Амнезия.

Крысёнок встал. - Я могу принести сучьев для костра. Я хочу что-то делать. - Не думаю, что это хорошая идея, - сказал мышонок. – Ты даже встал с трудом, а если уйти от лагеря… - Я справлюсь, – Витч осторожно дотронулся до забинтованной головы. – Я не могу постоянно лежать, - повторил он. Ему почему-то хотелось отойти от всех. Побыть одному. Мыши не стали его останавливать. - Не ходи далеко! – крикнула ему в догонку Тесс. – Приноси их к во-о-он тому костру, землеройки будут делать завтрак. А потом мы отправимся в путь. - Хорошо. Крысенок углубился в небольшую рощицу около поляны, на которой расположился лагерь. Издалека были слышны смех и шутки. Но он почему-то чувствовал все нарастающую тревогу. Собирая небольшие ветки привычными движениями – значит, его часто отправляли на такие мелкие поручения – Витч наткнулся на небольшой ручеек. Он попил воды и смочил водой виски и затылок. Голова стала болеть меньше. Рабы… Слэгар Беспощадный… Ну и прозвище! А этот Маттимео его чем-то раздражал. Витч чувствовал какую-то неприязнь к этому мышонку, хотя и не мог понять, почему. Около ручья вода сделала ответвление и образовала небольшую лужицу. Крысёнок наклонился, пристально разглядывая свое отражение. Это он. Острая мордочка крысы, небольшие уши и голова, обвязанная бинтами с красно-коричневыми пятнами крови. Витч всматривался. Нет, он не помнит. Не помнит даже себя! Вздохнув, крысёнок поднял сучья и двинулся к лагерю. Около костра сидела юная полёвка. «С ней можно поговорить, - подумал Витч, – Мышки обычно более разговорчивы. Если бы эта Тесс была одна, то она бы всё мне рассказала.» Интересно, откуда у него эти мысли? Про то, кто больше разговорчив? Это ведь тоже очень помогает… В шпионаже… Шпионаже! Крысёнок подошел к костру и бросил ветки рядом. Он попытался добродушно улыбнуться, хотя выглядел как настоящий ночной кошмар с осунувшейся от болезни мордой и кровавыми повязками на голове. - Привет! – Витч старался говорить вежливо и жизнерадостно. – Вот, принёс сучьев для костра. Полёвка испуганно взглянула на него и отодвинулась. - Тебя как зовут? –спросил крысенок. Она удивленно моргнула и ответила, спустя довольно продолжительное время: - Ты же знаешь, как меня зовут. Витч приложил лапу к голове и попытался улыбнуться: - Да… Наверное. Но я всё забыл. Всё-всё. Ты ведь поможешь мне вспомнить, правда? Она молчала, её взгляд был таким же странным, как и у Маттимео. - Хотела бы и я всё забыть, - наконец произнесла мышка. В её голосе звучали печаль и гнев. - Что забыть? – спросил крысенок. - Что моя мать мертва! – она встала. – Что я вернусь в Рэдволл, а её больше нет! - Мне очень жаль… - машинально произнес Витч фразу, которой обычно встречают такие признания. Глаза полевки округлились, у нее задрожали губы. Она сжала лапы в кулаки. - Тебе… не может быть…жаль! – воскликнула она и убежала. Крысёнок удивлённо посмотрел ей вслед. Ему не может быть жаль? Почему? Он всё думал об этом, пока ел нехитрый завтрак и пока ему меняли бинты. Потом, несмотря на его протесты, взрослый мышь –он сказал, что его зовут Матиас, отец Маттимео– заставил его лечь на носилки. Две землеройки подняли его, и все двинулись в путь. Витч мягко покачивался на своем ложе. Сложив лапы на груди, он смотрел на небо. Небо, голубое и ясное, с белыми облаками… Оно качалось в такт носилкам. Качалось, качалось, а еще, бывает и такое, что небо опрокидывается на тебя миллионами осколков, рвётся на части и невыносимо звенит в ушах. А потом наступает темнота. Крысёнок опять потерял сознание.