав это, вновь отбрасываюсь на спинку «ложа», смотрю в потолок — белый и пустой. — Олег, а вы никогда не думали, что всё это неспроста? Ваши попытки самоубийства пресекаются с какой-то целью, возможно, вам даётся шанс понять, в чём ваша вина и искупить её. Возможно, вам стоит поговорить с отцом и уладить ваши разногласия… — Да, детка, разумеется, поговорю, как только попаду на тот свет, а то, боюсь, если начну вызывать его на этот, меня могут неправильно понять. — Мне жаль. — Вот это ты зря. А знаешь, есть доля смысла в твоих словах, я вот сейчас подумал: может действительно дело в искуплении? — Конечно, вам стоит попросить прощения. Пусть ваш отец уже ушёл из жизни, но вы можете обратиться к нему мысленно. Но важнее всего также простить самого себя…       И бла-бла — она продолжает рассуждать на эту тему, бросая возвышенные фразы, но я её уже не слушаю. «Да, я плохой парень. В жизни я не сделал ничего хорошего, разве что сына, и того сам же и угрохал. Просить прощения у давно почившего отца, какой смысл? Бывшая… да без толку, что и говорить. Костя. Эх, Костя… Нет, остаётся только один зверь, который вправе меня простить. Раз и навсегда». — Олег, подождите, вы куда?       Оборачиваюсь и невидящим взглядом смотрю на неё — сам не заметил, как встал и направился к выходу. — Вину искупать, — бросаю уже в дверях, на ходу напяливая кожанку.       В это время года шайсы в большинстве своём уходят в степь, подальше от людей и ограждений, стеной возвышающихся вокруг заповедника. Однако одного зверя мне всё-таки удалось найти — кот спал в тени дерева в одном из временно открытых вольеров и даже не обратил внимания на моё приближение.       На Расколе существует такое понятие, как сезон спячки или местная зима, хотя настоящей зимы со снегами и вьюгами на планете никогда не было. В это время года дикая жизнь словно замирает — звери становятся ленивыми и спокойными, больше спят, меньше охотятся, и словно чего-то выжидают. Это напрямую связано с цветением местного дурмана, который даже на людей действует странно. — Ну, что ж, здравствуй, киса, — останавливаюсь напротив зверя, достаю из кармана куртки прикупленный по дороге перцовый баллончик.       За долгие годы охоты я успел изучить все повадки зверя и знал, как усыпить его бдительность и, соответственно, чем вызвать агрессию. Больше всего шайсов раздражали резкие химические запахи.       Кот среагировал на раздражитель практически мгновенно: вскочил, зарычал, недовольно мотнул хвостом и начал медленно обходить меня, присматриваясь, приравниваясь.       Я неподвижно стоял и ждал. Где-то там гулко било сердце, монотонным ритмом отдавало в ушах. Скоро. Уже скоро. — Давай, киса, хватит медлить.       И тут произошло, мать его, долбанное чудо! — очередной привет от проказницы-судьбы.       Между мной и шайсом промелькнула белая тень. Мы с котом одновременно недоумённо уставились на оставленную в траве белую босоножку. «Золушка», между тем, вернулась, наклонилась, чтобы поднять «туфельку», подняла глаза на «принца»… и всё. Зависла. «Да сколько можно-то!».